Вера Кетлинская - Иначе жить не стоит. Часть третья
— Ну-ка, спускайся! — крикнул Липатов.
— Не могу! — ответил Палька, как будто Никита без него не обошелся бы.
Липатов ругнулся и сам полез наверх. Ветер, мало замечавшийся внизу, на вышке подхватил полы его пальто и чуть не сорвал кепку.
— Остываешь? — добродушно спросил Липатов, понимая, что Пальку нужно укротить, прежде чем заставить извиниться перед Алымовым.
— Люблю поразмяться, — так же добродушно ответил Палька и вместе с Липатовым подошел к краю площадки. — Красота какая!
Липатов понимал, что Палька отводит ему глаза, но, чтобы добиться своей цели, был готов и постоять на ветру, и полюбоваться красотами. Он ухватился для верности за грубо приколоченную доску, поглядел и удивился — в самом деле, до чего ж отсюда далеко видно и до чего красиво! Снизу Азотно-тукового завода и не разглядишь — только домишки его поселка, а отсюда отчетливо видны вытянувшиеся в длинный ряд здания цехов и стройка второй очереди завода — стены в лесах, краны, розовые штабеля кирпича, снующие туда-сюда грузовики… Ветер распластал над ними три пушистых хвоста от заводских высоченных труб — два темно-серых, дымных и один огненно-желтый, лисий. Посмотришь в другую сторону — простираемся с детства знакомая степь, перерезанная Дубовой балкой с редкими зелеными пятнами еще не пожелтевших дубов, а за степью смутно виднеются крыши поселка Челюскинцев, окруженных золотисто-желтой листвой садочков.
Отсюда, издали, два сросшихся террикона шахты и черная махина Коксохимического завода с его четырьмя трубами казались еще более грозными, нависающими над поселком. Слева, в дальней дали, угадывались очертания Донецка.
— Да, красотища! — согласился Липатов и сбоку поглядел на Пальку. — Пожалуй, скоро наши газопроводы станут неотъемлемой частью пейзажа?
— Конечно! — И Палька с удовольствием оглянулся на раскинувшиеся позади них готовые и строящиеся здания станции, на черные нити газопроводов, будто расчертившие на квадраты желто-бурую степь.
— И вот как раз теперь, когда все на мази, — тем же тоном продолжал Липатов, — мы начнем по глупости ссориться! Обижать людей и разменивать большое дело на глупые дрязги.
Палька дернулся, но промолчал, недовольно сжав губы.
— Подумаешь, знаний ему не хватает! Но прибор-то раздобыл он! И помогает нам, как никто другой. Наконец, он и тебя выручил из беды — или забыл?
— Ах, вот что! — со злостью выговорил Палька. — Выручил, а теперь мне платить по векселю? Сестрой… торговать.
Он отвернулся, скула подрагивала.
— Не дури, Павел. Ну что ты болтаешь? Она, слава богу, не маленькая, и ты ей не прикажешь и не помешаешь.
Палька упрямо пригнул голову.
— А вот я его выгоню. Выгоню к черту! Не могу я смотреть, как… Бабник паршивый! Его приняли как человека, а он…
— Врешь! — гаркнул Липатов. — Не выгонишь! Дура ты ей-богу! И чего взъелся? Имеешь красивую сестру, так терпи, что мужики заглядываются. И ведь ничего между ними нету, разве не видно!
Липатову самому не очень нравилось внимание Алымова к Катерине — не той среды человек, не того возраста, не того характера… Но Липатов умел извлекать выгоду для дела даже из влюбленности Алымова.
Он радовался, что Алымов все чаще наезжает из Москвы и еще энергичней помогает, стараясь отличиться так, чтобы Катерина Кирилловна узнала.
— Ты, Павел, возьми себя в руки, — сказал он и сжал побелевшие от напряжения пальцы друга. — Ко всему нужен подход. Скажем, появился новый фактор — любовь. Так надо превратить любовь в деловую энергию!
— Ну, знаешь… — пробормотал Палька, хотя на его лице промелькнула улыбка.
— Ты только скажи ему пару мирных слов. Он же к тебе всей душой. А там… Вот увидишь, я из него искры высекать буду, да еще с помощью Катерины!
Палька видел: Липатов высекает искры.
Создать на базе станции № 3 научно-исследовательский институт — это придумал Саша. Сперва идея показалась совершенно нереальной. Конечно, в будущем институт необходим, но пока до такого роскошества дело не дошло. Липатов первым сообразил, что «под идею» можно получить дополнительные деньги, жилье, кадры инженеров, лабораторное оборудование…
Шепнув несколько слов Катерине, Липатов при ней заговорил с Алымовым о создании НИИ.
Катерина заинтересовалась.
Липатов начал увлеченно объяснять ей, какой должен быть институт и чем он будет заниматься.
