Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый
Какие-то секунды Раушан оторопело смотрела на них. Она ничего не понимала. Кто эти люди? Что они здесь делают? «Боже мой, ведь это немцы!» — ужаснулась она, откидываясь назад.
Но не хватило сил ни бежать, ни лечь на дно воронки. Все в том же оцепенении она смотрела, как движутся по равнине фигурки. Дым рассеялся. Совсем близко зацокали ружейные выстрелы, стали бить пулеметы. Раушан очень ясно видела все, вплоть до дымков, возникавших у пулеметных дул. «Это же наши люди», — мелькнула мысль. Но все-таки это были немцы. Они шли цепочкой, потом цепь залегла. Заработали немецкие пулеметы, над головой Раушан повизгивали пули.
Может ли выдержать это человек, если он один? Раушан медленно начала вставать, руками опираясь о пыльную землю, вскочила и бросилась вперед, словно впереди были защита и спасение. Ни одна пуля не задела ее. Задыхаясь, Раушан мешком свалилась в траншею и сильно ушибла колено. Она подняла голову. Перед ней стоял пожилой боец с редкими рыжими усами.
— Не ранило тебя, дочка? — спросил он.
Раушан узнала его. Это был Картбай.
— Цела.
Картбай подозрительно оглядел Раушан с ног до головы и быстро повернулся к своему ручному пулемету. Немного успокоившись, Раушан увидела сидящего на корточках Кожека. Усы его обвисли. Сочувствующим взглядом он смотрел на Раушан.
— Вправду ли цела, деточка? Шибко упала, сильно упала. — Губы с трудом слушались его.
— Эй, шевелись проворней, подавай патроны! — заворчал, поворачиваясь к нему, Картбай. Кожек пугливо взглянул на Раушан и медленно, неуверенно поднялся на ноги.
— До чего ж нахальный народ, так и этак прут и прут без роздыху! — злобно проговорил Картбай.
Только теперь Раушан вспомнила, зачем пробралась сюда. Она оттолкнулась от стенки траншеи, спросила Картбая:
— Где раненые?
Пулеметчик, занятый делом, так и не ответил. Раушан посмотрела в сторону врага. Незадолго до этого фигурки казались черными — теперь она увидела зеленые шинели и железные каски. Даже услышала пронзительно-визгливый голос командира, подававшего команду. Немецкая цепь снова поднялась. Никогда не отступавшие, не знавшие поражений солдаты шли плотно, уверенно и непоколебимо. Пули выхватывали из их рядов то одного, то другого человека, в цепи образовывались бреши, но ряды тут же смыкались. Солдаты стреляли из автоматов, крепко прижав их к груди, из дул непрерывно вырывались дымки. Так наступали немецкие цепи: металлические каски, зеленые шинели, тяжелые сапоги. И широкоплечие, словно из чугуна отлитые фигуры солдат.
Это надвигалось железное чудовище — так казалось Раушан. Дыхание ее прерывалось. Она уже могла различить бледные лица немцев. К страху прибавилось чувство презрительной ненависти; это чувство росло в Раушан и пересиливало страх. Огонь, который вели наши из окопов, усилился. У самых ушей стучал пулемет Картбая. Кто-то прокричал: «Огонь! Огонь!» До чего знакомый голос! Это же Ержан, конечно, Ержан! Какой пронзительный у него голос.
Напряжение боя достигло наивысшей точки, это Раушан чувствовала. Незримые ураганные силы сшибались над этим пространством, а те люди, что идут под огонь, и те, что стреляют из окопов, — внешняя оболочка этих двух раскованных сил. Если одолеет сила тех, кто наступает, — черная молния смерти испепелит передовую.
Кто-то, проходя, оттеснил Раушан к стенке окопа. Раушан оглянулась. Боец, узнав санитарку, крикнул:
— Там сержант тяжело ранен!Беги быстрей!
На дне траншеи, раскинув руки, лежал Байсарин. Пуля попала ему в голову. Голая макушка, шея, уши были залиты кровью. Он лежал ногами к Раушан. Девушка остановилась в тесной траншее, не решаясь перешагнуть через эти ноги. Машинально она достала из сумки бинт. Ресницы Байсарина уже не мигали. Кровь из пробитой головы стекала все медленней и стала густеть. Раушан медленно распускала бинт.
— Уже поздно. — Это сказал Зеленин. Ержан, стоявший за его спиной, снял шапку. Рыдания подступили к горлу Раушан. Она подняла на Ержана глаза, полные слез. Сейчас он не был похож на человека, который может утешить. Он был похож на одинокое дерево, согнутое бурей.
«Держись! Держись!»
Это слово прозвучало, как удар молотка по железу.
