Нотэ Лурье - Небо и земля
Зелда проводила его до калитки.
Она озабоченно смотрела вслед мужу. Что-то ее беспокоило, но она не могла вспомнить что. И вдруг вспомнила: ведь Шефтл говорил о новой мобилизации! „Не буду об этом думать“, — сказала себе женщина, но уже ничего не могла с собой поделать. „Спрошу хоть, от кого он это слышал“.
— Шефтл! — сделав усилие, окликнула она мужа.
— Что? — обернулся Шефтл.
— Нет, нет, ничего… — и Зелда поспешно ушла во двор.
Шефтл видел, что она что-то хотела сказать, но больше не оглядывался и не переспрашивал.
Ночью, когда они помирились, он готов был сделать все, что угодно, лишь бы успокоить Зелду. Но теперь, когда все было позади, и ссора, и примирение, жена стала его раздражать; даже то, что она так о нем заботится, тяготило его. И в мыслях невольно опять появилась Элька.
Что с ней? Вот уже неделя, как он ее не видел…
На колхозном дворе Шефтл запряг в двуколку гнедого иноходца и поехал в степь, где сегодня кончали молотить пшеницу.
„А не подъехать ли завтра с обозом в Гуляйполе“, — подумал он, глядя с холма на Гуляйпольский шлях. — Все равно надо побывать в МТС… тогда можно бы на минутку и к Эльке завернуть, узнать, как она там…»
Взволнованный этой мыслью, он безотчетно оглянулся и вдруг увидел внизу, под горой, Зелду. С подойником в руке она шла мимо ставка на ферму. Смешавшись, словно его поймали с поличным, Шефтл что было сил стеганул кнутом пританцовывающего гнедого, дернул вожжи и укатил в степь.
Глава восьмая
Покончив с первой, утренней дойкой, Зелда нарвала на лужайке, около фермы, полный передник чабреца и других душистых трав. Шефтл любил, когда пол в доме устлан свежей травой; ей очень хотелось успеть прибраться до того, как он придет обедать.
Еще на ферме, когда процеживали молоко, Зелда, стараясь не выдать беспокойства, осторожно спросила у доярок, не слыхали ли они о новой мобилизации.
Ни одна ничего такого не слышала, и Зелда успокоилась. С легким сердцем она возвращалась домой. У нее было чувство, будто сегодня, после стольких тревог и волнений, ее ждет какая-то неожиданная радость.
Вышло, однако, по-другому. Едва переступив порог, Зелда услышала крики. Свекровь худыми трясущимися руками стаскивала с плачущей Тайбеле мокрое платьице и на чем свет стоит проклинала Курта.
— Этакая дрянь… выродок несчастный, пропади он пропадом… сел на мою старую больную шею, чтоб ему высохнуть с Гитлером вместе… Вот тебе, радуйся! Видишь, что он сделал с ребенком?
— Что с тобой, Тайбеле? — Зелда взяла девочку на руки. — Что тут стряслось?
— Это Курт… он сделал дождик, поливал меня… — всхлипывая, ответила девочка, напуганная бабушкиными криками.
— Да зачем он тебя поливал? — сердилась Зелда, вытирая ее полотенцем.
— Потому что… потому что я хотела поскорее вырасти.
— Это еще что такое? Говори толком, что случилось?
А случилось вот что.
Когда Зелда ушла на ферму, дети забрались в палисадник и стали играть около мальв.
— Отчего они стали такие высокие? — спросила Тайбеле, задрав головку и глядя на бледно-розовые и белые цветы.
— От дождя, — сказала соседская девочка. — Дождь недавно шел.
— А разве у дождя есть ноги? — рассмеялась Тайбеле.
— Ты не понимаешь, — вмешался Курт. — Шел — значит лил, и от этого они выросли.
— А если дождик на меня польет, я тоже быстро вырасту?
— Ого, еще как! Я всегда становлюсь под дождик, потому и расту.
— Я тоже хочу! — заявила Тайбеле. — А где дождик? Нету дождика…
— Я сам могу сделать дождик. Хочешь?
— Ага.
Курт проворно выкопал ямку, поставил туда Тай беле, засыпал ее босые ножки землей, как делают, когда сажают деревья, затем набрал из кадки кувшин воды и, подставив под него старый дуршлаг, начал лить воду девочке на голову.
— Видишь? Настоящий дождик!
— Ой! — вскрикнула Тайбеле, когда вода потекла по телу. — Ой-ой!
— Стой, двигаться нельзя! А то не вырастешь!.. Да это что, это маленький дождик, сейчас я сделаю больше…
Он все набирал и набирал воду из кадки и кувшинами выливал на Тайбеле.
Тайбеле уже насквозь промокла. Красное в белую горошину платьице облепило ее худенькое тело, намокшие косички обвисли, с них струилась вода, словно девочка и вправду была под дождем.
— Я уже немножко выросла? — спросила она, пытаясь вытащить мокрую ножку из грязи.
— Погоди, вот я еще полью, — и Курт опрокинул на нее полный кувшин.
Тут старуха, выглянув случайно в окно, подняла отчаянный крик. Перепуганные дети разбежались во все стороны. Одна Тайбеле продолжала стоять, увязнув в мокрой земле. Бабушка схватила ее за руку и увела в дом.
