Дмитрий Фурманов - Том 5. Путь к большевизму
От этого съезда мы ждали очень многого, а главным образом разрешения вопроса о рабочем контроле и демобилизации, с одной стороны, и создания твердой власти в области, с другой.
С самого раннего утра стали являться в Совет делегаты для получения мандатов, но мандатная комиссия пришла только в первом часу, и в результате съезд открылся в четвертом.
Асаткин как председатель организационной комиссии сделал краткое сообщение о целях созыва этого съезда и о плане предполагающейся его работы. Выбрали президиум из девяти человек, в число которых попал, между прочим, и я. Начались доклады:
О профессиональных союзах,
О рабочем законодательстве,
О взаимоотношениях союзов и фабрично-заводских комитетов.
Особенно долгие прения вызвал последний, третий вопрос.
Представители союза тянули в сбою сторону и старались низвести фабрично-заводские комитеты до роли простых придатков профессиональных коллективов, а представители комитетов утверждали, что члены союза на местах являются лишь простыми сборщиками и совершенно не могут выполнять какую-либо политическую работу. Спорили об этом по крайней мере часа три, и в результате каждый остался при своем мнении. Съехалось на съезд человек триста, и из них самой малочисленной группой была группа советская.
Съезд разделился в первый же день на секции:
организационную,
рабочую и
продовольственную.
Каждая секция заседала особо, должна была вынести по отведенным ей вопросам резолюции и представить их на утверждение пленума. Но разделение оказалось нежизненным, 95% членов съезда оказались в рабочей секции, а на следующий день сюда перебрались и остальные представители организационной и продовольственной секций.
В редакционную комиссию, избранную в рабочей секции, пополненную и утвержденную в пленуме, сдавались все резолюции и тезисы.
Первый день миновал сравнительно благополучно. Только становилось ясно, что это многословие загубит настоящее дело. «Говорители» совершенно забывали, зачем они приехали на съезд, и бесцеремонно отнимали у съезда один час за другим. Время шло, а реальных плодов никаких не предвиделось. Съезд был рассчитан на три-четыре дня. Один из четырех уже минул, а главные вопросы еще не были затронуты. Пессимистические предположения, к глубокому сожалению, оправдались, и следующий день был абсолютно потерян на споры и раздоры. О чем был спор, даже трудно сказать, но ясно было, что нет еще между нами того единства, той сплоченности, о которой мы так любим говорить.
Киселев, например, горячо осуждал профессиональный союз за то, что он думает «проглотить» фабрично-заводские комитеты, взять первую скрипку в оркестре и, словом, захватить власть.
Он даже взывает к собранию:
— За кем же мы идем, товарищи? Ведь, в союзе работает много эсеров и меньшевиков… Например, Богданов, Смирнов… Ведь, они тянут свое…
После Киселев извинялся за горячку, сам призывал к спокойствию, но было уже поздно: на следующий день правление союза подало в отставку. Остался один Осадкин.
Выбрали районный совет рабочих и солдатских депутатов в количестве двенадцати человек. Из них два комиссара:
труда — Осадкин,
промышленности — Могилевский.
Остальные — члены: Станкевич, Почерников, Разумов, Савченко, Короткое, Шашунов, Зарецкий, Климохин, Наумов, Фурманов.
Заслушали доклады и по всем оставшимся вопросам. Но это была уже совершенно излишняя формальность: кончить все, во что бы то ни стало. К ночи третьего дня все страшно утомились. Не было никакого смысла продолжать заседание. И все-таки дотянули до конца.
Что дал нам этот съезд?
Ничего.
В большинстве представители не имели императивных мандатов и ощупью разбирались во всех вопросах: на местах обсудить не успели, съезд был создан чрезмерно быстро и непродуманно. По многим вопросам не имелось подготовленных докладчиков.
Получили мы от съезда лишь кипу надоевших, никому ненужных резолюций. И все. А живого дела, разрешения насущных вопросов о рабочем контроле, о демобилизации армии и промышленности — этого коснулись как-то вскользь, а, ведь, мы, когда собирались, надеялись, что после съезда наладим работу на заводах в две смены там, где одна; может быть, в три смены там, где две. Начнем перегруппировку рабочих; многих пустим на общественные работы; добудем побольше хлопка (а Московские склады им переполнены), разгрузим свои, переполненные мануфактурой, склады… Вот, чего мы ждали. Думали, что съезд наметит вехи, даст руководящие указания… И что же получилось? Сказано было несколько всем известных истин, призваны были все «к плодотворной и спешной работе» — и только. А призывом да пожеланием вопрос не решается. Разговоры были, несомненно, не по существу. Собрание было неделовое. Все та же пустая, надоевшая болтовня, что и на любом многолюдном собрании, хотя бы и на демократическом (вечная ему память, сердечному).
