Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 3 том
Очкарь. Я согласен. Ставь на бюро, Рябинин!
Все оборачиваются к Рябинину. Он стоит бледный, крепко сжав костыли руками. Долгая пауза.
Рябинин (медленно, трудно). Ну что ж... Можно и на бюро. Комнату. Комнату надо дать... отдельно... (Улыбаясь.) Вот у нас уж... и первая семья в комсомоле... образовалась... А любовь! Что ж любовь?.. Любовь делает человека чище, лучше. Без любви на смерть как пойдешь? Любовь силу дает. Наташа теперь... и Антон... они теперь, ребята, всех нас богаче и лучше. И драться они будут так... так. (Неожиданно со злостью.) И я б сейчас драться пошел! Люто дрался бы я сейчас с беляками, кабы не костыли мои, проклятые костыли!..
Занавес
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Вокзал. Бронепоезд «Комсомолец» стоит под парами. Возле него — комсомольцы. В правом углу сцены — железнодорожная будка; рядом с нею — столик, за которым сидит военный комиссар Ковалев. Около него толпятся комсомольцы, получают оружие. В левом углу сцены у решетки стоит Наташа — регистрирует прибывающие комсомольские отряды. Прислонившись спиной к решетке, сидит мадам Обломок, очень печальная. На сцене разноголосый шум. обрывки песен, смех... Изредка — свисток паровоза. Падает снег. Вваливается отряд гвоздильщиков.
Гвоздильщик (Наташе). С гвоздильного.
Наташа. Сколько?
Гвоздильщик. Десять человек. Куда?
Наташа. Вот, к будке. Получайте оружие.
Гвоздильщики проходят. Вбегает Даша и с ней семь девушек.
Даша. Наташа, со швейной семь... Куда нам?
Наташа. К теплушке... Вот туда...
Даша. Весело как. Наташенька! (Девушкам.) Девчата, за мной!
Проходят к теплушке. К Наташе подходят озабоченный Антон.
Наташа. Все прибывают и прибывают.
Антон (улыбаясь). Не иссякла комсомолия, а?
Наташа. Как прибой... волнами... Шумно, весело... Словно и не на фронт, а на праздник!
Входит Федька с группой железнодорожников.
Федька (кричит). Железнодорожникам дорогу! Одиннадцать человек, один к одному!
Антон. Хорошо, Федя! К будке. Получай оружие!
Федька. А меня на паровоз. На паровоз — не забыл, Антон? Обещался.
Антон (смеется). Ладно! Помню, двигатель душевного горения.
Федька и железнодорожники с песней проходят.
Хорошо, Наташа!
Наташа (возбужденно.) Хорошо!
Антон (сияя). Гляди, как шумит комсомолия. Богат и славен комсомол. Его ряды необозримы.
Наташа. Новая жизнь начинается. Огромная...
Антон (обнимая ее за плечи). Наташа!
Наташа. Антон!
Свисток паровоза.
Антон (под гудок). Через огонь... через смерть... по всем дорогам... Да, Наташа?
Наташа. Да... По всем дорогам... сквозь смерть... вместе...
Подходит гурьба комсомольцев-печатников. К Антону подошел озабоченный Очкарь и что-то сказал ему. Антон вместе с ним направился к будке — к Ковалеву и Рябинину
Антон (у будки, горячась). Как же вы не понимаете, товарищ Ковалев? Ведь это наш бронепоезд, наш. Мы его построили. Он так и называется — «Комсомолец».
Ковалев. Ну и что же?
Антон. И мы желаем действовать самостоятельно. А вы хотите нас куда-то влить, кому-то подчинить...
Ковалев. Та-ак! Воевать вы хотите самостоятельно. И революцию делать самостоятельно. И с иностранными державами сношения иметь тоже... самостоятельно. Может, вам и республику учредить самостоятельную, комсомольскую?
Очкарь (улыбаясь). Так далеко мы не идем...
Ковалев (зло.) Дойдете!..
Рябинин (Антону). Он прав.
Антон. Наш отряд должен влиться в общую борьбу рабочего класса...
Ковалев. И подчиниться...
Антон (яростно перебивая). Кому? Кому подчиниться?
Ковалев (спокойно). Вот этому человеку. (Указывает на стоящего в стороне Шороха.)
Антон (опешив). А кто ж... этот человек?
Ковалев. Это товарищ Шорох.
Подходит Шорох. Это пожилой человек.
Антон. Кто же его поставил... над нами?
Ковалев. Партия, губком партии.
Пауза.
Рябинин. Я считаю, мы должны подчиниться партии.
Антон (смотрит на него зло, огненно). Ты, Рябинин, меня партийному долгу не учи. Для меня ничего нет дороже партии. (Поворачивается к Шороху и вдруг широко улыбается.) Здравствуйте, товарищ. Я вам подчиниться рад.
Шорох (смотрит на него внимательно. Потом, чуть усмехнувшись). А небось подчиняться не любишь?
