Аркадий Первенцев - Остров Надежды
6
За ужином Белугин держался несколько странно. Задавал отвлеченные вопросы о преимуществах командированных и рассказал пару случайно возникших неприятностей из-за вольного обращения с дамским полом. Попытки уйти в другую область не удались. Раздосадованный полунамеками, Дмитрий Ильич попросил своего спутника объясниться без всякого лукавства.
— Что же, дорогой мой, если ва-банк, так ва-банк. — Белугин игриво подморгнул, приблизил губы почти к самому уху Дмитрия Ильича. — Не удалась мне моя тактика. Не сумел все же изолировать вас от этой особы. — Белугин отвалился, возле глаз сбежались смешливые морщинки. Он выжидал реакции на свои слова. И, судя по багровой краске, прихлынувшей от ушей к щекам и надбровьям Ушакова, и минутному его онемению, атака завершилась успешно. — Тактически грамотная оказалась, просочилась, — Белугин подхихикнул и, не поднимая смеющихся глаз, принялся крутить хлебный шарик между двумя перекрещенными пальцами. — Пробовали покатать шарик между двумя пальцами? Шарик один, а кажется — два.
«Ишь, надсмотрщик, — размышлял Ушаков, катая шарик. — По собственной инициативе, ради покоя чужой семьи или?..»
Отделаться молчанием не удалось. Белугин пошел в открытую:
— Надо локализовать происшествие разумно. Ради Лезгинцева. Забега́ла? Забега́ла. Здесь все на виду, как мухи на блюде. Не отнекивайтесь. Сыграйте полную наивность этакого безупречного мужа и отца континентального семейства. Ее тоже следует предупредить. И не медлить. Если другие нашепчут, спектакль не поможет.
— Послушайте, товарищ Белугин, — резко остановил его Ушаков, — у нас с вами, на мой взгляд, сложились неверные отношения… — Он помолчал, выпил воды, смахнул со стола проклятый шарик. — Я приехал сюда не как жуир, а ради дела. Я не хочу, не желаю вникать в семейные дрязги. И тем более становиться одним из персонажей того самого спектакля, о котором вы говорите. На кой черт вы потащили меня к Лезгинцеву, вовлекли в заколдованный круг! Кому это нужно?..
— Дмитрий Ильич, прошу извинить, — Белугин умоляюще сложил руки на груди. — Разве я вас в чем-то упрекаю или подозреваю? Я хочу предвосхитить сплетни, найти разумный выход…
— Откуда выход? — Ушаков пристукнул кулаком по столу. — Зашла? Зашла. Что из этого? Почему сразу скабрезные выводы? Если хотите, следственные подробности…
Белугин покорно выслушал сбивчивый рассказ, согласно кивая головой, как бы утверждая вполне приемлемую версию для заметания следов.
Пришлось рассказать о северном сиянии, об офицерах, о Васильке Акулове, о сравнениях со льном и шелком. Подробности окончательно убедили многоопытного Белугина в том, что у журналиста и в самом деле рыльце в пушку. К тому же мимо его проницательного взгляда не прошла початая бутылка в гостинице, виноватая запальчивость, да и «молодушку» нельзя было сбросить со счета.
— Понятно, — выслушав все до конца, сказал Белугин. — Если бы вот так объяснить мужу, исчерпано. Но мужья не идут на откровенность по вполне понятным причинам. Они следят, подозревают, мучаются, самоедствуют… Чего вам объяснять, сами знаете. Офицеры видели вас вдвоем, кто-то заметил, как она нырнула в подъезд, пошли шушукаться. Притом Танечка не просто домохозяйка с авоськой, а львица… Нам надо решить… Вы чем-то недовольны?
— Недоволен! — Ушаков взъерошил себе волосы, брезгливо покрутил носом. — Не могу выносить вот эти запахи покрывателя.
— Покровителя?
— Нет, покрывателя! — зло повторил Ушаков. — Меня не нужно покрывать. Дурно выглядит вся ваша тактика…
Белугин замкнулся, хмуро выслушал все упреки. Ему не хотелось ссориться и обострять отношения. Поэтому он отбросил фривольный тон и объяснился начистоту:
— Более или менее понятно, Дмитрий Ильич! Мы обязаны обеспечить политическое и моральное здоровье команды. Самый незначительный нюанс может расстроить слаженную гамму. На корабль нельзя нести не только дрязг или конфликтов, а и самых мизерных земных недоговоренностей. Учтите, я целиком на вашей стороне и в случае необходимости буду за вас…
— Не слишком ли глубоко затрагиваете личную сферу? — спросил Дмитрий Ильич, не поддаваясь его откровенным признаниям. — Не подумали ли вы, что личные взаимоотношения лежат вне ваших обязанностей?
