Валентин Селиванов - Свадебные колокола
Партия была снова за тётей Соней. Веня поджал губы и развёл руками, признавая своё поражение:
— Не везёт мне. Я давно не играл.
Старушка посмотрела на Веню долгим пристальным взглядом и, складывая в красивую коробку из-под печенья шашки, сказала:
— Губы у тебя толстущие. Видать, дюже добрый. А добрым, известное дело, не везёт в карты.
— Пусть не везёт. Когда везёт, неинтересно жить. Тогда всё заранее предугадано и расписано, как в бухгалтерском отчёте. Мне такое расписание не нужно.
— Каждый живёт по-своему, — ответила тётя Соня.
— Вот это и плохо.
— Ой, не скажи, сынок, мерки у всех свои собственные.
— Мерки-то разные, — согласился Веня. — Но кроме мерок есть ещё один поразительный инструмент. Люди называют его совестью. И он должен быть у всех один, этот тонкий инструмент, вроде эталона, как кремлёвские часы.
Тётя Соня ничего не ответила.
А потом Веня пил чай из большой фарфоровой чашки, из которой совершенно спокойно можно было напоить чаем сразу нескольких человек. На чашке была надпись «Желаю хорошего мужа и счастливой жизни». Как-то не клеилась такая мещанская надпись с тётей Соней, но Веня не хотел заводить об этом разговор. С какой стати?
На столе перед ним на выбор стояли несколько литровых банок с вареньем — варенье из красной смородины, из брусники, из дыни, из зелёных грецких орехов, из рябины и из моркови с лимоном.
Веня снимал пробу с каждого.
Тётя Соня, раскладывая одной рукой на столе карты, начала гадать Вене:
— В голове у тебя какая-то червонная дама с её казённым домом. Что у тебя на сердце? На сердце твоём благородный бубновый интерес. Ты, сынок, почитай, девушек уважаешь?
— А кто их не уважает. Собрался вот одну украсть. Не знаю, что получится.
— А мой так и не женился. А каково одному? — Тётя Соня вздохнула. — Для сердца у тебя дальняя дорога. И хлопоты в придачу. Будет у тебя какая-то неприятность скоро, и сердце твоё успокоится твоими хлопотами.
— Может, успокоится, а может, и нет, — ответил Веня, задумчиво покручивая большую фарфоровую чашку в руках. — Скорей всего, нет.
— Ещё чайку?
— Спасибо. На неделю вперёд чаю напился. Пора мне.
— Может, заночуешь у меня? Куда на ночь-то глядя?
— Ничего, — улыбнулся Веня и надел телогрейку. — Я в казённый дом спешу. А там не любят, когда опаздывают.
Тётя Соня не стала его больше удерживать. Она помогла ему надеть рюкзак и трубу, а потом тихо сказала:
— Кланяйся сыну от меня. Фуфайку мне тут давеча обещали для него достать. Так я сразу и вышлю, как достанут. Так и скажи.
Они простились.
Веня уже открыл дверь, но потом передумал и остался в комнате. Снял и поставил к стенке трубу, долго копался в рюкзаке и достал оттуда фотоаппарат. Улыбнулся и взвесил его на руке.
— Тяжёлый. Как мешок с ливнями, — сказал Веня и протянул аппарат тёте Соне. — Сын вам прислал. Совсем забыл. Сказал мне — пусть мать цветные карточки делает.
Мать Фисенко стояла с вытянутой рукой вдоль бедра. На глазах у неё навернулись слёзы.
И тогда Веня заторопился, улыбнувшись на прощанье чужой матери толстыми, добрыми губами.
Но Веня не простил Фисенко. Он не мог его простить, хотя и искал ему оправдания. Он был твёрдо уверен, что прошлым нельзя жить, каким бы удивительным оно ни было. Прошлое как костюм, из которого человек вырос. А знал ли об этом Фисенко?
Чем он живёт? Процентами? Если это действительно так, думал Веня, то Фисенко — балда-ударник. Неужели можно забыть поющих оленей?
Он вышел на улицу, когда в небе зажглись первые далёкие звёзды.
ПОД ЗВЁЗДАМИ ЗАРЯНА
Осенью звёзды особенно чистые, словно старательно прополощены дождевой водой, и хочется подпрыгнуть высоко-высоко вверх, чтобы дотронуться руками до этих непонятных иероглифов, написанных длинными беспорядочными рядами. Почему никто не может прочесть эти древние и такие загадочные письмена?
