Евгений Пермяк - Очарование темноты
Иван умный опять было... Да дурак ему не дал:
«Знаю, кто твой злодей, кто твои деньги съедает».
«Кто?»
«Лошади!»
Не понял попервоначалу Иван умный. И вы, Платон Лукич, господин Акинфин, попервоначалу не поймете, коли у вас ума полна голова и малым, простым думам в ней и закутка не находится.
Вот и вся присказюлечка... Далее сами ее, Платон Лукич, заканчивайте...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
— Начал, так заканчивай, — попросил Платон Лукич.
— Без того не уйду. Не то же ли сено ваши веялки?
— Не знаю.
— Тогда у дурака спроси. Меня тоже Иваном звать...
— Скажи.
— Который год я ваши веялки вожу и думаю: во что вскакивает их перевоз? Не съедают ли их лошади? Будь они и железные кони. Много ли веялок можно в вагон впихнуть?
— Мало...
— Да еще дорогой крытый вагон берешь, чтобы дождем не мочило их, цена им не сбивалась...
— Так что же, не делать, что ли, их?
— Делать, но только так, чтобы в один вагон их в тридцать раз больше грузить.
— А как?
— Руку позолоти.
— Не только руку, а оба лаптя...
—- Тогда слушай. По всем местам, и нашим, и дальним, веялки мужики делали. Кустарьки. И ладно делали. Не хуже. Одна беда.
— Какая?
— Веялка-то ведь не сплошь деревянная. К ней кузнечная снасть надобится. Ручка, скажем. Ось, и не одна. Шестеренчатые колесики. И эта снасть была самой дорогой для кустарька. А отчего? Нелегко кузнецу было делать ее. А заводчику — чик-чик, и вся недолга.
— Что же ты советуешь, Иван умный, Платону-дураку?
— Ужли не поняли? Тогда вместе разжуем... Торгуйте доброй железной снастью для веялки. А к этой снасти, как к хорошему воротнику, легким-легко деревянную шубу пришить. Хоть в вятских местах, хоть в уфимских, да где хошь деревянных шубников пруд пруди.
Их глаза встретились.
— Сколько тебе, Иван умный?
— Красненькую-то надо бы.
— Не продешевил?
— Воля ваша, Платон Лукич. Можно и синенькую. Зеленую-то трешенку совсем будет не по-акинфински, Платон Лукич.
— Может быть, ты в самом деле дурак? И у тебя на себя поглядеть и зеркала в избе нет. Десять рублей за то, что меня... Да нет, ты при всей твоей крепкой, умной голове не поймешь, что ты для меня сегодня сделал! А молотилки разве не то же «сено», не те же веялки? А конные приводы с дурацкими, стоеросовыми вагами?.. Нет, ты этого не поймешь...
— И стараться не буду понимать, Платон Лукич. Мне, Платон Лукич, не очестливо при тебе умным быть. Только и конные приводы тоже наполовину сено.
— Кто ты такой, Иван, как тебя по батюшке?
— Как и вас.
— Кто ты такой, Иван Лукич?
— Веяльщик я. Веялки делал. Не в простых сапогах хаживал, а теперь видишь, что у меня на ногах. Не сам в них переобулся.
Акинфин понял, о чем идет речь.
— Давай уж договаривай. Мы, что ли, Акинфины, разули тебя?
— Этого я не скажу. Жизнь такая пошла. Вот ложечников взять... Горшечников... Тоже чуть не по миру... И как винить заводчика, что его чугунный горшок не родня глиняному, как и ваши ложки? Хрясь и ложка. Мужики-то еще едят деревянными, а в городах нет... Хотел разве ваш отец уморить ложечников? Нет. Жизнь через него обескровила их. Таких, как я, Иван Балакирев.
Платон опустил глаза.
— Да, отец этого не хотел. Этого потребовала хитрая жизнь.
— Не только... Ну, да это долгий разговор. И не мой. А мой разговор про то, как хитрую жизнь перехитрить, чтобы людям дать жить и самому хорошие деньги нажить.
— А как?
— Про Зингера, который машинки для шитья делает, вам все известно?
— Знаю, что американец, торгует во всех странах машинами.
— Это все знают. А вот как ухитряется привозить дешево из-за моря свое сено? Об этом вы не слыхивали?
— Нет.
— Тогда послушайте, Платон Лукич. Зингер не возит своих машин полняком. Он везет только то, что ему сподручно и дешево, а все остатнее, простое и легкое, в той державе делается и собирается, где продается его машинное «сено».
— Я, кажется, слышал об этом.
— Значит, не в полное ухо и мимо головы.
— Наверно.
— Да уж так. На кой вам ляд громоздить этакую махину веялку, когда сподручнее вам, как и Зингеру, самое дорогое и самое нужное делать для веялки. Литое, точеное, кованое. А веялку где хочешь доделают.
— Кто?
— Да кто хочешь. Мы, Балакиревы, в каждой губернии есть.