— Почему вне? — Белугин сидел нахохлившись, упершись локтями в стол и зажав щеки руками. — Пушкина застрелили — вне? Лермонтова — тоже вне?
— Куда вы махнули!
— Поройтесь в памяти, найдете ближе примеры. — Белугин отнял руки, произнес убежденно, помахивая указательным пальцем: — В наших условиях невозможно отделить семью от службы. Живем на пятачках. Я занялся вашим пустяком, а впереди у меня, да и у Куприянова, у Голояда, не такая головная боль. Приезжает Ваганов.
— Кто-кто? — переспросил Ушаков.
— Ваганов. Кирилл Модестович. Разве не слыхали о таком?
— Не слыхал.
— Инженер. Этакий Паратов. Помните, у Островского? Ваганов ведет электромеханическую группу. Специалист — поискать! Ученье прошло для него не зря. И практик. Мужчина — загляденье! Мы с вами перед ним — грибы, прошу извинить за откровенность. А мы, без хвастовства, не из последнего десятка.
— При чем же этот самый… Паратов?
— Идеал Танечки. Вот при чем. Тает перед ним, как айсберг у тропиков. Если появится Ваганов, вам делать нечего. Лезгинцев полностью переключится на него. — Белугин не скрывал мрачных предчувствий: — Этот чичисбей однажды чуть не поломал нам задачу. Если Юрий заведется, как и всегда с пол-оборота, всего жди.
7
Утром на следующий день к пирсу Юганги подошел катер. Военные направились в штаб, гражданские — в гостиницу, наполнив ее шумом и запахами намокшей меховой одежды.
Мужчина в оленьей парке, похожий манерами на администратора филармонии, занимался перекличкой, подходя к дверям номеров или отыскивая нужного ему человека в коридоре. Каждому он что-либо говорил, походя — распределял задания.
Никто не обращал внимания на Дмитрия Ильича, все были заняты своим. Выйдя за сапожной щеткой в коридор, Дмитрий Ильич столкнулся с налетевшим на него высоким, явно близоруким блондином, зажимавшим в кулаке розовую бумажку пепифакса. «Простите, — блондин был подкупающе вежлив, — я не ошибся, здесь туалет?» — и попытался пройти в комнату Дмитрий Ильича, оттерев его костлявым плечом.
Романтическая атмосфера космической отрешенности от внешнего мира была нарушена. Ворвалась деловая, не склонная преувеличивать публика. Нормальные командированные ребята, им все равно — Юганга или Асуан, Джакарта или Гавана, они были полноценными специалистами нового века. Из люкса вылез гигант в немецких подтяжках, прокричал: «Соотечественники, какое здесь напряжение? Меня чуть не убило!» Ему ответили: «Проверь шнур, балда, и вытри пот на висках. Напряжение периферийное, двести двадцать!»
На единственном телефоне надежно повис администратор, безуспешно пытавшийся получить через «справочный дежурный» нужные ему номера телефонов.
Квадратный крепыш с боксерским загривком, стриженный под ежика, направлялся в умывальник с клейменым вафельным полотенцем на плече.
— Ты куда попал, милай? — язвительно спросил он. — Здесь шифр. Проси какого-нибудь «Моржа» или «Нерпу». Ты что, из «Националя» звонишь?
— Ладно, сам догадался, остряк-самоучка! — Оленья доха сброшена на пол.
Вскоре постояльцы разбежались. «Молодушка» мела коридор. Из-под голика летели бумажки, окурки, слышались ругательства.
— Грязный Большой земля, — жаловалась она Ушакову. — Урна плевать есть. Почему на пол нужно? Грязный Большой земля. Еще целовать лезет. Обнимать лезет… Кто там? Иди сам. Швецар нету!
В распахнутую с тугой пружиной дверь вошел адъютант Максимова.
— К вам Павел Иванович, — предупредил он, радушно поздоровавшись с Ушаковым. — Ну и погодка! На низких минусах держит. Нет, нет, вы не спускайтесь, Дмитрий Ильич.
Через несколько минут появился Максимов — спокойный, неторопливый и какой-то в е р н ы й, как благодарно подумал о нем Дмитрий Ильич. Улыбаясь своими широкими губами и светлыми глазами, он прошел навстречу Ушакову, снял кожаные на меху перчатки, поздоровался с ним, задержав его руку в своих мягких, теплых ладонях. — Выгадал небольшое окошко, решил навестить. — Максимов прошел следом за Ушаковым в его комнатку, огляделся, легонько встряхнул шапкой, сбивая остатки снега.
— Раздевайтесь, Павел Иванович, — Ушаков не скрывал своего расположения к гостю, — давайте-ка я вам помогу.
Максимов легонько отстранил локтем Дмитрия Ильича, сам снял шинель, присев, поправил пышные русые волосы.
— Вчера соблазнился, помыл пресной водой, рассыпаются. Хорошо устроили вас?
