Георгий Суфтин - След голубого песца
Ясовей помолчал, глядя в землю. Потом он положил руку на плечо друга.
— Успокойся, Хатанзей. Дело, конечно, серьезное. Могут быть крупные неприятности. Но нам с тобой их нельзя бояться. Давай спокойно обсудим, как быть.
Вскоре они разъехались в разные стороны. Ясовей прямо направился к Семиголовой сопке. Хатанзей поехал по становищам, чтобы предупредить друзей, молодых оленеводов, завернул в тундровой Совет, сказал Тирсяде о происходящем.
Когда Ясовей запряг оленей, Нюдя выбежала к нему, встревоженная и испуганная.
— Я тоже с тобой поеду...
Муж легонько отстранил её.
— Тебе нет надобности ехать. Не расстраивайся и жди. Я вернусь раньше, чем солнце обойдет вокруг горизонта. Со мной ничего не случится. Если будет трудно, на помощь придут товарищи. Хатанзей приведет их.
Восторженно смотрела Нюдя на отъезжающего мужа. Она удивлялась и радовалась его спокойствию. Какой он смелый, какой он сильный. С ним и, верно, бояться ничего не надо. Руки его крепки, ум ясен, душа молода. Что могут сделать с ним старики и шаманы!
Нюдя, успокоенная, пошла в чум и занялась хозяйством. Она перебирала в ларе непривычные для неё вещи, назначение которых объяснял ей вчера Ясовей: тарелки, вилки, столовые ножи. Попробовала пользоваться вилкой так, как учил Ясовей. Получилось неловко и, наверно, смешно. Ей казалось странным, зачем эта вилка, когда можно брать мясо прямо рукой — просто и удобно. Но раз сказал Ясовей, что так полагается, значит, и впрямь так надо. Нюдя с усердием принялась ковырять вилкой в тарелке с мясом.
7
Ясовей подъехал к Семиголовой сопке в ту самую пору, когда бубен главного шамана возвестил о вынесении приговора.
— Люди тундры, — кричал шаман между ударами в бубен, — великий Нум сказал мне: «Бей в бубен, тадибей! Пусть знают все, большие и малые: тот, кто нарушил вековой закон тундры, достоин смерти. Он хуже собаки, и тело его надо отдать на растерзание диким зверям. Кости его не примет земля, они будут истлевать на берегах гнилого болота. Проезжающие мимо ненцы отвернут оленей в сторону, чтобы не опоганить себя останками проклятого родом». Так будет! Ясовей забыл свой род и свои обычаи. Он опозорил самого уважаемого в тундре человека — Сядей-Ига. Гнев Нума упадет на голову Ясовея. Ты, Ханико, ты, Хабевко, и ты, Выучей, разыщите Ясовея, свяжите ему руки и привезите сюда...
— Не надо, тадибей, делать этого, — раздался звонкий голос, — я здесь и пришел к вам сам. Если хотите, можете вязать меня, но знайте, это будет трудно сделать...
Шаман, растерявшийся вначале, быстро пришел в себя. Он стукнул по бубну так, что лопнула шкура.
— Кто ты такой и откуда ты? — спросил шаман грозно.
— Я тот, о ком вы говорите, Ясовей, сын Хосея, нарушивший закон Нума.
— Почему ты пошел против старых обычаев тундры?
— У ненцев много обычаев, — ответил Ясовей. — Одни обычаи хороши и полезны. Я чту их. Обычай дружбы мне говорит: помогай человеку, если он попал в беду, защищай человека, если на него нападает враг, дай голодному кусок мяса, приюти в своем чуме заблудившегося в пургу. Разве это плохой обычай?
— Хороший обычай, правильный обычай, — раздались голоса.
— Как же я могу не следовать этому обычаю, ненцы? Я ему следую. Старый обычай правды учит не лгать, не хитрить, не скрывать от людей того, что есть на самом деле. Польза или вред от него людям, скажите мне.
— Верно, польза...
— Без правды жить нельзя...
— Мне этот обычай дорог, как и большинству из вас, — продолжал Ясовей. — Есть ещё обычай верности, обычай чести и много других хороших и правильных обычаев есть у ненцев. Их надо соблюдать и беречь. Но есть и такие обычаи, от которых пора избавляться. Богатый оленевод разоряет бедного и говорит, что так сказал Нум. Я не знаю, как сказал Нум. А Советская власть сказала: так нельзя. Это правильное слово. Шаманы говорят, что если женщина переступила через тынзей, она подлежит каре. Это глупый обычай. Сядей-Иг думает, что он может, следуя обычаю, распоряжаться своей дочерью, как бессловесной важенкой. Он ошибается. Такому обычаю настал конец.
Собравшиеся были поражены словами смелого ненца. Даже те, кто недавно осуждал его поступок, поколебались. И только у немногих правда, сказанная Ясовеем, вызвала ярость. Но это были богачи и шаманы, которых все привыкли беспрекословно слушаться. Поэтому люди молчали и ждали, что будет дальше.
Сядей-Игу стало жарко. Он покрылся испариной, отчего тучные его щеки заблестели, словно намазанные жиром.
