Сергей Антонов - Царский двухгривенный
— Глазки, глазки… — сердился Коська. — Ты скажи, повезет или нет?
— Повезет, малютка. Под Юпитером непременная удача во всех делах. Особенно нам, деушкам.
— Ну вот! А я чего говорил? Пошли — не боись!
И они побежали к фортунке.
— Держи копейку! Ставь! Чем крепше нервы, чем ближе цель. Двугривенный оправдаем — и пламенный привет!
Вертушка закрутилась. Цветные дольки стушевались в сплошной белый круг. Упруго загудело по гвоздочкам гусиное перышко.
Славик проиграл, а Коська выиграл.
— Чем крепше нервы, чем ближе цель! — сказал он победоносно.
Поставили еще по копейке, и проиграли оба. Коську это не смутило, и они проиграли еще раз. После этого выиграл пятачок Славик. Из мелких денег осталась одна копеечка. Коська поставил на тройку и выиграл.
— Чего жмешься, хозяин? — усмехнулся инвалид. — Фарт идет, ставь больше.
И звякнул по столу красивой, как медаль, серебряной полтиной.
Славик ткнул приятеля в бок изо всей силы. Но Коська ничего не почувствовал, поставил гривенник и проиграл Поставил второй гривенник и проиграл тоже.
И только когда остался один гривенник, два пятака да несколько копеечек, ему померещились безжалостные глаза Таракана, и он опомнился.
— Что ты наделал! — сказал Славик, когда они отошли.
— А чего я наделал? — Пот лил с Коськи градом. — Я хоть два раза выиграл… А ты все просадил…
— Я не хотел…
— Не хотел? А кто говорил: Козырь здесь — aйда сыграем. Я или ты?
— Так ты же сам проигрался!
— Потому что один играл! Вдвоем бы ставили — кто-нибудь бы и выиграл. Я-то выигрывал. Мне фарт шел. А ты струсил.
— Нет, не струсил. Я тоже, к твоему сведению, выиграл. Я, если ты хочешь знать, в тот раз твердо знал, что выиграю. Я номер заметил, который выигрывает.
— Так чего же ты копейку ставил? Поставил бы двугривенный, взял бы рубль. Чудило! Знает, что выиграет, а ставит копейку. Все Таракану скажу.
— Какой ты смешной. Костя. Деньги же у тебя. Как же я могу поставить двугривенный, когда ты дал копеечку?
— А ты просил?
— Чего просить. Ты все равно бы не дал.
— Я бы? Не дал? Вон ты какой ловкий! Да хоть сейчас бери! Хочешь ставить?
— Я не про то…
— Нет, ты скажи, хочешь ставить? Ты не виляй. Ты скажи — хочешь ставить или нет?
— Хочу, — проговорил сбитый с толку Славик.
— Ну и ставь. Вот тебе все деньги. И копеечки и пятаки. И прощайте, ласковые взоры.
Коська пересыпал ему в руки липкие монеты и облегченно вздохнул.
Славик бросил копеечку на тройку и выиграл. Сперва он подумал, что случилась ошибка, но хозяин без спора вручил ему пять копеек.
Он поставил еще копейку и снова выиграл. Ладони его взмокли.
— Надо на тройку ставить, — зашептал он, хрустя башмачками по семечным оплевкам. — Тройки самая верная цифра. Ты тоже на тройке выигрывал… Ты, может, забыл, а я помню… Подожди, Костя. Ты подожди… Сейчас поставлю гривенник… И двадцать поставлю…
— Гляди, — сказал Костя. — Сам будешь отвечать.
— Конечно, сам. А кто — ты, что ли.
— Сам будешь отвечать. А я ничего не знаю.
— Сейчас, сейчас… Подожди, Костя… Главное, Костя, не торопись.
Славик приготовил гривенник и два пятака, но решил переждать. Прошло пять конов, а его заветная тройка ни разу не выпадала. Понятно. Раз Славик не ставит, значит она и не выпадает. Очень просто. Тройка его дожидается. Стоит положить на зеленый квадратик гривенник и два пятака — инвалид отсчитает рубль, и Таракан поймет, что Славик хоть и «клин-башка», а не хуже других.
Вертушка закрутилась.
Все вокруг стало казаться Славику далеким-далеким, как будто он сидел на небе и видел глубоко внизу разграфленный на клетки стол, Коську, себя самого и Козыря.
Он хотел посоветовать своему двойнику быть осторожней. Но вертушка замедляла ход. И когда ей оставалось оборота два-три, не больше, когда ясно обозначились разноцветные дольки, Славик почуял, что гусиное перышко сейчас покажет на тройку. Послышался голос «Ставок больше нет!», и в этот миг Славик бросил на кон гривенник и два пятака.
Вертушка равнодушно остановилась. Вышла четверка.
Волосатая рука смахнула деньги, как мусор.
Славик беспомощно оглянулся.
