Сергей Снегов - Ветер с океана
Мысль, захватившая Алексея, в сути своей была проста, но ее надо было додумать до конца, чтобы точно представить себе все практические выводы из нее. Но обеденный перерыв кончился, надо было принимать посетителей. Алексей отошел от окна, вслух сказав себе:
— Вечером поговорю с Кузьмой дома.
18
Работа на метеостанции оставляла Шарутину много времени и для того, чтобы послоняться потом в одиночку по улицам, отделывая рождающиеся каждый день и каждый день с огорчением бракуемые стихи, и для встреч с друзьями. Друзей у малообщительного, но доброго по натуре штурмана было немного, зато все были верные, без ссор и размолвок — мрачный, угрюмо басящий Шарутин в любом споре предпочитал уступить, чем рассердить друга. Миша, сам не понимая, почему, стал одним из тех, кого Шарутин одарил своей дружбой и кого, на правах старшего, заботливо опекал.
— В субботу готовься к вечерку, — сказал он однажды Мише, забежав к нему на минутку. — Пригласительные билеты у меня в кармане. Нейлоновая рубашка у тебя есть? Без нейлоновой моряку нельзя, принесу свою. И галстук сменим, твой не смотрится. Чтобы в шесть был дома!
На другой день перед тем как идти к Мише, Шарутин заглянул на квартиру к Тимофею. Сергей Шмыгов, закончив свой, как он всем называл, «сухопутный ремонтный срок», уходил в океан на «Ладоге» Доброхотова. У Тимофея на столе стояла водка, кувшин кваса и разная закуска. Сам Шмыгов был уже изрядно навеселе, у Тимофея от выпитого тоже раскраснелось лицо. Между Тимофеем и Шмыговым сидел паренек лет восемнадцати — с первым пушком на румяном лице, застенчивый, угловатый.
— Мой моторист, Костей зовут, знакомься, — важно сказал Шмыгов. — Отчество тоже есть, даже и фамилия, только это для отдела кадров, на судне величания ни к чему. Салажонок! Я его в мастерской нашел, обучил двигателю, теперь буду в моряки выводить. Жуткое дело, каким станет человеком! Ты меня знаешь, Паша, у меня слово — гиря. Теперь давай прикладывайся, и мы с тобой.
Шарутин не заставил себя вторично просить: Закусывая, он показал на Костю — тому ничего не налили:
— А моториста почему обходят?
— Нельзя, — строго сказал Шмыгов. — Пока две тонны морской волны не выхлебает, хмельного не разрешу. Так и меня батя когда-то учил: «Испей досыта соленой водички, там можно и на водочку приналечь».
— Сегодня уходите? — спросил Шарутин.
— Завтра утром. И Тимофея возьму, пусть посмотрит каюту стармеха. Двоим там не лечь, а сидеть могут с полдюжины.
— Прогноз на завтра неважный, — предупредил Шарутин. — С запада накатывается ветерок. Как бы вам на денек не задержаться.
— Завтра уйдем! — уверенно сказал Шмыгов. — Ведь послезавтра что? Понедельник! Чтобы такой старый морской волк, как Борис Андреевич, в понедельник вышел? Да ни в жисть! Теперь слушай мой наказ, Тимоха, — обратился он к Тимофею. — Два пункта. Исполнение обязательное. Первый. Чтобы к моему приходу обженился с Анной. Ставлю тебя в известность: сегодня утром, тебя тогда не было, поставил ей ультиматум: либо пусть съезжает на другую квартиру и живет там сама по себе, либо прекратит издевательство над тобой.
Тимофей даже побелел от огорчения.
— Какие издевательства, побойся бога, Сережка!
— Пусть выходит за тебя. Так и приказал: к моему возвращению из рейса чтобы забраковались. И добавил: говорит тебе, Анна, Сергей Шмыгов, а слово Шмыгова веское — по пуду буква.
— Сколько вы о вашей соседке рассказываете, а я ее ни разу не видел, — сказал Шарутин. — Какая она все-таки из себя?
— Уже говорил тебе — невредная. Кто говорит, даже красивая. В общем, все на месте, что требуется. Тимофею будет жена подходящая.
— Что же она ответила на ультиматум? — полюбопытствовал штурман.
— Смеялась. Что с нее возьмешь? Сказала: что-то Тимофей мне пока не объяснялся. Короче, Тимоха, бери быка за рога, а корову за бока. Завтра объяснись: хочу тебя, Анна, и точка на твоей одинокой судьбе. По-другому говорить запрещаю.
— Подсуропил ты мне, Сергей! — Тимофей все качал головой. — Чтобы так разговаривать с ней!
— Только так. Шмыгов друга в беде не оставит, это знай твердо. Теперь второе. Готовься ко второй перемене судьбы. В следующий рейс возьму тебя с собой. Хватит землю топтать, сделаю из тебя моряка.
