Сергей Алексеев - Библиотека мировой литературы для детей, т. 30, кн. 4
запел Гошкин отец. Взмахнул он красным знаменем, и в тот же миг, в один шаг, словно один человек, рабочие двинулись навстречу солдатам.
— Пли! — прохрипел офицер.
— Папка! Папка! — закричал Гошка и бросился к демонстрантам. Подбежал, уткнулся в отцовские брюки. — Папка! Па-а-пка!
Наклонился отец, подхватил Гошку и посадил к себе на плечи.
Глянул мальчик: уступают солдаты дорогу рабочим, опустили ружья, сошли с мостовой.
— Пли! Пли! — хрипел офицер.
Да только никто офицера не слушал.
Улыбнулся Гошка, приветливо замахал красным флажком солдатам.
Прошли рабочие по Маршевой улице, повстречали тех, кто шел по Нагорной, кто шел по Литейной, кто шел по другим улицам и площадям города. Стало людей много-премного. Заколыхалось не одно и не два знамени. Десятки красных знамен полощутся в майском небе. Гремит, не умолкает над городом песня:
Свергнем могучей рукою
Гнет вековой навсегда
И водрузим над землею
Красное знамя труда!
Царя скинули
Жил Данилка в подвале высокого дома в Питере, на Литейном. Здесь Данилка родился, вырос и всех жильцов знал наперечет и в лицо.
Первый этаж занимала графиня Щербацкая. На втором — комнаты князя Пирогова-Пищаева. Еще этажом выше — тайный советник Горохов. А на самом верху — статский советник Ардатов. Жильцы все именитые, важных чинов и званий.
Много разного было за последние дни, с той поры, как произошла революция. Данилка даже устал удивляться. Но в этот день…
Принес Данилкин отец газету, развернул, глянул на сына.
— Ну, — сказал, — отныне ты — гражданин Российской Республики. Сам Владимир Ульянов-Ленин декрет подписал.
Не верится как-то Данилке, да и что такое гражданин Российской республики, не совсем ясно.
— А это важнее, чем статский советник?
— Важнее, — улыбнулся отец.
— И важнее, чем тайный?
— Важнее, чем тайный.
— И больше, чем граф?
— Больше.
— И выше, чем князь?
— Выше, выше, — смеется отец.
Бросился Данилка на улицу, побежал к дружкам своим и приятелям.
Встретил Ванюшку Дозорова.
— А у меня звание высокое, важнее, чем статский советник, важнее, чем тайный, больше, чем граф, выше, чем князь! Я — гражданин Российской республики! В газетах про это написано. Сам Владимир Ульянов-Ленин декрет подписал!
Побежал Данилка дальше, встретил Любу Козулину.
— А у меня звание высокое, высокое, важное, важное…
Многих повстречал в этот день Данилка и всем про одно и то же. Наконец утомился, сел возле дома. Сидит, думает: и откуда это Ульянов-Ленин узнал про него — Данилку. Кто бы это мог Ленину рассказать?! Думает и вдруг видит, мчит к нему рыжий Кирюха. Подлетел Кирюха, перевел дыхание и сразу же:
— Знаешь, кто я?! Я — гражданин Российской республики!
Данилка даже икнул от неожиданности.
— Какой же ты гражданин, — произнес он с насмешкой. — Это я гражданин. Это про меня в газетах написано.
— Про тебя, — присвистнул Кирюха. — Станут на тебя изводить бумагу.
Сжались от обиды в кулаки Данилкины руки. Подступил он к Кирюхе. Выбрал момент и в переносицу — раз!
Началась драка.
— Я гражданин… — пытается перекричать Данилка Кирюху.
— Нет, я гражданин… — вопит на всю улицу рыжий Кирюха.
Проходил в это время по улице рабочий парень. Он и рознил ребят. Те долго молчали, не говорили, в чем дело. А потом рассказали. Усмехнулся парень, полез в карман, вынул газету. Стали ребята по складам разбирать.
«Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов» — прочли они заголовок.
Далее шло о том, что всякие важные звания, чины и титулы отныне и навсегда отменяются. Не будет больше ни дворян, ни купцов, ни тайных советников, ни статских, ни князей, ни графов. «Устанавливается одно, общее для всего населения России название — Гражданин Российской республики», — сообщалось в декрете.
Внизу была подпись:
Председатель Совета Народных Комиссаров
Вл. Ульянов (Ленин).
— Так что, выходит, оба вы правы, — заявил парень. — И ты гражданин Российской республики, — показал он на Данилку, — и ты, — показал на Кирюху, — и я — все теперь граждане Российской республики. Для всех простых людей Владимир Ильич Ленин написал этот декрет.
