Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3
Дононов. Ну, если уж на то пошло, то я сам читал его письма к своему предмету… Чего он там ей не пишет, жуть! И песня, и еще нечто подобное. А дома жена сидит. Я считаю так, что если человек в личном поведении двурушничает, то он и партию способен обмануть.
Павел Михайлович. Предать… сделаться врагом народа.
Дононов. Я этого не говорю.
Павел Михайлович. Нет, говорите.
Дононов. Ну и пусть… есть логика поступков… одно из другого неизбежно вытекает.
Павел Михайлович. Вот-вот… по этой вашей логике мир состоит из двух антагонистических цветов — черного и белого. Все прочее одно двурушничество, предательство и все что угодно. Иного положения вы ни понять, ни представить себе не можете?
Дононов. Пытаюсь… не выходит.
Павел Михайлович. А есть и третье положение… потом пятое, потом десятое. Есть множество положений, которые начисто опровергают наши с вами закостенелые догмы. По догме Суходолов — бесчестный человек, по жизни — порядочный, святой…
Дононов. Не смешите. Нашли святого!
Павел Михайлович. А что он сделал?
Дононов. Прочтите письма!.. Вы их не читали.
Павел Михайлович. Читал.
Дононов. Вот как?!
Павел Михайлович. Да, так… читал. И утверждаю, что девушка эта для него — святое, драгоценное… А вы его таскать по допросам, прорабатывать, чуть ли не из партии исключать. Очнитесь.
Дононов. Не знаю… я привык определенно рассуждать.
Павел Михайлович. Из-за этой определенности часто людей в тюрьму сажали. А теперь нам трудно разобраться, кого за дело, кого без дела.
Дононов. Резкий вы вернулись из Москвы. Не жди добра. Скажите прямо, кого снимают? Меня, что ли?
Павел Михайлович. Говорю вам: Суходолов остается на прежней должности, а вас назначают начальником строительства Кедрового стана.
Дононов. А парторгом кто же? Будет новый человек?
Павел Михайлович. Да, новый… я.
Дононов. Вот так новости! Сразу не охватишь. Что особенного в этом Суходолове?! И вот поди ж ты… мною жертвуют, а его не тронули. Рука? Рука. А где? Не знаю.
Павел Михайлович. Проникновенно рассуждаете, Афанасий Кузьмич.
Дононов. Я рассуждаю по-житейски, без колера. Не отнимая у Суходолова его положительных качеств, я все-таки скажу: видали мы и таких. Били его? Били. Случалось, что висел на волоске? Случалось. Я ведь очень внимательно вчитывался в его личное дело… поразительно, как он уцелел!
Павел Михайлович. А мне можно сказать? И тоже без колера.
Дононов. Пожалуйста, говорите.
Павел Михайлович. Самое странное для вас, что уцелел. Как я вас понимаю! Не любите вы Суходолова.
Дононов. Но что же я такое? Человеконенавистник, может быть, по-вашему?
Павел Михайлович. Вы развивались в определенном направлении… односторонне.
Дононов. В каком же?
Павел Михайлович. В направлении недоверия к людям, нетерпимости, человекобоязни. А это и есть ограниченность и односторонность.
Дононов. Да, конечно, воспитание у меня еще то… резкая была школа. А у вас какая школа, Павел Михайлович?
Павел Михайлович. Коммунистическая… ленинская, как у большинства людей моего поколения.
Дононов. С Кировым работали, вам посчастливилось… Эх, дорогой мой, да разве я ничего не понимаю?.. Ленинские нормы, принципы… как это может быть чуждо каждому настоящему коммунисту? Но надо время.
Павел Михайлович. Я знаю. Человек вы еще молодой, у вас есть огромное положительное качество — преданность партии. Меня не это беспокоит.
Дононов. Что же… говорите.
Павел Михайлович. Боюсь, обидитесь.
Дононов. Ну, что там… мы же серьезно говорим.
Павел Михайлович. Вы — мещанин, Дононов. Вот в чем ужас.
Дононов. Простите, что смеюсь. Смешно! Чепуха, Павел Михайлович! И нисколько не обидно. Это ведь Суходолов вас настропалил. Не верьте. У него в голове вечные завихрения, фантазии… А я действительно человек осторожный, с определенным чувством меры, люблю порядок. Вот вы скептически улыбаетесь… но, извините, я не дошел бы до такой глупости, как письма какой-то паршивой девчонке… тем более что между ними ничего не было. Срам! Сто раз скажу — срам!
