Георгий Черчесов - Отзвук
— Откладываются смотрины, — жестко возразил я.
— Я уже-все… Видишь? — бросилась она ко мне: — Кофточку сменю — и готова!
Мария, провожая взглядом меня, несшего наполненные водой стаканы в ванную, укоризненно покачала головой:
— Женихаешься, а смекалки никакой. Притащи ведро да слей всю воду.
Я уважительно посмотрел на нее. И как это я никогда не догадался о существовании такого простого способа?
Я услышал, как мать торопливо прошептала Марии:
— Скажи, чтоб привел ее.
— Ты — мать, а я говори? — возразила она, но, сжалившись над ней, спросила меня: — Во сколько будете?
— Не придем мы, — глухо сказал я.
— Не подведу, сынок, все будет чин чином, — заверила мать.
Мария погрозила мне пальцем:
— Ее репетируй, нас не надо. Какие есть, такими пусть и принимает.
Я уловил в ее словах укор и спросил:
— Не то я задумал, да, тетя Маша?
Мария неторопливо закурила.
— Посмотрю на нее, тогда и оценю, ладное задумал или худое, — и обернулась к матери: — Говори, чем помочь.
Мать несмело спросила:
— Придете?
— Не трясись, — прервала ее Мария. — Приведет. Ты посмотри на него, ему ж похвастать невтерпеж!
— А что? У меня вкус — во! Долго выбирал, зато теперь все ребята завидуют.
— Иди-иди, — отняв ведро, подтолкнула меня в спину Мария. — Кто завидует, тот и отбить может.
— Не отобьют! — заверил я. — Она кроме меня никого не замечает.
Уходя, я весело насвистывал. Но знали бы они, как скребли на душе у меня кошки. Проходя мимо окна, я услышал, как Мария, затягиваясь сигаретой, напрямик, сурово заявила:
— Кто столько пережил, сколько мы с тобой, не должен создавать семью. Боком выходит.
Мать стукнула ладонью по столу:
— Хочу, чтоб у меня, как у людей, было! И дом, и семья, и малыши чтоб бегали! Внучат хочу! — слышно было, как на стол плюхнулось тесто.
— Блажь, — нравоучительно протянула Мария. — У нас не может быть, как у всех. Олег видит твои муки. Жалеет, страдает. И стыдится. Да, стыдится!
— Врешь ты, Машка, — вдруг спокойно заявила мать. — И тебе хочется иметь при себе кровного, родного. Не забыла, как ты убивалась по Сережке.
Мария ненадолго умолкла, потом призналась:
— По Сережке и сейчас стону. Бывает, и реву. Все кажется, — живой он! Наяву — нет, а во сне плачу. Сорок пятый год пошел бы ему, а мне он является таким же крошкой. Уж сколько раз кляла себя, зарекалась, что притихну, свыкнусь с мыслью, что не видеть мне больше Сережки. А час пройдет, и опять…
Я медленно брел по тропинке, ведущей к нашей скале, и мучительно прикидывал: приводить Эльзу в дом или нет?
Взвешивая доводы за и против, я терялся, хорошо понимая: болезнь моей матери станет большим испытанием для девушки. Возможно, Эльза пожалеет ее, но ведь от этого никому не будет легче. Или еще хуже, — станет избегать ее, что свойственно большинству людей, когда на их пути встречается человек со странностями, и понять это можно. Или возненавидит ее. Я ни в чем не смогу упрекнуть Эльзу, но страдать буду…
Когда я уже окончательно решил, что не следует приводить Эльзу домой, взбунтовались мои чувства. Ведь я так хотел дать Эльзе понять, что она значит для меня. Не терпелось увидеть блеск в ее глазах в тот миг, когда она поймет это и ответит улыбкой, в которой будут и благодарность, и торжество, и ласка, и обещание неземного счастья…
…Приблизившись к дому, Эльза, охотно согласившаяся идти в гости, хотя я и не сказал, к кому, вдруг замедлила шаг и растерянно глянула на меня.
— Входи, чего ты? — подтолкнул я ее к входу, а у самого сердце чуть не выскочило, и, не желая выдавать себя, я рывком открыл дверь, бодро воскликнул: — Гостей здесь встречают?
В комнате никого не было.
— Куда ты меня привел? — прошептала Эльза.
— Пока тайна…
— Я прошу тебя…
— Не догадываешься или делаешь вид?
— Почему ты так волнуешься? Ничего не понимаю…
Я смущенно отвернулся, тихо признался:
— Я привел тебя познакомить с… мамой.
Эльза вздрогнула, быстро-быстро заморгала, но справилась с волнением, попробовала даже пошутить:
— О-о! Это большое сдвижение в наших дипломатических отношениях. Твоя идея или мамы?
Меня так и подмывало сказать, что моя, но совесть не позволила.
— Общая, — неловко щурясь, сказал я.
— А мое согласие надо? — спросила Эльза.