— Сил моих больше нет, — причитала старуха. — Говорила тебе, у него в Блюментале есть тетя. Почему ты его не отвезешь к тетке? Чего вы от меня хотите? Дайте мне спокойно умереть…
— Случится попутная подвода, тогда и отвезу, — ответила Зелда. Она переодела Тайбеле в чистое платье и отпустила играть во двор.
— До каких пор ты будешь ждать этой подводы?
Пока меня на кладбище не отнесут? Да что я говорю… Кто обо мне беспокоится? Никому и дела нет…
— Да отвезу я. Ведь до Блюменталя не меньше тридцати верст… Потерпите еще два-три дня. Будет подвода, так отвезу его, — успокаивала старуху Зелда.
Но та не унималась. Ходила за невесткой по пятам и не переставая ворчала:
— Так ведь сколько дней, как я узнала, слава тебе господи, что у него есть тетка. Отвезите его к ней! Отвезите вы этого немчуру, сколько можно держать нахлебника, который жрет за троих! Вот сегодня полную миску картошки слопал… А ты на него работай, копай, сажай… Я себе куска лишнего не позволяю, а он…
Старухино брюзжание раздражало Зелду, она еле сдерживалась. Подумаешь, ну съел мальчик несколько картошин, а у нее сразу: «полная миска» да «себе лишнего куска не позволяю». А почему не позволить? Нету, что ли? Или не дают ей? Надо же такое придумать…
Зелда почувствовала, что вот-вот сорвется и наговорит лишнего. Но, как всегда в таких случаях, только крепко закусила губу.
Шефтл приехал в самую жару.
Зелда, увидев в кухонное окно, как он заворачивает ко двору, обрадовалась, словно в первые дни после свадьбы. Она быстро вытерла передником руки и выбежала навстречу.
Шефтл молча вошел в дом. Лицо у него было усталое, красное, воспаленное, все в пыли, губы пересохли и потрескались.
— Сразу подать на стол или сперва отдохнешь? — спросила Зелда, протягивая мужу кувшин с водой.
— А? — отозвался он рассеянно.
Шефтл был не в духе. Час назад, проезжая мимо тока, он сказал Лее-Двосе, чтобы поставила грабли на место, а не бросала их где попало. А та в ответ;
— Ишь ты, он меня еще учит, куда грабли класть… Куда хочу, туда и кладу! Мой муж на войне кровью исходит, а он тут в начальниках, бабами командует…. Отправляйся на фронт, там и командуй!
Слова глупой бабы больно ранили Шефтла, как острые камни. И ему в эту минуту казалось, что не только она бросает в него эти камни, а все оставшиеся без мужей женщины, все солдатки.
Но Зелда не заметила его угрюмого вида. Она вышла во двор и увидела в подсолнухах детей.
— Папа приехал! — весело крикнула она.
Эстерка и Тайбеле, запыхавшись, тотчас вбежали в дом и повисли у отца на шее.
Все эти дни, пока тянулась семейная ссора, Шефтл не видел детей и сильно по ним соскучился. А теперь, после истории на току, ему особенно хотелось побыть с ними. Он устало опустился на стул и, пошире расставив ноги, усадил обеих девочек на колени.
— Папа, — обняла его Тайбеле, — знаешь, папа, а мама сказала, что, когда ты приедешь, мы будем обедать все вместе!
— Ладно, ладно, — сказал Шефтл. — Ну, а где Шмуэлке?
— Сейчас придет.
— А Курт где?
Тайбеле быстро переглянулась с Эстеркой.
— А ты знаешь, папа, что сегодня мама сварила, — громко затараторила она, — зеленый борщ, и морковник, и вареники с вишнями…
— И мы все тебя ждали, — прижалась к отцу Эстерка.
Зелда, запыхавшаяся и сияющая, словно сегодняшний день был самым счастливым в ее жизни, торопливо накрывала на стол.
— Ну, иди, Шефтл… идите, ребята, садитесь, — позвала она, вытирая скамейку передником.
Шефтл встал.
— А мама? — спросил он. — Она уже обедала?
— Конечно! Пообедала и отдыхает.
— Где же Шмуэлке?
— Пойду позову его.
— Позови заодно и Курта.
— Знаешь, Шефтл, — смущенно сказала Зелда. — Я думаю на днях отвезти его в Блюменталь, к тетке. У него ведь есть тетка… Мама, пожалуй, права….
— Опять что-нибудь случилось?
— Нет, почему… ничего не случилось, — еще больше смутилась Зелда, жалея, что затеяла этот разговор, и начала подавать обед.
Шефтл чувствовал, что жена чего-то недоговаривает, но допытываться не стал и хмуро уселся за стол между Тайбеле и Эстеркой. Ему было тяжело. Слова той бабы засели в нем, как заноза. Даже есть ему не хотелось. Однако, чтобы не огорчать Зелду, он придвинул к себе тарелку с холодным борщом и, не дожидаясь Шмуэлке и Курта, взялся за ложку. Надо было поторапливаться, домой он заехал всего на час, пока колхозники отдыхали после обеда в степи.