Павел Михайлович. Самое ужасное, Афанасий Кузьмич, что вы не умеете возвышать жизнь. Вы, наверно, часто повторяете, что жизнь прекрасна. А что оно такое — это прекрасное? По моему разумению, самое прекрасное в жизни есть человек… и не всякий человек… он может быть отвратителен и даже недостоин жить среди людей… Но когда я встречаю на своем пути человека, нашего современного советского человека, наделенного огромной душевной красотой, мне делается еще радостнее жить. Ибо человек, свободный от капитализма, новый, цельный, да к тому же наделенный душевной красотой, для меня есть какое-то совершенство, радость. Я в нем вижу будущее мира, коммунизм. А коммунизм не в камнях, он в людях.
Входит Суходолов.
Суходолов. Рад тебе, Павел Михайлович! А с тобой, Дононов, кажется, еще не виделись? Здорово.
Дононов. Даже не помнишь, виделись или нет!
Суходолов. Да ведь ты больше с моей женой общаешься…
Дононов. Поневоле приходится, раз ты с нею не общаешься.
Суходолов. Может быть, думаешь жениться… даже и тебе не рекомендую.
Дононов. С одной женой живу… с собственной.
Суходолов. До чего похоже! Моя жена тоже на меня смотрит как на свою собственность… Вы что?.. Из одной деревни?
Дононов. А ты кичишься своим пролетарским происхождением!
Суходолов. Кичусь. Лаптем щи не хлебал.
Павел Михайлович. Довольно! Стыдно должно быть! Большие люди… (Помолчал.) Я уполномочен вам объявить решение, касающееся каждого из вас. Тебе, Димитрий Алексеевич, ставится на вид то, что ты занял неправильную линию в отношении партийного руководства…
Суходолов. Мне?!
Павел Михайлович. Тебе! Но и руководство решено укрепить парторгом ЦК. Товарищ Дононов назначен начальником строительства Кедрового стана.
Дононов. Радуйся и веселись!
Суходолов. А кто парторг ЦК? Еще не назначен?
Павел Михайлович. Нет, назначен. Я.
Суходолов (Дононову). А ты не рад?
Дононов. Когда официально будем оформляться?.
Павел Михайлович. Время не терпит, хоть сегодня.
Дононов. Слушаюсь. Теперь, товарищ Суходолов, твои личные дела будут меня меньше всего касаться. Можешь спать спокойно. (Уходит.)
Суходолов. Какой тяжелый человек!
Павел Михайлович. Его несчастье в том, что он сам понять не может, что в нем настоящее, что временное. По закону вещей, он должен в этом разобраться. Как думаешь, на новой должности справится?
Суходолов. Давно не было у меня такого радостного настроения. Вот ведь… Пойми меня… здесь на столе, вон там перед тобой, лежат проекты наших ученых… в этих проектах масса риску и страшная заманчивость… Хочется подарить народу миллионы неожиданной экономии… Реальные миллионы… Но наши отношения с этим Дононовым стали такими, что и по большим вопросам говорить немыслимо. А ведь он — дельный хозяйственник и на Кедровом себя покажет.
Павел Михайлович. Приезжай нынче вечером ко мне домой.
Суходолов. Нынче не могу. Завтра можно?
Павел Михайлович. Занят… чем?.. Впрочем, не спрашиваю.
Суходолов. Как мое дело, прекратилось?
Павел Михайлович. Мы в обкоме посоветовались и решили прекратить. Большинство решило.
Суходолов. А Дононов свои обвинения не снял?
Павел Михайлович. Не снял и никогда не снимет. Тут убежденность. Но твои противники тебя же и реабилитировали.
Суходолов. Противники… Они противники всего, что не укладывается в их птичьих представлениях. Стоили они мне крови.
Павел Михайлович. Новый мир рождается в муках. Я повторяю эту простую истину к тому, что он рождается. Но с мещанами воевать надо. Они даже коммунизм хотят видеть мещанским раем. Покой, упитанность и ничегонедуманье.
Суходолов. А теперь, когда нет официальщины, когда ты… словом, теперь, а не тогда, когда ты на меня кричал… я признаюсь тебе в том, чего ни в какой протокол не запишешь. Я действительно люблю одну девушку, которая моложе меня лет на двадцать пять.
