Николай Богданов - Когда я был вожатым
Тут меня так и подбросило с песка, словно карася на горячей сковородке.
— Нет, ты соображаешь, что ты говоришь, Соня! Значит, ты плакала оттого, что в моем лице видела унижающего тебя контрреволюционера, так надо понять?
— Да, да, да! Если мужчина даже в любви принижает женщину, такая любовь контрреволюционна… И если ты такой, то ты тоже…
— Постой, значит, если бы я любил тебя, я бы должен был нарочно проиграть тебе эту войну? Стать изменником своему отряду, предать товарищество, как Андрий ради панночки? Нет, Соня, если человек ради любви изменяет революции, вот такая любовь контрреволюционна!
— А если это красная панночка? Панночка-большевичка? Тогда что?
— Ну да, если человек из белого стана из-за такой перейдет в красные ряды, но если из-за нее он будет предавать друзей и товарищей
— к чертям такую панночку!
— На другое ты не способен!
Мы начали снова ссориться. Пионерские горны, заигравшие отбой купанию, позвали нас на тот берег и окончили наш спор.
Когда мы одевались, из кармана Вольновой вдруг выпал орех-двойник. Она торопливо сунула его в карман блузки, взглянула на меня как-то странно, словно испугалась, что я замечу.
Как нас удивили французы
Послышалось предупредительное позванивание из «орлиного гнезда». И на мой вопрос, что там видно, дозорный прокричал:
— Курсом на лагерь семеро неизвестных. Две женщины. В штанах. С фотоаппаратами!
Когда они подошли поближе, я сразу понял
— иностранцы. Еще издалека послышался частый, звонкий говор, не похожий на русский. Увидев наш лагерь, неизвестные вдруг припустились вперегонки, и первыми ворвались к нам женщины с веселым криком:
— Салют! Салют! Как это зовут? — уставились на шалаши и тут же начали фотографировать.
— Ша-ла-ши… О, как хорошо! — А сами щелк, щелк, стараясь заснять наших мальчишек и девчонок на фоне диковинных дикарских жилищ.
Подоспели мужчины и приветствовали нас сжатыми кулаками. Значит
— свои, это приветствие «Рот Фронт».
Подбежал запыхавшийся круглолицый толстячок в берете и объяснил:
— Ребята… Это к вам французские коммунисты
— посмотреть, как живут русские пионеры…
— Морис, — указал на свою грудь худощавый блондин.
— Жак, — указал на свою раскрытую грудь плотный шатен небольшого роста.
Я всегда думал, что французы должны быть черные, и удивился, что по внешности они мало отличаются от русских, только говорят не как мы. На француза больше всех был похож курчавый толстячок, но он оказался редактором журнала «Пионер» Добиным. В объемистом портфеле у него были свежие номера журнала, пахнущие типографской краской и бутербродами.
— У нас есть другой лагерь
— опытно-показательный, настоящий, вон там, на горе, — сказал я ему потихоньку.
Редактор рассмеялся:
— Ничего, ваш интересней. Французов детскими пансионами не удивишь, а вот таким… Ну, словом, пошли купаться!
Купание с французами удалось на славу. Купались они весело, все время шутили и смеялись. Ловили в воде друг друга, пойманного хватали за ноги и за руки и, раскачав, бросали в воду.
В этой игре приняли участие и пионеры.
Морис и Жак устроили для ребят живую вышку. Встали в реке, взявшись за руки, ребята вскакивали на их сцепленные руки и, подброшенные, как из катапульты, звонко шлепались в воду.
Потом на лужайке играли в чехарду. Прыгали одинаково ловко и мужчины и женщины. Не отставали и наши длинноногие Костя, Рита и Катя-большая.
Забавно получалось и у Добина. Он не решался перескочить через спины французов из-за своего маленького роста и, разбежавшись, опирался на спину, отскакивая вбок козликом.
Наши ребята так и валились на траву от смеха при виде его потешных прыжков.
Потом побежали смотреть сад и рвать вишни. Ребята были в восторге, что взрослые дяди умеют лазить по деревьям, как мальчишки.
Потом гости сами готовили еду и совершенно не по-нашему. Из вишни и яблок сварили суп. На второе поджарили яичницу с кусочками хлеба и сделали салат. Нас поразило, что в салат они положили не только редиску, свеклу, морковь, но и мелко нарезанную сырую картошку… А самое удивительное листья подорожника, сдобрив все это подсолнечным маслом.
Наши ребята пробовали
— и ничего, прожевывали.
Даже хвалили. Немало веселья вызвал наш купчина самовар. Женщины сфотографировались с ним в обнимку.