Чего только нет в наших собраниях! Все есть, но нет главного: дела.
И потому нет дела, что для дела нужны определенные знания, определенный навык, уменье… А кто из нас учен и опытен? Нет таких. Есть много умных, честных людей, благородных, самоотверженных борцов, но людей большого знания и опыта — нет. Горизонт наш и беспредельно широк и бесконечно убог. Все это сразу, ибо мечту о деле и самое дело мы не разделяем. Редко-редко предложит кто-нибудь конкретную меру — действительную, радикальную, продуманную. Больше все так себе — слету, что взбрело на ум. Ляпнет, совершенно не подумавши, и баста. Пройдет эта мера или не пройдет, — его зачастую совершенно не занимает.
Важнее всего — выступить во что бы то ни стало со своим собственным предложением, выступить на-авось. И это «авось» к горю нашему нередко влечет за собою много бед. в первую голову нам же самим, принявшим «закон — авось» за мудрый совет.
10 декабря 1917 г.
Районному Совету было поручено в конце декабря созвать новый Областной съезд, на котором, между прочим, была бы сконструирована окончательно районная власть. Мы властвуем, следовательно, только две недели. А дела возложено на нас такая масса, что, дай бог, и в два года управиться. Всего на двенадцать человек, но относительно троих можно наверное сказать, что ни разу сюда и не заглянут.
Не по лени, не по прихоти, а просто дело встанет, если они переберутся сюда на новую работу. Остается девять человек. Один взял совершенно не ко времени отпуск на четыре дня, у другого срочнейшие дела по коллективному договору; дальше идет уездный комиссар, за ним редактор газеты и т. д., и т. д. Это уж не работники в районном Совете. Им и без того работы по горло. Так уж оно и выходит, что нам с Наумычем придется все принять на себя.
Сегодня мы подготовляли материал по обложению торговых, промышленных и прочих предприятий, увеселительных заведений и проч. единовременным налогом в фонд районного и местных Советов. А что принять за основу, какую норму принять? Этого мы совершенно не знаем. Гадали, гадали и порешили брать за каждого работающего в предприятии один рубль с фабриканта, 10% с увеселительных заведений и т. д.
Затем отправились осматривать фабрикантские дома под районный Совет.
Лезли к ним во дворцы и заставляли бледнеть их перепуганные, растерянные лица. Они водили нас по комнатам и предупредительно показывали и рассказывали какие-то небылицы и пустяки. Уверяли, что им некуда будет деваться, что их выгоняют напрасно и проч., и проч.
Характерно, что каждый указывал на другие фабрикантские дома и уверял, что они удобнее, давно пустуют и вообще совершенно, по-видимому, готовы для реквизиции. Пришлось успокаивать, что «своевременно, дескать, и до них доберемся».
— Так вы уж лучше перевешали бы нас, что ли, — вскрикнула дама Витова.
— А это будущее покажет, — отвечаем ей.
Раскраснелась, разволновалась, так и пышет, так и мечет, а бессильна. А потому лишь больше злится и свирепеет.
13 декабря 1917 г.
Съезд закончился 8-го. Завтра 14-е. А Совет еще и не начинал работать как следует, ибо то, что он сделал, слишком малозначительно. Послали телеграмму народным комиссарам, чтобы они утвердили наших областных комиссаров труда и промышленности.
Заслушали и приняли декрет об обложении. С этим декретом сидели, по крайней мере, часа три, безбожно путались в разрядах, в промысловых свидетельствах и проч., тогда как знающему тут было бы дела всего на 15–20 минут.
Только Асаткин и вывозил, но он часто отлучался, а мы одни отвлекались и говорили не по существу. Разговор не по существу был логическим следствием нашего полного незнания дела и нащупывания вслепую там, где просто надо было твердо и кратко привести требуемую цифру.
Сегодня, 13-го, по моему предложению разбились на комиссии:
