Виктор Стариков - Звезда победы
Немчинов прервал многословный рассказ Вишневского.
— Все это очень интересно, но не ко времени, — ядовито заметил он. — Комиссия установит причины аварии. Сейчас надо подумать, как в самый короткий срок восстановить печь.
Начальник ремонтного цеха решительно сказал:
— Раньше, чем в неделю, не управимся.
— Есть другой план, — произнес Фомичев и позвал: — Годунов! Расскажи.
— Можно все в сутки сделать, — сказал Годунов.
Вишневский посмотрел на него, как на сумасшедшего. Начальник ремонтного цеха иронически улыбнулся, пожал плечами. Зато Петрович взглянул на Годунова с надеждой в глазах, как на своего спасителя.
Немчинов требовательно спросил:
— Каким образом?
— Обычно как проводят ремонт… Печи остыть дают, потом начинают очищать ее от кирпича, разбирать свод и выкладывать новый. Я предлагаю сейчас все сразу начать: очистку печи, разбор свода и кладку нового. Положим в печь балки, набросаем железные листы, асбест. Трудно будет, но работать все же можно.
— А верно! — не удержался Фирсов; мастер даже привстал со стула и всех победно оглядел. — Правильно Годунов говорит.
— Не торопитесь, Василий Петрович, — остановил его Немчинов. — Как по-вашему? — спросил он, обводя глазами инженеров.
— Рискованно, — Вишневский покачал с сомнением головой.
— Никто не скрывает этого, — возразил Данько. — Но оправдан ли этот риск? Вот о чем надо сказать. И как лучше организовать это дело?
— Риск оправдан! — сказал Фомичев. — Организовать работы можно. Но… пойдут ли люди?
— Об этом нас не спрашивают, — опять сказал Данько. — Одного добровольца я вижу, — он посмотрел на Годунова. Его взгляд упал и на Коробкина. Он стоял плечом к плечу с Годуновым и с таким же выражением решимости на лице. — Найдутся и другие.
— Принимаем этот план, — ударив по столу ладонью, решил Немчинов. — Владимир Иванович, возьмите на себя руководство. Требуйте все, что необходимо. Я буду следить. Приступайте сейчас же.
Все вернулись в цех. Началась подготовка к работам. О Петровиче в эти минуты все забыли. Он одиноко стоял в стороне, внимательно приглядываясь ко всем, решаясь на что-то.
Через полчаса Годунов и Коробкин, одетые в брезентовые костюмы, подошли к устью рухнувшей части печи. На узкой площадке стояли парторг, директор, главный инженер, Гребнев, Вишневский. Барсов уже инструктировал каменщиков. Внизу добровольцы-рабочие натягивали на себя брезентовые костюмы, становились под брандспойт и окатывались водой, готовясь спуститься в печь вслед за Годуновым.
Решительно махнув рукой, Годунов полез в пышащую жаром печь. Фомичев стоял у края рухнувшей части свода, с тревогой следя за Годуновым. Мастер, прикрывая лицо единственной рукой в брезентовой рукавице, осторожно ступил ногами на железные листы, набросанные поверх балок, потом начал разбирать кирпичи. Видна была только его спина.
Поднялся Годунов из печи минуты через три, раздвигая людей, пошатываясь, он подошел к краю площадки, остановился, глубоко дыша прохладным воздухом. Брезентовый костюм на нем дымился опалинами, глаза воспалились, губы до крови запеклись.
Кто-то поднес Годунову кружку воды. Годунов сделал несколько жадных больших глотков и хрипло сказал первые слова:
— Жарко… Но терпеть можно. Бывало и хуже… Очки бы синие… Глазам больно.
Коробкин уже выдвинулся, чтобы спуститься в печь, как вдруг появился Фирсов и решительно, властно, как хозяин, отстранил его.
— Петрович! — Фомичев схватил мастера за руку. — Не выдумывай.
— Пустите, Владимир Иванович! Моя печь — мне ее надо осмотреть. Пустите! — настоятельно потребовал он. — Он был в брезентовом костюме; когда только успел переодеться.
Фомичев отступил.
Мастер надвинул на лоб кепку, поправил на глазах синие очки и стал осторожно спускаться.
— Смотрите за ним, — предостерегающе шепнул Данько. — Зря вы его пустили. Расстроился старик.
Но и трех минут не пробыл Фирсов в печи. Он торопливо вылез, пошатываясь, остановился. Фомичев поддержал его, взял под руку и повел в сторону, посадил на кучу кирпича. Мастер бессмысленно озирался кругом. Крупный пот выступил у него на лбу.
— Плохо, Петрович?
— Сердце… Стар стал мастер, — с сожалением произнес он, со страхом прислушиваясь к ударам сердца.
— Сидите тут. Наблюдайте. Без вас найдутся, кому можно в печь лезть.
