Александр Яковлев - Октябрь
Прижатый к стене людским потоком, Иван жадно присматривался к ним.
Вот они. Идут. Рабочие, с которыми он сжился, за которых был готов отдать жизнь… Идут.
А он… Он оторван. Вот масса, десятки тысяч их идут дружно, одной большой семьей, а он, Иван Петряев, считавшийся главою рабочих организаций целого района Москвы, он остался в стороне и смотрит на них, как чужой, как враг.
Впрочем, именно он враг. Может быть, в дни восстания он стрелял как раз в этих рабочих, идущих теперь за гробами. Как знать? А не лежит ли вот в этом гробу рабочий, убитый им, Иваном Петряевым?!
От волнения у Ивана закружилась голова. Он невольно закрыл глаза… Почему-то вспомнилось, как десять лет тому назад, когда он мечтал о всенародном восстании, ему рисовалась именно такая картина, какую он видит теперь. Десятки тысяч рабочих с винтовками в руках выйдут на улицу. Это будет непобедимая армия!
Вот, вот теперь они идут, эти рабочие.
Сами набьем мы патроны,
К ружьям привинтим штыка.
Это они поют. Набиты патроны, на винтовках штыки, царь в Сибири, буржуазия сломлена, и народ, разрывая цепи, идет к свободе…
Иван застонал от боли и скрипнул зубами.
— У, черт!.. ошибка!!
Когда прошла процессия, он решительно пошел назад, домой. Шел быстро, чуть задыхаясь от волнения. Скорей, скорей! Выход найден, и ошибка будет исправлена. Дома он достал из сундучка, стоявшего под кроватью, браунинг, пошел на Ваганьково кладбище и там на могиле Акимки выстрелил себе в висок. На безлюдном кладбище выстрел вышел робким.
ХХVIII
Прошло две недели.
Город с изумительной быстротой залечивал раны, нанесенные страшной бойней. Всюду чинили выбитые окна, проломанные крыши и стены, поваленные заборы. Толпы рабочих с кирками и лопатами заравнивали улицы, изрытые окопами.
Люди работали, как муравьи, у которых прохожий расшвырял ногой жилище.
Во время боя говорили, что теперь Москва в три года не сумеет исправить окна, разбитые пальбой: стекол нет.
Но уже к концу второй недели почти не было видно разбитых окон.
Люди проявляли изумительную жизнеспособность.
Только Кремль был по-прежнему заперт, разбитый, с обезображенными воротами и башнями.
И жила еще печаль в старом доме на Пресне.
1918
