Владилен Леонтьев - Антымавле — торговый человек
— Хорошо бы, но Рэнтыгыргин говорит — кооператы еще только думают вельботы брать, а у меня уже есть, и даже самодвигающие достал. Грести не будете. Свое то-ва-ри… — не смог выговорить Гырголь, — будет.
— Откуда взял он вельбот? — спросил Тымнеквын.
— У Каттеля. Он в тумане у Онмана приставал. Рэнтыгыргин один ездил к нему. Нас не брал…
Долго разговаривали Антымавле и Гырголь и решили, что уйдет Гырголь от Рэнтыгыргина: все равно хуже не будет.
Летом, когда стали байдары ходить по морю, приехал Гырголь с нутепынмынскими. Еще одна яранга появилась в Инрылине.
Качается на сугробах нарта, валится невольно из стороны в сторону Рэнто. Во внутреннем кармане кухлянки лежит радость — бутылка веселящей воды. Приятно касается она тела.
Как замерзли реки, покрылись лагуны льдом, снег настоящий выпал, пошел бродить по стойбищам Рэнто, но не пешком — на собаках поехал. Побывал у Рэнтыгыргина. Хорошо встретил его старик, предлагал остаться. Но надо Ринтылина спросить.
Выехал Рэнто утром, а сейчас уже ночь.
«И где это достает Рэнтыгыргин веселящей воды? — удивлялся Рэнто. — Спрашивал — не говорит. А товаров сколько! Как у американа Чаре. Говорит, что американский товар дороже, потому берет с людей больше».
Вползла нарта на сугроб, откинулся на спину Рэнто. Бутылка к груди прижалась — приятно, поясница солидной поклажи коснулась — тоже приятно.
«И зачем людям надо к Антымавле ездить? У Рэнтыгыргина все есть. Глупые. Рэнтыгыргин и кормит и товары дает. Байдару дает, когда охотиться надо. Вельбот достал, без весел ездить будет. Почему к Антымавле идут?»
Приподнялся Рэнто на нарте, сделал движение, будто бороться с Антымавле собирается. Ремень расстегнул, кухлянку начал снимать и сказал громко:
— Ну давай. Я твою морду в снег воткну.
«А вдруг прольется?» — Натянул кухлянку снова, пощупал руками бутылку.
Ничего особенного не сказал Рэнтыгыргин. Только вздыхал и жаловался, что люди стали возить шкурки к Антымавле, а тут еще Гырголь, самый лучший стрелок, ушел, другие уйти хотят. А потом Рэнтыгыргин достал веселящей воды, и разговор пошел веселее. И как-то получилось, что стали они ругать Антымавле и хвалить друг друга.
— Жадный Антымавле. Я взял чуть-чуть сахару, а у него три мешка стоит…
— Сильные люди всегда хорошо должны жить, — окидывал взглядом Рэнтыгыргин могучее тело Рэнто.
— Ринтылин тоже говорит так, — согласился Рэнто.
— За обиду всегда мщение должно быть, — мимоходом сказал Рэнтыгыргин. — Не верил я, будто Антымавле тебя поборол…
Рэнто хорошо понял намек Рэнтыгыргина, но ничего не сказал, отвел глаза в сторону.
— Ладно, домой поеду.
На прощание Рэнтыгыргин дал Рэнто бутылку в дорогу, чтобы угостил Ринтылина, положил в мешок кусок хорошего таннытского материала и еще что-то, Рэнто не помнил.
Поскрипывает нарта полозьями, потряхивают хвостами собаки, покачивается Рэнто. Остановит Рэнто собак, вытащит из-за пазухи бутылку, отхлебнет глоток-два и едет дальше, А потом решил совсем не оставлять отцу, потому что Рэнтыгыргин дал хороший совет, как делать самому веселящую воду из муки и сахара.
— Аяа-аа-ияа-а-яа! — затянул Рэнто. — Гек! Вутельгин, — закричал он для порядка на собаку из второй пары, — опять плохо тянешь, Гыч!
Полетел остол, скользнул по спине собаки, ткнулся в снег. Рэнто на ходу оттянул нарту, перебросил ноги на другую сторону, нагнулся и ловко подхватил его.
«Эрмечин всегда должен ловким быть», — подумал, о себе довольный Рэнто.
И чтобы убедиться в своей сноровке, он, не выпуская из рук дуги нарты, приподнялся на руках и легко перебросил ноги на другую сторону.
Показался Инрылинский мыс, темные пятнышки яранг. «А, все равно», — подумал Рэнто, вытащил из-за пазухи бутылку и одним махом допил остатки.
Бегут собаки, покачивается Рэнто, не может поднять отяжелевшую голову. Вдруг яранги слились в одно пятно, собак что-то стало много.
— Ха… — попробовал прикрикнуть на них Рэнто, но голова тяжело ткнулась в дугу.
— Ну подожди, — злобно шептал Рэнто.