Оно пронеслось по телефонным проводам, а там, где не было проводов, передавалось из уст в уста, от командного пункта и до рядового бойца в окопе. «Держись! Держись!» — крикнул командир дивизии командирам полков, и тут же это раскаленное слово, подхваченное Егоровым, ударило в уши Мурата. Мурат своим раскатистым, до предела напряженным голосом передал его командирам рот.
Вражеская артиллерия поднимала смерчи пыли на осенней земле, блеклой и словно постаревшей. Казалось, враг выискивал, есть ли еще живое место на этой земле, и после короткой передышки бил и бил с новой силой, поднимая снарядами в воздух фонтаны пыли. И словно приговаривал: «А-а, вот где вы спрятались! Все равно доберусь!»
Адский грохот не только не спадал, но еще усиливался. И среди этого несмолкаемого грохота ухо вдруг улавливало какой-то свербящий, пронзительный звон, словно дергали до предела натянутую металлическую струну. Это хватало за сердце напряжение боя.
Не сумев взять укрепление с первого удара, враг развернул планомерное наступление. Он начал вводить крупные силы. Не давая себе передышки, немцы накатывали все новые и новые волны наступающих. Теперь, развернувшись вне зоны обстрела, цепи наступали перебежками, закрепляясь на достигнутых рубежах. Огонь защитников уже не мог сдерживать их. Все чаще они врывались в окопы, вступая в рукопашную схватку грудь с грудью. Ненависть и яростное презрение искажали лица солдат. Бились штыками, прикладами, хватали друг друга за горло. Грязь мешалась с кровью, слышались чавкающие удары и сдавленные вскрики.
Атаки немцев, длившиеся с утра до полудня, не принесли им успеха. Немцы не смогли прорвать оборону дивизии. На правом фланге вражеская пехота, достигнув окопа одного из батальонов полка Карпова, развязала рукопашный бой. Но батальон с помощью резервной роты отбросил врага. Немцы ввели свежие силы, прикрыв их десятком танков. На этот раз они прорвались через укрепления. Но наткнулись на второй эшелон обороны, и здесь их задержали. Генерал Парфенов сосредоточил на этом направлении резервы и несколько орудий.
В жаркой схватке, длившейся около часа, были подожжены четыре танка. Атака немцев захлебнулась. Последующие две атаки также были отбиты. Определив по собственным синякам, что на этом участке крупные силы, противник сделал попытку ударить по дивизии с фланга.
Генерал Парфенов командовал умело и находчиво. Нынешний бой был его первым боем в этой войне, но генерал подготовился к нему. Все было учтено: и силы врага, и собственные силы, и печальный опыт недавних поражений. Отказавшись от тесного расположения частей, генерал собрал их в отдельные кулаки. В каждом полку, в каждом батальоне были выделены резервы. В своем распоряжении он тоже оставил сильный маневренный резерв.
Это был хороший замысел и хороший план: немецкое командование стремилось, не разрушая широкого фронта наступления, нащупать слабые места, вклиниться в них и прорваться; генерал Парфенов теперь, в ходе боя, вводил на участках прорыва резервы и их свежими силами выбивал клинок из рук врага. И враг был сбит с толку, одурачен, у него создавалось впечатление, что куда он ни сунется, всюду перед ним несокрушимая стена обороны.
Однако наступательный порыв не спадал. Слишком много значил для них успех этого наступления. Фашистское командование непрерывно бросало свои полки в атаки.
Командный пункт Мурата располагался на косогоре впереди выдвинувшегося клином ельника. Короткая и неглубокая траншея, три-четыре ямы, в отдалении, среди деревьев, — землянка. Мурат постарался, чтобы в его штабе было поменьше людей, и все-таки не до конца преуспел в этом.
Выдавшуюся клином полоску ельника немцы приняли за дорогу, по которой наши войска якобы подтягивают из тыла пополнение, и долго гвоздили по ней из орудий и минометов. Только теперь Мурат понял свой просчет. С этого места, оказавшегося под сосредоточенным огнем противника, было трудно управлять боем. Но исправить ошибку уже было нельзя. Это удручало Мурата. К тому же досаждал комиссар батальона Жакыпов.
— Экая досада, как вы оплошали... — нудил он в ухо. — Надо же выбрать такое гиблое место!
Это был симпатичный на вид светловолосый человек, с большим животом, который он отрастил, занимая до войны исключительно спокойные должности. На все вопросы у него были заранее подготовлены исчерпывающие ответы. И это оберегало его от волнений.
Слушая Жакыпова, Мурат не столько уважал его самого, сколько должность, которую он занимал. Сегодняшний бой требовал от Мурата полной отдачи физических и духовных сил, вздохнуть было некогда, и Мурат словно забыл о своем комиссаре. Впрочем, сам комиссар был повинен в этом, раньше он вмешивался в каждый шаг командира, втолковывал ему незыблемые правила на любой случай, сегодня он держался в сторонке.
