Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…»
И сегодняшний день был совершенно ясен. Увозимый Степа на значил иностранному артисту свидание у себя в двенадцать часов. Иностранный артист явился. Иностранный артист был встречен приходящей прислугой Грушей, которая со свойственной всем приходящим прислугам откровенностью все и выложила иност ранному артисту: первое, что Михаил Александрович Берлиоз как вчера ушел днем, так и не вернулся, но что вместо него приезжали двое и сделали обыск, а что если артисту нужен не Берлиоз, а Сте па, то этого Степу вчера ночью привезли двое каких-то, которых она не знает, совершенно пьяным, так что и до сих пор он лежит, как колода, так что она не знает, что с ним делать, что и обед он не заказывал…
Тут иностранный артист послал ее в дорогой магазин, велел ей ку пить водки, икры и грибов и даже льду, так что все оказалось понят ным. И тем не менее на Степу было страшно смотреть. Водка, лед, да… привезли пьяным, да… Но самое основное – никакого контрак та вчера Степа не заключал и никакого иностранного артиста не ви дел.
– Покажите контракт, – сказал Степа.
Тут у Степы в глазах позеленело, и было это даже похуже похме лья. Он узнал свою лихую подпись… увидел слова… неустойка… 1000 дол ларов… буде… Словом, он, Степа, вчера заключил действительно контракт с иностранным фокусником господином Азазелло Воланд. И господин Азазелло Воланд, что было видно из косой надписи на контракте, деньги получил.
«Буде?..» – подумал Степа.
Убедил ли его представленный контракт? Нет. Степе могли сунуть в нос любую бумагу, самый бесспорный документ, и все-таки Степа, умирая, под присягой мог показать, что никакого контракта он не подписывал и иностранца вчера он не видел.
У Степы закружилась голова.
– Одну минуту, я извиняюсь… – сказал Степа и выскочил из спальни.
– Груня! – рявкнул он.
Но Груни не было.
– Берлиоз! – крикнул Степа.
На половине Берлиоза никто не отозвался.
В передней у двери Степа привычно в полутьме повертел номер на телефоне и услышал, как резкий и наглый голос раздраженно крикнул в ухо:
– Да!..
– Римский? – спросил Степа, и трубка захрипела. – Римский, вот что… Как дела… – Степа побагровел от затруднения, – вот чего… Этот тут пришел, этот фокусник Вол…
– Не беспокойтесь, – уверила трубка, – афиши будут к вечеру…
– Ну, всего, – ответил Степа и повесил трубку. Повесив, сжал го лову руками и в серьезной тревоге застыл. Штука была скверная. У Степы начались тяжкие провалы в памяти. И водка была тут ни при чем. Можно забыть то, что было после водки, но до нее? Однако в передней задерживаться долго было неудобно. Гость ждал. Как ни мутилось в голове у Степы, план действий он составил, пока дошел до спальни: он решил признать контракт и от всего мира скрыть свою невероятную забывчивость. Вообще… Тут Степа вдруг прыгнул назад. С половины Берлиоза, приоткрыв лапой дверь, вышел чер ный кот, но таких размеров, что Степа побледнел. Кот был немно гим меньше приличной свиньи. Одновременно с явлением подозри тельного кота слух и зрение Степы были поражены другим: Степа мог поклясться, что какая-то фигура, длинная-длинная, с маленькой головкой, прошла в пыльном зеркале ювелирши, а кроме того, Сте пе показалось, что оставленный в спальне незнакомец разговарива ет с кем-то.
Обернувшись, чтобы проверить зеркальную фигуру, Степа убе дился, что за спиной у него никого нет.
– Груня! – испуганно и раздраженно крикнул Степа. – Какой тут кот?
– Не беспокойтесь, Степан Богданович, – отозвался из спальни гость, – этот мой кот. А Груни нет. Я услал ее в Воронежскую губер нию.
Степа выпучил глаза и тут подумал: «Что такое? Я, кажется, схожу с ума?» Обернувшись еще раз, он изумился тому, что все шторы в гос тиной закрыты, от этого во всей квартире полумрак. Кот, чувствуя себя в чужой квартире, по-видимому, как дома, скептически посмот рел на Степу и проследовал куда-то, на прощание показав директору «Кабаре» два огненных глаза.
Тут Степа, чувствуя смятение, тревогу и вдруг сообразив, что все это странно, желая получить объяснение нелепых слов о Воронеж ской губернии, оказался на пороге спальни. Степа стоял, вздыбив вихры на голове, с опухшим лицом, в брюках, носках и в рубашке; не знакомец, развалившись в кресле, сидел по-прежнему, заломив на ухо черный бархатный берет, а на коленях у него сидел второй кот, но не черный, а огненно-рыжий и меньшего размера.
– Да, – без обиняков продолжил разговор гость, – осиротела ва ша квартира, Степан Богданович! И Груни нет. Ах, жаль, жаль Берли оза. Покойник был начитанный человек.
– Как покойник? – глухо спросил Степа.
Тут незнакомец торжественно сказал:
– Да, мой друг, вчера вечером, вскоре после того как я подписал с вами контракт, товарища Берлиоза зарезало трамваем. Так что бо лее вы его не увидите.