А мужчины с азартом собирали еловые шишки и раздували его так, что летели искры.
Чаепитием с добинскими бутербродами, пахнущими типографской краской, и закончилась эта встреча.
Гости все время рассказывали что-то веселое, и то и дело возникали взрывы хохота.
Французские гости ворвались к нам, как летний вихрь, закрутили в каком-то вихревом темпе, и казалось
— само время убыстрилось. Не успели оглянуться, как уже провожаем. Идем гурьбой и поем песни, танцуем, взявшись за руки, хороводом, под карманьолу.
Вернулся я какой-то ошеломленный. В таком же состоянии были и ребята. Все мы были удивлены, что французские коммунисты такие веселые. Ведь они же угнетенные! Живут в буржуазной стране под гнетом капиталистов. Мы представляли себе, что на лицах трудящихся, приехавших к нам из зарубежных стран, где правят буржуи, должно быть выражение горя и печали. А эти смеются!
— Это они у нас так смеются, а дома у них не посмеешься, — сказал рассудительно Шариков.
— Ну конечно, — подхватила догадливая Катя-беленькая, — поэтому они и веселились у нас, что хотели на свободе насмеяться в запас!
Всем было как-то неловко, что день с французами прошел у нас так сумбурно. Не устроили ни митинга, ни пионерского костра, у которого они бы нам по порядку рассказали, как у них живет детвора, а мы
— про свою жизнь.
Только купались, да бегали, да играли. Да еще много фотографировали. А про жизнь как следует и не поговорили.
Впрочем, выяснилось, что со многими в отдельности французы все-таки успели поговорить. Среди шуток, купания, хождения за вишнями французы успели кое о чем и спросить, кое-что и рассказать.
Симона сказала Кате-маленькой, что у нее вот такая же сестренка, даже еще поменьше ростом, что она никуда не выезжала из Парижа. И ей не поверится, что детям бедняков можно жить вот так привольно. Ведь это роскошь
— жизнь на свежем воздухе.
Жак спросил Ваню Шарикова, кто его отец, и похвалил его желание стать инженером-изобретателем.
Прюданс, узнав, что Рая-толстая
— дочь адвоката, сказал, что ее решение сдружиться с пролетарскими ребятами прекрасно.
У многих оказались сувениры. Крошечные рубиновые звездочки, малютки блокноты с карандашами, как спички. И больше всего
— у Мая Пионерского. Сын отряда так понравился французам, что они его сфотографировали во всех видах, а кто-то из мужчин сделал ему в подарок несколько солдатиков и коня из еловых шишек.
А все-таки неорганизованно провели мы встречу с французскими коммунистами.
Нехорошо. На душе у меня было неспокойно. Хоть я и утешал себя
— вот, мол, в следующий раз…
Наутро вдруг явилась Вольнова в сопровождении двух высоких решительных девчонок.
— Говорят, у вас вчера была французская делегация.
Это правда?
— Были какие-то… — пробормотал я, чувствуя недоброе.
— Какие-то? — На щеках Вольновой медленно проступил румянец показатель еле сдерживаемого гнева. — Да это не какие-то, а наши, понимаешь, это запланированные нам французы! Это я заказала заранее. Они шли к нам… а вы их перехватили! Ну уж это не по-товарищески!
— Сами зашли, никто и не думал их перехватывать.
— Нет, ты понимаешь, что вы наделали? Они шли к нам, в настоящий пионерский лагерь, и вместо этого увидели такое дикарство! — Рука ее указала на шалаши.
Обе девчонки повернули свои лица и осмотрели шалаши с презрением.
— Какое же у них будет представление о нашей пионерской организации? Вольнова схватилась за голову.
— Да им очень понравилось! — сказал Костя. — Даже фотографировали…
— Фотографировали? О! — простонала Вольнова. — Да знаете ли вы, что это были руководящие товарищи из ЦК Французской компартии! Из газеты «Юманите»! Вы представляете, что будет, если они напечатают снимки ваших грязных шалашей, вашего ужасного самовара?
Ведь это же невероятная «лярус», экзотическая развесистая клюква?!
«Что же теперь делать? Ехать в Москву? Да, немедленно! Все объяснить. Снова пригласить. Попытаться исправить!» Она рассуждала сама с собой, не обращая на нас внимания.
— А этот Карфаген, — указала она на наш лагерь, — необходимо разрушить! — и удалилась в сопровождении безмолвных девчонок, прошагавших за ней с выражением решимости на лицах.
Вот какая неприятная история произошла у нас из-за французов. И на этом она не кончилась. Несколько позже были и последствия.