— Не верьте ему, люди тундры! — прохрипел он. — Это сын злой старухи Хад и бешеного волка. Он принес на наши кочевья роковые несчастья. Он погубит всех нас. Только его смерть оградит чумы оленеводов от беды. Так я говорю, мудрый тадибей?
— Так! — ударил в бубен шаман. Но удара не получилось, колотушка застряла в рваной шкуре бубна.
Сядей-Иг, зло метнув глазом на шамана, продолжал:
— Принятый нами приговор верен и неизменен Нарушившему закон Нума — смерть!
— Смерть! — выкрикнул шаман и, подняв разорванный бубен над головой, с размаха грохнул его о землю.
— Пусть Ханико, Хабевко и Выучей возьмут его, чтобы отдать на съедение волкам.
— Взять! Взять! — взвизгнули хором шаманы и все вдруг забарабанили по бубнам.
Ясовей стоял, не дрогнув ни единым мускулом. Только лицо его стало матовым. Он насмешливо смотрел на подошедшего к нему Ханико, похожего на рыбий скелет в малице. Вся соборка молчала. Сядей-Иг уперся взглядом в Хабевку. Тот нерешительно переминался с ноги на ногу, озираясь по сторонам. Новый удар шаманов по бубнам подхлестнул трусливого Хабевку. Моргая глазами и хлюпая носом, он подошел к Ясовею.
— Вот опять встретились, Хабевко, — сказал Ясовей, улыбаясь, — получил ли ты тогда награду от хозяина? Новую награду хочешь заработать? Старайся. Сядей-Иг дураков любит...
Хабевко растерянно ворочал головой.
— Какую награду? Каких дураков? — бормотал он.
Было ясно, что без Выучея справиться с Ясовеем невозможно. А тот медлил. В его душе происходила в этот миг тяжелая борьба. Прямой и честный, он, не таясь, высказал свое мнение о поступке Ясовея. Он и сейчас был на стороне молодого храбреца. Но главный шаман назвал имя Выучея в числе тех, кому поручено казнить Ясовея. Ослушаться шамана Выучей не смел.
А бубны грохотали всё громче и громче. Вопли шаманов сливались в сплошной рёв. Ветер разносил его далеко по тундре. И этот рев услышали ненцы, ехавшие вместе с Хатанзеем.
— Скорее, скорее, друзья! — крикнул Хатанзей, — погоняйте оленей. Как бы нам не опоздать.
Хореи упали на спины передовых. Оленьи ноги замелькали в бешеной пляске, еле касаясь земли. Упряжки пришли к Семиголовой сопке вовремя. Друзья бросили хореи на землю в тот миг, когда Ясовей напряг мускулы, чтобы ринуться в схватку.
8
Тирсяда крупно шагала по склону к тому месту, где стоял Сядей-Иг, окруженный шаманами. Шаль её была опущена на плечи, и черные гладкие волосы блестели на солнце. Тирсяда шла молча, глядя прямо вперед, с лицом, застывшим в строгой сосредоточенности, и толпа тихо расступалась перед ней. Шаманы забеспокоились, стараясь спрятаться за спины оленеводов, начали сбрасывать с себя расцвеченные суконками балахоны, совали бубны в лари, под нарты. Только Холиманко стоял, не двигаясь, и бросал искоса вопрошающие взгляды на Сядей-Ига. А тот был неподвижен и спокоен. Широко расставленные крепкие ноги в смоленых тобоках вдавались в мшистую землю — не легка плотная Сядеева туша. На мясистом лице никакого выражения; оно кажется тусклым и сонным. Только в маленьких глазках вспыхивают ядовитые огоньки. Но их не замечают посторонние, потому что глазки защищены жирными складками век. Сядей-Иг делает вид, что не замечает Тирсяды, хотя она останавливается прямо перед ним. Так стоят они минуту, другую. Люди ждут, чем кончится этот безмолвный поединок. Тирсяда чуть заметно усмехается и, не сводя глаз с одутловатого лица Сядей-Ига, обращается не к нему, а к Холиманке:
— У вас что тут, шаман, за праздник?
Холиманко постарался изобразить на своем хитром лице простодушие и самым невинным голосом произнес:
— Злых духов выгоняли маленько-то. Камлали, видишь ты...
— Камлали... Злых духов выгоняли, — повторяет Тирсяда и вдруг выхватывает из рук Сядей-Ига хорей, с силой втыкает его заостренным концом в землю. — Кто тебе позволил созывать соборку, оленщик?
Сядей-Иг опешил, зашмыгал глазками под взглядом Тирсяды, и все увидели, что тучный оленщик уж начал дряхлеть и щеки его обвисают, и кривые ноги не так уж крепки, потому что похоже, будто они начинают гнуться под тяжестью Сядеевой туши.
Шагнув к воткнутому Тирсядой в землю хорею, Сядей-Иг запнулся за кочку и с трудом удержал равновесие. В толпе раздался сдержанный смешок. Тирсяда, не обращая больше внимания на оленщика, сказала негромко, но отчетливо:
— Соборку созывает Совет. Его слово — всё. Шамана слово ныне пусто...