— Да у меня голова кружится, чуть волну увижу! И плавать не умею. Какой из меня моряк?
— Неважно, что голова кружится и что не плаваешь. Научим. Тебе скоро жену содержать, а у нее дочь подрастает. Не на сухопутные же свои барыши! И потом знай: я к тебе второй год присматриваюсь. Будет из тебя моряк!
Шарутин выпил еще рюмочку и пошел к Мише. Нейлоновая рубашка, принесенная штурманом, пришлась Мише впору. Штурман сам вывязал другу галстук. Миша покрасовался перед зеркалом.
— Аполлон! — восторженно воскликнул Шарутин. И уже обыкновенным голосом добавил: — Хватит вертеться перед зеркалом, а то сам в себя влюбишься. Был такой печальный случай в древности с неким Нарциссом, хорошего ничего не получилось.
Праздничный вечер с танцами был устроен в клубе вагоностроительного завода. Миша с Шарутиным на торжественную часть опоздали, а к танцам успели. Миша встал в стороне и осматривался, все были незнакомые, он уже стал досадывать, что согласился пойти в клуб. Шарутин, пропавший в толпе, привел к нему Катю.
— Танцуйте, дети мои, — сказал он великодушно. — Уступаю тебе, Миша, первенство и не требую за это чечевичной похлебки, как сделал в старину один известный исторический деятель. Но второй танец мой, помни это.
Миша танцевал плохо, но Катя с таким увлечением кружилась, что его неумение не мешало. Она очень рада с ним встретиться, о том совместном воскреснике у нее остались самые лучшие воспоминания. У них в клубе часто бывают вечера, она приглашает Мишу приходить. В дни, когда нет танцев, показывают кинокартины, тоже захватывающе интересно.
Первый танец закончился, и Катю перехватил Шарутин. По залу шла Анна Игнатьевна, Миша пригласил ее на танец.
— Век вас не видел, — сказал он, танцуя.
— Всего три недели, — поправила она весело.
— Неужели три только недели? Как же медленно шло время!!Вы не заметили?
— Нет, не заметила. У меня время всегда идет одинаково. А вот у Кати, с которой вы только что танцевали, время тоже замедлилось, она с нетерпением ждала этого вечера. И она часто вспоминала, как вы хорошо с нами работали. Мне кажется, вы произвели на нее впечатление.
— Мне это все равно, — сказал он равнодушно. — Я о ней не думал. Другая у меня на уме.
— У вас есть другая девушка? — сказала Анна Игнатьевна с сожалением. — Жаль Катю, она огорчится. А почему вы не привели с собой свою подругу?
— О вас я думал! С того дня, как повстречались у памятника, все о вас думаю. А когда вы посмеялись надо мной на воскреснике, так особенно!
Анна Игнатьевна попыталась освободиться, он не пустил. Танец был в разгаре.
— Почему вы меня не уважаете? — сказала она с упреком. — Чем я заслужила такое обращение?
Он смешался.
— Вот еще — не уважаю! Нет, серьезно — очень думал о вас.
Музыка кончилась. Анна Игнатьевна быстро отошла. Настроение Миши вконец испортилось. Катю окружили заводские пареньки. Шарутин опять где-то пропал. «К чертовой матери, — думал Миша, — наплюю на все и потопаю домой, нечего мне делать на чужом празднике.» Он пошел к выходу.
В вестибюле Анпилогова принимала от гардеробщицы пальто.
— Надо бы докончить разговор, Анна Игнатьевна, — подойдя к ней на улице, сказал он с угрюмой вежливостью. — Кстати, провожу. Ночью небезопасно, сами знаете.
Она кивнула головой. Несколько шагов они прошли молча. Потом он заговорил. Что она имеет против него? Слова его всегда мягкие…
Она сказала с досадой:
— Да не в словах дело. Вы нехорошо на меня смотрите.
— Смотрю, как на всех женщин.
— Именно. Как на всех женщин, за которыми ухаживаете. Для ухаживаний я вам не гожусь.
Нет, он и не думал за ней ухаживать. Ухаживания ему не по характеру. Пережиток, смешной в век равноправия. У мужчин с женщинами сейчас норма — договоренность, а не ухаживания. Он к ней — ты мне нравишься, давай встречаться. Она ему — можно встречаться или — не хочу, проваливай поздорову. И всё. Идеальная простота.
— Та самая простота, которая хуже воровства.
Он с насмешкой посмотрел на нее. Идеалов ищете? Между прочим, в любви и воровство — законно. Поцелуй украдкой, а если серьезное свидание, так запершись, по принципу: бог послал, никто не видал, а кто видел, тот не обидел.
— Это не мой принцип. Я женщина старой школы.
— Где вы, кстати, живете?
— Уже надоело провожать?
— Приятно идти, хочу продлить удовольствие.
— Живу в бывшем доме.
— Почему в бывшем?
![Кирилл Усанин - Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]](/uploads/posts/books/134809/134809.jpg)