Поначалу, конечно, Данилке было обидно, что декрет написан для всех, а не только для него одного. Однако вскоре он понял, что так даже лучше. Получается, что Владимир Ульянов-Ленин никого не забыл: ни Данилкиного отца, ни Данилкину мать, ни дружков его, ни приятелей — всех вспомнил.
Зато что касается графини Щербацкой, князя Пирогова-Пищаева, тайного советника Горохова и статского советника Ардатова, то, видимо, ленинский декрет им не понравился. Сбежали они за границу. Ну и хорошо. Ну и скатертью дорога. Поселились в высоком доме на Литейном новые люди, такие же простые, как Данилкины мать и отец, — рабочие люди. Они стали не только гражданами, но и хозяевами всей страны.
Шкурин и ХапуринЖили-были Шкурин и Хапурин. У каждого по заводу. У Шкурина — гвоздильный. У Хапурина — мыловаренный.
Друзьями они считались, приятелями. Оба богатые. Оба жадные. Оба на чужое добро завидущие.
Вот и казалось все время Шкурину, что доход у Хапурина с мыла куда больше, чем у него, Шкурина, с гвоздей. А Хапурину наоборот.
— Эх, кабы мне да шкуринские гвозди, — вздыхал Хапурин.
— Эх, если бы мне да хапуринское мыло, — мечтал Шкурин.
Встретятся они, заведут разговор.
— К тебе, Сил Силыч, — произнес Шкурин, — денежки с мыла золотым дождем сыплются.
— Не говори, не говори, — ответит Хапурин. — Это у тебя, Тит Титыч, от гвоздей мошна раздувается.
Разъедает их зависть друг к другу — хоть бери и меняйся заводами. Начнут они говорить про обмен. На словах — да, на деле — пугаются.
А вдруг прогадаешь.
Пока они думали и решали, наступил 1917 год. Стали земля, фабрики и заводы переходить в руки трудового народа.
Забегали Шкурин и Хапурин.
— Ох, ох!
— Ах, ах!
Чувствуют, что скоро очередь и до них дойдет. Только вот не знают, какой завод будут раньше национализировать. Хапурину кажется, что его — мыловаренный. Шкурину, что его — гвоздильный.
Сидят они, мучаются, гадают. И снова мысль об обмене приходит в голову и одному и другому. И снова боязно, страшно.
— Ой, обманет, обманет меня Хапурин!
— Перехитрит, разорит меня Шкурин!
Прошло какое-то время, и вот приносят Шкурину пакет из губернского Совета рабочих и крестьянских депутатов. Распечатал Шкурин пакет, вынул бумагу — в глазах потемнело. Так и есть: черным по белому значится — национализировать гвоздильный завод.
— Матушка, царица небесная, пресвятая богородица! — взмолился Шкурин. — За что? За какие грехи?! За что же меня? Почему не Хапурина?!
Бьет он перед образами земные поклоны, а сам думает: «А что, если немедля бежать к Хапурину и, пока тот ничего не знает, уговорить на обмен».
Однако и Хапурин в этот день получил точь-в-точь такую бумагу. И он стал отбивать земные поклоны царице небесной. Отбивает, а сам думает: «А что, если скорее к Шкурину…» Прекратили они земные поклоны, помчались друг к другу. Повстречались на полпути. Второпях чуть не сбили один другого. Остановились, тяжело дышат.
— А я к тебе, милейший Сил Силыч, — наконец произнес Шкурин.
— А я к тебе, дорогой Тит Титыч, — проговорил Хапурин.
— Давай меняться заводами.
— Давай.
Поменялись они заводами. Довольны друзья-приятели. «Здорово я его, — рассуждает Шкурин. — Хе-хе».
«Хе-хе, — посмеивается Хапурин. — Попался, голубчик». Идут они важно по городу. Задрали вверх свои головы. Вошли в заводские конторы. А там уже новый, законный хозяин — рабочий класс.
— Привет вам, Шкурин! Привет вам, Хапурин! Приехали— слазьте. Кончилась ваша власть!
Его Величество«Ваше Величество» — так называли царя. Величество — значит главный. Главнее не может быть.
Не стало теперь Величества. Свергли царя. Свергли Его Величество.
И вдруг…
К отцу Пети Петрова Ивану Петрову явились его приятели, такие же, как и отец, рабочие-металлисты. Вошли они шумной группой.
— А мы за тобой, Ваше Величество, — обратились, смеясь, к отцу.
— Иду, — отозвался отец. Ушел он вместе с рабочими.
Петя стоял, как сраженный громом. «Вот кто, значит, теперь Величество. Хитрый отец — молчал!»
Побежал он на улицу. Встретил Катю Орлову. Шепчет Петя Кате на ухо: мол, знаешь, какое дело — отец у меня Величество.
Обидно Кате, что отец у Пети — Величество, а у Кати — простой рабочий.