Старик виновато взглянул на главного инженера, вздохнул и ничего не сказал.
В печь уже спускался Коробкин.
Направляясь к конторке, Фомичев возле лестничной клетки в темноте увидел Марину Николаевну.
— Вы здесь? — удивился он.
— Уже ухожу домой. Хотела узнать, что случилось.
Он взял ее руку и крепко пожал пальцы. Она ответила на это пожатие.
— Видите, как неудачно у нас сложилось. Вот и попробуй не обеднять свою жизнь.
— Вот ваш край света, — шутливо сказала она. — Годунов-то, какой решительный человек! Молодец!
Они вместе спустились по лестнице.
— На всю ночь? — спросила его Марина Николаевна.
— Боюсь, что больше, — усмехнулся Фомичев. — Спокойной ночи, Марина!
— А вам — справиться, как задумали.
Фомичев смотрел, как Марина Николаевна шла по заводскому двору, то исчезая в темноте, то снова появляясь на свету. Так он простоял, пока очертания ее не растворились в темноте. Он стоял и думал о ней. Многое для него решалось в эти минуты.
Взгляд его упал на цветочные клумбы. В суматохе аварии клумбы разорили. «Прочнее все надо делать, — подумал Фомичев, глядя на втоптанные в землю лепестки. — Загородки ставить надо».
Когда он опять появился на площадке, из печи только что поднялся Годунов. Увидев инженера, он торжественно сказал:
— Самое трудное сделали, Владимир Иванович. Печь перекрыли, дышать стало легче. Теперь быстрее все пойдет.
Вишневский с удрученным лицом прислушивался к этому разговору.
— А цветы твои порастоптали, — не удержался Фомичев. — Не позаботился о клумбах.
— Какие теперь цветы! — махнул рукой Вишневский.
К утру у печи остались только рабочие, занятые ремонтом. Поочередно спускаясь в печь, они работали больше суток. И все это время Фомичев был в отражательном цехе. Он ушел, когда все было сделано. Дома он повалился на постель и заснул мертвым сном, без сновидений, как спал на фронте после продолжительного и тяжелого боя.
20
Годунов стал героем дня на заводе. О нем писали в газетах, о нем говорили на собраниях. Мальчишки на улице заглядывали ему в лицо. Сазонов, когда мастер через: несколько дней опять появился в своем цехе, протянул ему руку и неожиданно сказал:
— Поздравляю, — и, помолчав, добавил: — Вы на меня все еще сердитесь?
Годунов ответил:
— Нет.
Он вовсе не сердился на начальника цеха, но не уважал его попрежнему.
Данько и Фомичев, встретившись на заводе, разговорились о подвиге Годунова.
— Он показал образец высокого героизма, — сказал парторг. — В нашем народе героизм в почете. Вот так в войну было. Выдающийся подвиг рождал сотни подобных же и становился героизмом масс. Однако, знаете, Владимир Иванович, когда я читаю в газетах о подобных случаях, то они у меня всегда вызывают тревогу. Произошла какая-то авария — значит, на этом заводе не все благополучно, что-то там не досмотрели. Ведь так именно и у нас произошло. Тревожились вы о своде, но мало. Ведь давно надо было о нем подумать. Знали мы, Владимир Иванович, что при повышении температуры свод будет стоять меньше. Однако по лености отложили разрешение этого дела. Вот вам и авария — почва для героизма. Я хочу, чтобы героизм наших рабочих рождался на другой почве — на основе использования нашей техники. Вы для себя из подвига Годунова сделайте серьезные выводы. Проверьте сейчас все слабые участки.
Этот разговор заставил Фомичева другими глазами посмотреть на то, что произошло в отражательном цехе.
Через несколько дней Данько зашел в ватержакетный цех.
Он нашел Годунова и опросил:
— Как у вас дела идут?
— Неплохо, как будто Трофим Романович. Поднимается проплав.
— Вяло, вяло пока у вас двигается дело, — с упреком сказал парторг. — Не вижу я широкого фронта соревнующихся.
Годунову стало неловко. Конечно, медленно и вяло еще идет соревнование.
— Вот вы совершили геройский поступок, — напомнил Данько, и Годунов насторожился. — Поступили как настоящий коммунист. Недавно я прочел хорошие стихи. Они называются «Коммунисты, вперед!» Это подходит к вам. Но подумайте глубже о своем случае. Один героический поступок совершить бывает легче, чем во всем и всегда быть передовым человеком. Для этого уже нужен более высокий уровень сознания. Не так ли? Бывает ведь… Совершит человек хороший поступок и думает, что этим он выполнил свой долг, можно ему на лаврах почить. Неверно. Одно хорошее дело могут забыть, жизнь его другими делами быстро сотрет. Надо все время двигаться вперед. Согласны?