Веня вспомнил маленького и лысого Борю Заряна. Он приехал к ним в колонну из Армении, возил самого Амбарцумяна (Боря работал в Бюраканской обсерватории). Гуревич принял его шофёром на самосвал и по совместительству монтёром. «Надоело мне на Арарат смотреть», — шутил Зарян, когда вспоминал Армению. Кроме звёзд, Борю ничего не трогало, он был флегмат высшей категории. Зарян читал десятки книг и рассказывал забавные вещи. Оказывается, если с Белых Карликов привезти камень размером со спичечный коробок, то нужен будет состав, электровозов, чтобы стронуть его с места. Зарян хотел стать непременно великим астрономом. Он обещал ребятам, если откроет новую звезду, назовёт её сорок первой в честь их колонны. Мальчишки верили, что он откроет такую звезду. А почему бы и нет? Зарян был отличным шофёром, придумал универсальный телескоп, в который ребята смотрели на Магеллановы Облака, а он комментировал их путешествие к звёздам. Все вечера Боря проводил с книгами, а ночи со звёздами. Когда он спал, никто не знал. Неужели после этого Зарян не станет астрономом и не прочтёт эти звёздные загадочные письмена?
Таёжный медленно погружался в сон. Здесь рано ложились спать и вставали вместе с солнцем — старый сибирский порядок. На улице пахло после дождя прелыми листьями.
Нечего и думать, решил Веня, что мне удастся подхватить попутную машину. Нужно вернуться к те; тёте Соне или топать в гостиницу.
Веня не хотел напрасно терять время. Но делать было нечего, и он пошёл в гостиницу.
До гостиницы Веня не дошёл. Хозяин мотоцикла с коляской, которого Веня не разглядел в темноте, а запомнил только огромные лётные перчатки, посадил его в коляску.
— Тебе куда?
— Можно на Кудыкину гору, но лучше на станцию, — сказал Веня.
— Подброшу до развилки. Там пешком почапаешь.
Одноглазый мотоцикл оказался на редкость резвой машиной, которая весело потрещала минут десять и оказалась у развилки.
Парень в огромных кожаных рукавицах почти до самых локтей повернулся к Вене:
— Мне направо. Жди здесь попутной.
— А они такими вечерами ходят?
— Случается.
— Ты не забудь меня тут проведать ночью, — сказал Веня.
— У меня других дел по горло. Вообще топай прямо через тайгу, друг. Засветло будешь на узловой. На вот фонарик, а то шею сломаешь.
— Шею, конечно, жалко, — сказал Веня и взял фонарик.
Парень в лётных перчатках показал рукой на тайгу:
— Здесь есть дорога. Размыло её малёхи после дождя. Так ты по ней и дуй до самого конца.
— Очаровательная будет прогулка. Домой вернусь, путевые записки напишу, — невесело сказал Веня.
— Я обязательно прочту, — пообещал парень. — А ты можешь мои почитать, вроде обмена опытом. «Новый мир», шестой номер, фамилия моя Ларин. Бывай, дружище.
— Салют. Береги шины, — сказал Веня.
Мотоцикл сверкнул одним глазом, ослепив Веню, и рванулся с места. Но потом он развернулся и подъехал снова к Вене:
— На тебе губную гармошку. Скучно не будет.
— Я играть не умею. Мне что труба, что гармошка. Гитару признаю, — ответил Веня.
— Ничего. Пока дойдёшь до узловой, научишься.
И мотоцикл уехал.
Только дурак будет здесь ждать попутную — авось пройдёт, думал Веня. А если не авось, тогда как? Лучше потопаю на своих двоих. Так, во всяком случае, надёжней. А этот, в перчатках, славный малый.
Веня пошёл через тайгу. Но он скоро сбился с дороги. Да какай это дорога, если на ней одни лужи? А потом кругом стало столько луж, что уже было невозможно отличить, какие лужи были на дороге, а какие сами по себе.
Вене не хотелось бродить по лужам, у него давно промок один сапог, и он обходил все лужи, которые ему попадались на пути. Обходил, обходил и заблудился. Дороги не было видно.
И, как нарочно, пошёл дождь.
Чтобы вконец не испортить себе настроения, Веня надел плащ с капюшоном, который достал из рюкзака, потом переложил в него фисташки из карманов плаща и принялся учиться играть на губной гармошке.
Сначала у него ничего не получалось, но часа через три он уже освоил нехитрую технику. Играть на губной гармошке — плёвое дело. Вдыхай и выдыхай в отверстия гармошки воздух, больше ничего не нужно. И будет музыка, какая кому нравится.
Веня шёл совсем в другую сторону от узловой станции, не зная об этом. Он шёл вперёд, чтобы не идти назад. Очёнь уж Веня не любил идти назад.
Он играл на губной гармошке все песни, которые знал. Оказалось, что песен он знал очень много.
Вот так походить с губной гармошкой месяц по тайге, думал Веня, и можно записываться в музыкальные критики. Нет, всё это очень несерьёзно. Я верхолаз-высотник. Я тяну провода на химкомбинаты. Я сейчас самый модный парень на свете.
ТАЁЖНЫЙ МЁД
Шёл и шёл ленивый осенний дождь.
Крупные капли дождя неохотно пузырили воду в лужах. Мутным потоком вода сбегала в ручьи. Сквозь кроны сосен проникал слабый лунный свет.