— Понял я вас, Иван Лукич. Будете делать веялки, а я — только хорошую железную снасть к ним.
— Ни в жизнь. Охота пропала. Да и поднадоело на копейки считать. Я и на верхних проволоках счет костяшками щелкать не оробею. Было бы что на счетах считать. Думаю, что будет, если вы свои веялки в самом деле на зингерский манер переведете. Когда переведете, меня кликните. Я опять кое-что подскажу.
— Спасибо. Вы уже подсказали больше, чем хотели. Я ваш должник...
— Не будем про это... Еще пару слов хочу. Опять про Зингера! На чем зингерство держится? Не только на собирательстве да доделке машин, но и еще опора есть. Агентом она зовется. Слыхали, поди, что такая должность есть? Мой зять в магазине у Зингера в этой должности состоит. Машинами в долг и наличными торгуют. От зятя-то я и узнал, как у них все ловко скроено и вымерено. Вам тоже, Платон Лукич, агент будет нужон. Такой, что все не все, а порядочно знает тех, кто за вашу железную снасть для веялки больше заплатит, чем вам теперь веялка прибыль дает. Без вывоза, само собой. Вывозные деньги тому пойдут, кто к вашим частям все деревянное приладит и веялками будет торговать. Дальше сказывать или все как на блюдечке?
— Все как на блюдечке, Иван Лукич.
— Тогда до скорого свиданьица. Вечереет, однако... Спокойной вам ночи, Платон Лукич.
— Я едва ли сегодня усну.
— Да и завтра, наверно, тоже плохо спать будете.
— Погодите, Иван Лукич... А как же вы, неграмотный, в нашей фирме агентом будете?
— Ежели буду, подучусь грамоте. Псалтырь-то я могу читать. А когда припирает, то и писание у меня получается. Ну, уж если вовсе невмоготу случается, так я не только «Бову» могу без запинки честь, а и от мелкой печати в газетках не слепну...
После этой, казалось бы, малозначащей встречи миллионера Акинфина с возчиком Балакиревым начался переход от изготовления крупных изделий к мелким. Флегонт Потоскуев подсчитал, сколько из прибылей фирмы сжирает дорога. Цифры говорили не менее убедительно, чем присказюлька Ивана Балакирева.
Нашелся ключ к главному замку, о котором не думали, на который не обращали внимания, привыкнув к нему. Предстояла крупная ломка привычного. А пока она начнется, посмотрим, что происходит рядом, с заводами Акинфиных, и так далеко от них, что будто это не шало-шальвинские края, а другой мир, другая жизнь, где все другое — и краски, и слова...
ЦИКЛ ЧЕТВЕРТЫЙ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
После неудачного хода двумя шарами по имени Кэт Алиса ожесточившийся Шульжин, разуверившись в этой дамской игре, обратился к мужской. Большой крокетный деревянный шар уступает меньшему костяному бильярдному шару не только в весе, но и в точности ударов.
Если продолжить начало главы в том же словесном регистре, то следует заметить, что на зеленом поле игр Шульжин преуспевал несравнимо больше, нежели на ниве промышленного производства. Между тем оба эти поприща имели больше внутренних сходств, чем внешних различий. Те же цели — кто кого. Та же хитроумность ходов. Такой же азарт. То же стремление обмануть друг друга. И то же, хотя и не всегда, жульничество и даже шулерство.
Подглядывать в чужие карты Шульжина учили с первых ступеней его карьеры. Сначала в полиции, потом в ее усложненных разновидностях, именуемых начальственными постами.
Феофан Григорьевич не был привержен к созиданию и способен к разрушениям. Мня себя цезареподобным, он не мог воскликнуть, обратись лицом к Шальве: «Карфаген должен погибнуть!» Для этого и при самопревозвеличивании и вере в свой гений интригана он знал, что силы не равны, что полководец и при отличном стратегическом замысле баталий — полководец без армии не более чем кукиш в кармане. И если у него нет армии, но есть резервы, то есть и надежда на победу.
Потенциальными резервами следовало предположить всех, кто еще не знает о готовящемся нападении. Их следовало предупредить. Тактичненько, тоненько, деликатно. И он начал с замков. С мелкого заводчика Гранилина. Он пригласил его в свой новый, не столь ослепительный кабинет, как прежний, но все же достаточно притупляющий зрение тех, кто и без того подслеповат.
— Батенька мой Кузьма Тарасович, — обратился Шульжин к тогда еще не сгоревшему Гранилину, — нам надобны добротные, массивные замки. Они есть у Акинфина, да не хочу из третьих рук покупать то, что можно получить из первых.
Тупоумный и не освободившийся еще от вчерашнего кутежа Гранилин не понял направления иглы, которая через минуту болезненно уколет его в самое больное.
— Вот, драгоценнейший наш соседушка, какие удалось добыть пробные замки, рассылаемые Акинфиным оптовикам, переторговывающим этим товаром.