Об этом я не подумал и, помявшись, неуверенно ответил:
— Не съедят же тебя…
— Как это говорят? И на том спасибо! — Она посерьезнела и, отвернувшись к окну, произнесла: — У меня был страх. Как вошли, подумала плохо. Что у друга какого-нибудь ключи взял. Молчи, я знаю, так делают. Это очень плохо. Когда молодой человек делает так, значит, нет уважения, любви. Я тебе не давала повод так думать? — Она прильнула ко мне. — Ты такой, каким хочу тебя видеть. Я люблю тебя…
Я обнял ее, прошептал:
— И я тебя люблю. Поэтому и боюсь. Боюсь потерять тебя.
Мы молчали. Она мягко высвободилась из моих объятий.
— У меня тоже есть тебе кое-что сказать… Даже не одно, — она усмехнулась. — Целых два сюрприз. Тебе надо сесть, чтоб иметь опор, — ткнула она пальцем в кресло.
— И чем ты, интересно, хочешь меня огорошить?
Эльза, вдруг испугавшись, стала оттягивать объяснение:
— Огорошить? Огород — знаю. А что такое огорошить?
— Вроде как стукнуть по голове…
— Нет. Стукнуть не буду, — сказала она серьезно. — Сядешь, тогда скажу свой сюрприз. Так — нет. — И когда я, снисходительно улыбаясь, послушно уселся, она удовлетворенно протянула: — Та-ак, опора есть.
— Сюрприз! — потребовал я.
Эльза глубоко вздохнула и сообщила:
— Мне надо срочно ехать домой. В Мюнхен.
— Куда?! — не поверил я своим ушам.
— Я не латышка, как ты думаешь, — заявила Эльза. — Я есть немка.
Точно пружина сработала подо мной, — я так и подскочил.
— Немка?! — и, схватив ее за плечи, стал трясти. — Скажи, что это неправда. Ты соврала, да? Это ложь?
Буря мыслей завихрила мою бедную голову. Немка! Немка!? Странное дело — я знал, что сказанное Эльзой — сущая правда, но вер во мне возроптало, не желало принимать истину. И, глялн в ошеломленные, растерянные глаза Эльзы, я с беспощадной настойчивостью повторял, что это дурная, глупая шутка… Но Эльза не спешила опровергнуть свое утверждение. Она беспомощно и виновато поежилась. И я понял: это крах… Злой рок продолжил свою жестокую игру со мной.
Я отпустил плечи Эльзы, и руки мои повисли, как подбитые крылья. Эльзу мое поведение весьма озадачило. Она не ожидала такой реакции и была смущена, не понимая, почему я так болезненно воспринял ее признание. Мне же предстояло тягостное и унизительное объяснение, от одной мысли о котором я заскрежетал зубами. Она протянула ко мне руку, но не посмела притронуться и извиняюще произнесла:
— А я… А я еще хотела второй сюрприз…
— Говори, — безучастно буркнул я, не ожидая больше ничего хорошего от этой жизни.
— Не имеет смысл… — отрицательно покачала головой Эльза.
— Что ты натворила, Эльза! Что ты натворила?!
— Олег! — теперь побледнела и она. — Олег! Ты что-то имеешь против… немцев?
Я молчал, тупо глядя в окно.
— Я два года живу в вашей стране, и никто не упрекнул меня, что я немка, — сказала она. — Мне уйти?
Я встрепенулся.
— Уходи… Нет! Я тебе все объясню. Я люблю тебя, Эльза… Но… моя мама… — я беспомощно развел руками.
В комнату, совсем некстати, вошла тетя Мария. Услышав за спиной шаги, я, боясь оглянуться, испуганно спросил:
— Мать?
— Ну, знакомь, — приказала тетя Мария.
Я хмуро протянул руку в сторону Эльзы:
— Это моя невеста, — и с вызовом заявил: — Моя любимая! Ясно?! А где мать?
— За горючим пошла. Очень уж желает угодить невестке. А ты что-то не в себе. Или мне показалось?
В этот момент на пороге показалась сияющая мать, поставила на стол сумку.
— Отчего так долго? — спросила ее Мария.
Но мать не слышала, все ее внимание было приковано к Эльзе.
— Симпатичная! Я их на улице встретила. Смотрю и не верю: рядом с моим-то — писанная красавица! Повернула я, пошла за ними, а они меня не замечают, друг другом любуются. Иду, а сама по сторонам смотрю — видят люди, какая она, или незрячими стали? Видят! Оглядываются на невестку мою, шеи сворачивают! — Присмотревшись к притихшей Эльзе, спросила меня: — Ты случайно не обидел ее? — и обняла Эльзу: — Ничего, теперь сообща будем воспитывать его.
Я нагнулся к уху Эльзы, прошептал:
— Мне что-то надо тебе сказать, — и нерешительно произнес: — Мы пойдем, мама.
— Как это пойдем? Готово ведь уже все, — возразила она и, выкладывая покупки, обернулась к Марии. — Армянского не было. — Ее восторженные глаза вновь замерли на Эльзе. — Я на радостях вот шампанское купила! Садитесь за стол.