— Ничего не знаю, — сказал Коська сурово.
Славик стоял белый как мел.
— Отдай! — услышал он вдруг свой противно скрипучий голос.
— Чего отдай? — удивился инвалид. — А ну, топай отсюда! Тоже мне банкир с капиталом.
— Отдай! Отдай сейчас же! — Славика трясло. — Я тебе что говорю! Ты сказал — ставок нет, а я кинул!
Инвалид лизнул большой палец и поднес к самому носу Славика крупнокалиберный шиш.
— Отдай! — кричал Славик. — Я маме скажу!
Собралась толпа. Смеялись.
— Это не мои деньги. Это мамины!
— Пущай она и приходит. За двугривенный сговоримся.
Славик отошел, попытался сосчитать оставшиеся копейки, но не смог — тряслись руки. Пришлось считать Коське. От всей выручки осталось десять копеек, две полкопейки да царский двугривенный.
— Как же так? — проговорил Славик, постепенно приходя в себя. — Ведь попугай нагадал счастье…
— Попугай тоже научился мухлевать не хуже людей, — мрачно сказал Коська. — Ох и накостыляет тебе Таракан!
Они почему-то пошли не домой, а к каруселям, и Славик, словно в тумане, смотрел, как веселый Петрушка, неловко обняв дубинку, лупил буржуя. Потом они бесцельно шатались по базару и несколько раз принимались считать оставшиеся монетки. Но ни разу больше одиннадцати копеек не получалось.
Являться к Таракану с такой жалкой выручкой было немыслимо. Поэтому ребята купили шоколадного мороженого. И Славик, несмотря на все треволнения, заметил, что на обеих вафлях вытиснено красивое имя «Таня».
Расплатившись за мороженое, Коська увидел в толпе рыжую Митину голову. Где-то недалеко был и Таракан.
Коська испугался и запихал всю порцию в рот вместе с вафлями.
Таракан заметил их издали, повернул к ним. Проходящие мимо люди то закрывали, то открывали его.
— Ну, молодцы, — спросил Таракан весело, — сколько?
Славик оцепенел. Коська заглатывал мороженое.
— Небось не больше нашего, — похвастался Митя.
Коська сделал дурацкое лицо и объявил:
— Мы шестьдесят девять копеек выручили.
— И то клево! — проговорил Таракан благодушно. — А у нас рубль и еще шесть копеек. Значит, всего сколько?
— Рубль семьдесят, — сказал Митя.
— Рубль семьдесят. Да тот рубль. Два семьдесят.
— За два семьдесят Самсон Зорьку отдаст, — сказал Коська.
— Он за два отдаст. Ну давай, — Таракан протянул руку.
— Чего давай, — спросил Коська.
— Глухой, что ли? Деньги давай. Шестьдесят девять копеек.
— А у меня нету.
— Чего нету?
— Шестьдесят девять копеек.
— А где они? У тебя, Огурец?
— А у него тоже нет. Он их просадил. На фортунке.
Таракан нахмурился.
— Кончай придуривать. У кого выручка?
— Я хотел… Я хотел… — начал Славик. — Я башмачки продам…
Таракан уставился на него ледяным взглядом.
— Он хотел царский двугривенный оправдать, — объяснил Коська, отступая за Митину спину.
— Какой царский?
— Ему заместо нашего царский двугривенный дали.
Полную минуту, наверное, смотрел Таракан на Славика.
— Ну, чего с тобой делать? — спросил он наконец.
Славик подошел к нему вплотную. Он попытался что-то сказать, но не мог. Горло его свела судорога.
— Так вот, господин хороший, — процедил Таракан сквозь зубы. — Чтобы к завтрему деньги были. Рой землю носом, а шестьдесят девять копеек представь. Не представишь — плохо будет. Пошли.
Ребята отправились домой в торжественном молчании.
Славик плелся один, далеко сзади. Лицо его фарфорово белело в пыльном тумане, и мороженое ползло по пальцам и капало на землю.
14
Чем глубже познается мир, тем трудней выбрать наилучшее решение житейского обстоятельства. Отягченный наукой опыт предлагает множество заманчивых, взаимоисключающих возможностей. Славик не имел опыта и проучился в школе только три года. Из положения, в котором он очутился, для него существовал единственный выход: украсть деньги у мамы.
Выполнить это предприятие было несложно, — после пикника мама чувствовала себя плохо и целый день дремала в кабинете на папином диване.
Славик заглянул в кабинет.
Ридикюль, из которого нужно было вынуть шестьдесят девять копеек, висел на спинке стула.
На стуле лежали аптечные коробочки с облатками.
Славик на цыпочках подошел к ридикюлю и спросил шепотом:
— Мама, ты спишь?.
— Нет, милый, — она открыла глаза и подняла обмотанную полотенцем голову. — Чего тебе?
— Ничего.
Славик сел за письменный стол и стал ждать. Когда мама болела, она всегда в конце концов засыпала.