— Хорошая мысль, правда, Константин Павлович?
Так спросила Катерина — и Алымов загорелся, потребовал письменные соображения и помчался в Москву добиваться небольших ассигнований на ближайший год.
Меньше всего Алымов занимался жилищными делами. Он с бешеной энергией торопил пуск станции, а как живут люди и удобно ли им — попросту не замечал.
Липатов нарочно заговорил об этом у Световых. Не Алымову, а Катерине пожаловался, как плохо устроены работники станции, как трудно семейным, сколько людей переболело…
Катерина вскинула глаза:
— Константин Павлович, неужели вы ничего не можете сделать?
И Алымов завертелся в нужную сторону.
Палька сам не понимал толком, почему его раздражает влюбленность Алымова. Мать прямо-таки захлебывалась от восторга: конфет привез огромную коробку! Светланочке пять погремушек подарил, московских! Цветы на самолете доставил, целую корзинку, каждый стебель в мокрый мох обернут!
Палька отворачивался от цветов и не попробовал конфеты.
Недоброжелательно следил за Катериной — ишь как похорошела и повеселела! Щеки горят, глаза горят, голос какой-то особый, со звоночками. Обновки шьет одну за другой… И что нашла в нем? Веки как тряпки, нависают на глаза. Закуривает — руки прыгают. Концы пальцев желты от табака. И весь пропах табачищем. Резкий, неуравновешенный, чуть что — кричит. На Катерину смотрит как кот на сало. Надо думать, женщин у него было видимо-невидимо…
Ничего плохого о нем не скажешь — ну, сперва был противником, так не он один! Зато как только разобрался, помогает вовсю. Характер бешеный? Так характер пока на пользу делу…
И все-таки Пальку передергивало, когда в их доме появлялся Алымов — свежевыбритый, с белым подворотничком на гимнастерке военного образца.
Что угодно, но не мог он вынести мысли о близости сестры с этим человеком!
Катерина понимала, почему не заходит Кузьма Иванович в дни, когда гостит Алымов, почему у Кузьминишны растерянное и огорченное лицо, — тут ничего не поделаешь. Но молчаливая злоба брата ее смущала. Ему-то что не по душе?
Однажды, уже в октябре, когда зарядили дожди, Алымов не приехал в назначенный день, а Палька был тут как тут. Поужинал и устроился в своей комнате, где теперь повсюду попадались вещи Алымова: книги, бритвы, мыльница, резиновые сапоги…
Катерина, не спрашиваясь, вошла и села напротив Пальки.
За окном лил и лил дождь, сбивая с деревьев последние листья.
— Тополь облетает, — сказала Катерина.
— Да. Он позже всех, кажется.
— На яблоньках тоже долго держатся… Павел, что ты думаешь об Алымове?
Черт бы побрал дурацкое положение брата при взрослой сестре!
— В данной ситуации важней, что думаешь ты.
Катерина не приняла шутливого тона.
— Меня как-то Леля спросила о родителях Никиты, хорошие ли они. Я тогда… Ну, в общем, теперь я спрашиваю: хороший он человек или нет?
Палька нехотя вытягивал слова:
— Он умный. Очень энергичный.
— Я не о том.
— Вот, право, как я могу ручаться?..
Из степи порывами налетал ветер. Бросал в стекло дождевые струи и постукивал по нему черной тополиной веткой. На ветке мотался одинокий лист.
— Опять дороги развезет.
— Люба говорила, в бараках крыши протекают.
— Починили вчера… Слушай, Катерина, это не мое дело, по он же вдвое старше тебя. Знаешь, сколько ему? Больше сорока.
— А я сама стала взрослая-превзрослая.
— Ты уверена, что он не женат?
— Почему же? У него жена и сын, он мне рассказывал. Только они живут врозь. Уже три года. Это вторая жена. С первой он разошелся в молодости.
— Так я и думал! И что же он тебе предлагает? Стать третьей?
Катерина взвилась с места — покраснела, ноздри раздуваются.
— Ничего не предлагает. Понимаешь ты, не смеет ничего предлагать!
— Закипел кипяток! Садись, не распыляйся. Чего ж ты тогда выспрашиваешь?
— Понять хочу.
— Просто так — из любопытства?
— Нет, не просто так.
Она подошла к окну и поглядела, приблизив к стеклу лицо, — льются, льются, искрясь на свету, нескончаемые струн. И откуда столько воды?
Присела на подоконник, подтянула стул, чтоб поставить ноги, и тотчас вспомнила день, когда вот так же сидела и вела с братом серьезный разговор… Шла на подвиг. Думала, этим закроется от жизни! Нет, она ни о чем не жалеет. Есть Светланка. Даже подумать страшно, что ее могло бы не быть. Но жизнь есть жизнь… Год назад казалось, что можно прожить памятью. Нельзя.