Антымавле не слышал угроз Рэнто. Он сидел в пологе у светильника и решал трудную задачу, которую задал ему Глебов. Он сказал, что теперь его отделение будет самостоятельным и товары надо получать в Увэлене. А в конце каждого третьего месяца Антымавле должен писать отчет.
Антымавле мучился уже второй день. До этого он тоже пытался вести записи и делал в тетради пометки-значки, разобраться в которых мог только сам. Но сейчас нужно сделать так, чтобы понял любой человек. Он взял листок бумаги из тетради, но остановился.
«До Увэлена далеко ехать — это не Энмын. За пазухой бумага изомнется, истреплется, в портфеле — промокнет, если пурга будет…» Его взгляд остановился на торбасах, висевших над жирником. Они были только что сшиты, и надевал их Антымавле один раз. Белые завязки из мандарки (выквашенной и выбеленной на морозе нерпичьей шкуры) резко выделялись на темных торбасах.
«А может, лучше на мандарке отчет написать?» — подумал он и стал будить Имлинэ.
— Что?
— У тебя есть, наверно, мандарка?
— Всю израсходовала.
— А на улице которая висит?
— Верно, уже готова.
Имлинэ быстро оделась и вышла на улицу. На стойках было растянуто несколько нерпичьих шкур.
Мандарка необходима в чукотском хозяйстве. Она идет на завязки к торбасам, на обшивку края, куда вставляется ремешок, чтобы стянуть торбаса на ногах, на голенища женских праздничных торбасов. Работы с мандаркой много. Сырая нерпичья шкура закладывается в ведро или кастрюлю и оставляется в теплом месте. Простоит несколько дней, прокиснет, шерсть слезет. Подходит время, когда начинает солнце выше подниматься, но не греет, морозы сильные стоят. Вывешивают выквашенные шкуры на мороз. От солнца и ветра они становятся белыми как снег. У Имлинэ мандарка самой лучшей получалась.
Сняла она одну шкурку, внесла в полог.
С левой стороны кожи аккуратно вывел смоченным карандашом контур мешка с двумя ушками — мука. Поставил цифру «86». Было сто двадцать килограммов в двух мешках. Чашку весов муки отпустил Эттытегину — десять килограммов, полчашки — нешканскому Етылину. Перечислил всех, кто брал муку, сложил все вместе, потом отнял, и остаток вышел точно — восемьдесят шесть килограммов.
Сахар Антымавле обозначил тоже контуром мешка, но с завязкой посередине. Как же крупу обозначить? Она тоже в мешках. Долго думал. Потом вывел контур мешка и приделал справа одно ушко. Остальные товары легче было изобразить. Чай рисовал квадратиком, патроны — как настоящий патрон. Легко удалось и с заготовками. Песца обозначил контуром зверька со всеми четырьмя лапками, лисицу — с тремя, голубого песца — с одной передней и одной задней. Шкуры медведя и горностая изобразил точными рисунками этих зверей.
Все записал Антымавле: слева получились товары и заготовки, а справа — три колонки цифр, обозначавших количество, стоимость и сумму.
Внизу подвел итог. Это не стоило ему большого труда: счеты хорошо считают, не ошибаются. Посмотрел на свою работу, еще подумал и написал вверху правого уголка число: «15–III–1930». Он видел, как ставил число Глебов на своих бумагах.
«Еще нужно, чтобы знали, от кого отчет». — И вывел внизу крупными печатными буквами, как учил Глебов, свою подпись: АНТЫМАВЛЕ.
Если сила у человека злая — нет ему места среди людей
Антымавле был озабочен. Отчет, над которым он так долго трудился и который похвалил Глебов, оказался не таким уж трудным делом. Забота пришла, откуда не ждал.
Антымавле быстро сдружился с энмынским Како. Охотником Како был неважным. Правда, ему удавалось убивать и нерп, и лахтаков, но все же собаки в его жизни занимали первое место. И получилось так, что Како стал словно бы постоянным каюром Антымавле. Лишь только он узнавал, что Антымавле нуждается в каких-либо товарах, как тут же предлагал свои услуги. Платы он не требовал, но брал из привозимого, что нравилось — как свое собственное.
— Я возьму это, — говорил Како, развязывая поклажу и откладывая в сторону мешок американской муки стоимостью в семь рублей.
— Ну что же, бери, — не решался возразить Антымавле.
А после мучился над неразрешимой задачей. Антымавле не мог видеть людей, которые бедствуют и живут плохо. Ему очень хотелось, чтобы все люди жили хорошо. А как это сделать?..
Инрылинцы сначала были ошеломлены, а потом несказанно обрадовались, когда в их стойбище открылась лавка. Каждый думал, что теперь ему будет хорошо, раз кооператив свой, да и продавец тоже свой, односельчанин. Охотники всегда делились своей добычей с Антымавле. «Ведь он же теперь кооперат. Ему охотиться некогда, а северный человек не может жить без мяса и жира». Но взамен каждый брал, что хотел. Таков закон: каждый делится тем, что имеет.