Антон (вспыхнув). Я партийную дисциплину понимаю, товарищ...
Шорох. Д-да... Хочешь командовать — умей подчиняться. Так и Ленин нас учит. А больше всего учит не думать о своем самолюбии, а думать о пользе для общего дела. Так-то, сынок!
Антон (окончательно смутившись). Да я...
Шорох. Ну. ничего, ничего... (Ласково подмигнув ему.) Я ведь понимаю... сам молодой... (Смеется.) Мы ведь какие старики. Нас баррикады да тюрьмы навсегда молодыми сделали... (И уже совсем другим тоном.) Ты, что ль, отрядом командовать будешь?
Антон. Нет. (Улыбаясь.) У нас свой военспец есть. (Покалывает на Рябинина.) А я, если позволите, рядовым бойцом.
Шорох (внимательно смотрит на него). Ну что ж! Хорошо! (Рябинину.) Пошли к бронепоезду, посмотрим.
Антон. Рябинин и Шорох отходят к бронепоезду. Мимо Наташи с шумом проходит отряд пекарей, восемь человек во главе с Ефимчиком. Впереди — Барыба.
Ефимчик (упоенно командует). Ать, два! Ать, два! Левой! (Подходит к будке.) Р-рота, стой! На-пра-во!
Пекари невпопад, с шумом останавливаются.
Товарищ начальник! Мной сформирована рота молодых пекарей. Желаем на фронт. Даешь оружие!..
Ковалев (улыбаясь). Ну и рота! А ну, подходи по одному!
Первым подходит Барыба.
Сколько лет?
Барыба. Семнадцать.
Ковалев. Большой уродился. Рабочий?
Барыба. Тестомес.
Ковалев. Ну, иди месить белых гадов. Получай оружие.
Барыба получает винтовку, за ним — остальные.
Ефимчик (заметив Очкаря, возбужденно). Вот, Очкарь! И без иностранных слов я упропагандировал! Пришел я в пекарню, мастера удивляются: «Смотри! Ты еще живой?» — «Живой, говорю, и вовек меня вам не убить». — «Опять агитировать пришел?» — «Бейте, говорю, бейте! (Чуть не плача.) Опять! И не боюсь я вас, наемники гидры Машурьянца! Теперь опять ваша власть приходит... Мы отступаем... Но мы уходим за революцию биться, и у кого душа честная — пусть с нами идет». Безумству храбрых поем мы песню! (Улыбаясь.) И знаешь. Не стали меня мастера бить... А ребята... вот пошли...
Очкарь. Д-да... Незаурядный из тебя агитатор выходит, Ефимчик!
Ефимчик. Правда? Ну, я пойду посмотрю, как там моя рота... (Подходит, суетится.) Так, так... Винтовку получил — осмотри, протри... Подходи следующий... Спокойно, не толпись, все получат... Так.
Все получили оружие. Ефимчик осмотрел свою роту и подошел к Ковалеву.
(Небрежно.) Дайте теперь и мне, товарищ военный комиссар, винтарь получше!
Ковалев (рассеянно). Сейчас... Постой... постой... (Взглянул на него удивленно.) Да тебе сколько лет?
Ефимчик (оторопев). Четыр... пятнадцать...
Ковалев. Не подходишь! Молод. И слабенький! Ты погуляй еще!
Ефимчик. Как же так! Моя рота! Я сагитировал. (Яростно.) Думаешь, не могу, не могу, да? (Хватает винтовку.) Командуй! Командуй! Ну!
Барыба. Великий человек!
Ефимчик (чуть не плача). Командуй! Что хочешь командуй! Ну!
Ковалев (хохоча). Смирно! Напра-во!
Ефимчик делает все остервенело-старательно.
На пле-чо!! Шагом арш! (Кричит вслед.) Годишься, годишься, парень! Бери свою роту, веди на посадку!
Ефимчик (улыбаясь). То-то! А про года теперь спрашивать не приходится! Не у попа на исповеди... Пошли, ребята! (Уходит с ротой к бронепоезду.) Рота, стой! Товарищ Антон! Рота пекарей... (Вдруг замечает Шороха. Растерянно.) Батя! Папанька!..
Шорох. Это ты, Ефимчик? Вот ты где! А я тебя три месяца ищу, чтобы уши нарвать...
Ефимчик (потупившись). Не имеете права драться, батя. Я теперь красноармеец.
Шорох. Красноармеец. Ишь ты! Ну, а обнять красноармейца я имею право? (Раскрывает объятия.)
Ефимчик исчезает в них вместе со своей винтовкой.
Ефимчик (расслабленно). Ба-атя! А я уж думал, тебя в живых нет.
Шорох. Не так-то меня легко убить, сынок! Опять вместе, сынок, опять всей фамилией идем на войну.
Ефимчик (восторженно). За власть Советов, батя, а?
Шорох (проникновенно). За будущее твое, сынок!