Голова у Степы пошла тут кругом. Он издал какой-то жалобный звук и воззрился на кота. Тут ему уже определенно показалось, что в квартире его происходят странные вещи. И точно: в дверь вошел длинный в клетчатом и смутно сверкнуло разбитое стекло пенсне.
– Кто это? – спросил глухо Степа.
– А это моя свита, помощники, – ответил законтрактованный директором гость. Голос его стал суров.
И Степа, холодея, увидел, что глаз Воланда – левый – потух и про валился, а правый загорелся огнем.
– И свита эта, – продолжал Воланд, – требует места, дорогой мой! Поэтому, милейший, вы сейчас покинете квартиру.
– Товарищ директор, – вдруг заговорил козлиным голосом длин ный клетчатый, явно подразумевая под словом «директор» самого Степу, – вообще свинячит в последнее время в Москве. Пять раз же нился, пьянствует и лжет начальству.
– Он такой же директор, – сказал за плечом у Степы гнусавый си филитический голос, – как я архиерей. Разрешите, мессир, выки нуть его к чертовой матери, ему нужно проветриться!
– Брысь! – сказал кот на коленях Воланда.
Тут Степа почувствовал, что он близок к обмороку.
«Я вижу сон», – подумал он. Он откинулся головой назад и ударил ся о косяк. Затем все стены ювелиршиной спальни закрутились во круг Степы.
«Я умираю, – подумал он, – в бешеном беге».
Но он не умер. Открыв глаза, он увидел себя в громаднейшей те нистой аллее под липами. Первое, что он ощутил, это что ужасный московский воздух, пропитанный вонью бензина, помоек, общест венных уборных, подвалов с гнилыми овощами, исчез и сменился сладостным послегрозовым дуновением от реки. И эта река, заши тая по бокам в гранит, прыгала, разбрасывая белую пену, с камня на камень в двух шагах от Степы. На противоположном берегу громоз дились горы, виднелась голубоватая мечеть. Степа поднял голову, поднял отчаянно голову вверх и далее на горизонте увидал еще одну гору, и верхушка ее была косо и плоско срезана. Сладкое, недушное тепло ласкало щеки. Грудь после Москвы пила жадно напоенный за пахом зелени воздух. Степа был один в аллее, и только какая-то ма ленькая фигурка маячила вдали, приближаясь к нему. Степин вид был ужасен. Среди белого дня в сказочной аллее стоял человек в но сках, в брюках, в расстегнутой ночной рубахе, с распухшим от вче рашнего пьянства лицом и с совершенно сумасшедшими глазами. И главное, что, где он стоял, он не знал. Тут фигурка поравнялась со Степой и оказалась маленьким мужчиной лет тридцати пяти, оде тым в чесучу, в плоской соломенной шляпочке. Лицо малыша отли чалось бледным нездоровым цветом, и сам он весь доходил Степе только до талии.
«Лилипут», – отчаянно подумал Степа.
– Скажите, – отчаянным голосом спросил Степа, – что это за гора?
Лилипут с некоторой опаской посмотрел на растерзанного чело века и сказал высоким звенящим голосом:
– Столовая гора.
– А город, город это какой? – отчаянно завопил Степа.
Тут лилипут страшно рассердился.
– Я, – запищал он, брызгая слюной, – директор лилипутов Пульс. Вы что, смеетесь надо мной?
Он топнул ножкой и раздраженно зашагал прочь.
– Не смеешь по закону дразнить лилипутов, пьяница! – обернув шись, еще прокричал он и хотел удалиться. Но Степа кинулся за ним. Догнав, бросился на колени и отчаянно попросил:
– Маленький человек! Я не смеюсь. Я не знаю, как я сюда попал. Я не пьян. Сжалься, скажи, где я?
И, очевидно, такая искренняя и совсем не пьяная мольба что лилипут поверил ему и сказал, тараща на Степу глазенки:
– Это – город Владикавказ.
– Я погибаю, – шепнул Степа, побелел и упал к ногам лилипута без сознания.
Малыш же сорвал с головы соломенную шляпочку и побежал, раз махивая ею и крича:
– Сторож, сторож! Тут человеку дурно сделалось!
ВОЛШЕБНЫЕ ДЕНЬГИ
Председатель Жилищного товарищества того дома, в котором про живал покойник, Никанор Иванович Босой находился в величай ших хлопотах начиная с полуночи с 7-го на 8-е мая. Именно в пол ночь, в отсутствие Степы и Груни, приехала комиссия в составе трех человек, подняла почтенного Никанора Ивановича с постели, по следовала с ним в квартиру покойного, в присутствии Никанора Ивановича вскрыла дверь, вынула и опечатала все рукописи товари ща Берлиоза и увезла их с собой, причем объявила, что жилплощадь покойника переходит в распоряжение Жилтоварищества, а вещи, принадлежащие покойному, как то: будильник, костюм, осеннее пальто и книги, – подлежат сохранению в том же Жилтовариществе впредь до объявления наследников покойного, буде таковые явятся.
