Геннадий Семенихин - Летчики
— Вот это и будет трудным, — усомнился Мочалов.
— А я помогу, — поспешил Оботов. — Хотите, даже сейчас, не заглядывая ни в какие, как говорится, анналы истории, освежу вашу память? Недавно я просматривал личное дело Героя Советского Союза капитана Ефимкова и набрел на короткую запись о том, что в середине 1943 года он совершил посадку на занятой врагом территории и взял на борт своего истребителя летчика со сбитого штурмовика… По-моему, вас, товарищ майор!
Сергей оживился:
— Было дело, товарищ подполковник. Я тогда еще летал на одноместном «Иле», без воздушного стрелка.
— Вот и превосходно! — воскликнул Оботов. — Какие же еще нужны примеры, позвольте спросить? Лучшего эпизода, чтобы раскрыть высокие моральные качества нашего советского летчика, трудно и придумать. За вами беседа, не отвертитесь.
Беседа была намечена на среду. Два дня Мочалов потратил на подбор литературы и составление тезисов. Давно не выступавший перед широкой аудиторией, он работал жадно, забывая о времени. Электрический свет за полночь горел в его комнате, несмотря на то, что рабочий день начинался с рассветом. Иногда он вскакивал и с конспектом в руках расхаживал по комнате, читая вслух написанное.
Кажется, он все продумал и предусмотрел. И все-таки, когда в среду вечером подполковник Земцов, одетый в новый, старательно отглаженный костюм, громко объявил со сцены в клубе, что «майор Мочалов сделает доклад на тему «Боевые традиции Военно-Воздушных Сил СССР», Сергей почувствовал, что волнуется и репетиции помогли мало. Он подошел к трибуне, положил на нее конспект и тревожно заглянул в зрительный зал, В первых рядах сидели летчики и техники его эскадрильи. Сергей Степанович увидел возвышающуюся над другими стриженную под «ежик» голову Ефимкова, опущенную низко на лоб светлую челку Пальчикова; смугловатое, с маленькими усиками лицо лейтенанта Карпова, глаза Спицына, устремленные на сцену… Мочалов откашлялся и заговорил. Его голос постепенно обрел необходимую твердость. Речь Сергея стала стройной, он уверенно перечислял даты, названия фронтов, приводил цитаты. Зал слушал, но без особенного оживления. Некоторые летчики смотрели мимо трибуны, перешептывались между собой. Шуршала кем-то развернутая газета. «Не гожусь я в ораторы», — с сердцем подумал Сергей.
Он подошел к самому важному, как ему казалось, разделу своего доклада. В конспекте было крупно выведено: «Изложить эпизод с Ефимковым». Не отрывая глаз от написанного, Сергей продолжал:
— Высокие моральные качества, присущие советским летчикам, делают крепким и нерушимым войсковое товарищество.
Дальше подготовленный текст кончался. Мочалов выпрямился и, отложив в сторону листы конспекта, руками оперся о трибуну.
— Товарищи, — обратился он к однополчанам, — сколько песен и легенд сложено о боевой дружбе советских воинов! Сколько хороших слов сказано о ней в книгах! Мне самому пришлось не раз испытать чистоту и крепость этого чувства. — Сергей удивился, откуда вдруг нахлынули хорошие, теплые слова. Ведь кончился заранее подготовленный текст, а он стал говорить совершенно свободно, не задумываясь, прозвучит ли гладко очередная фраза, не опасаясь сбиться. — Я расскажу вам, как был спасен товарищем во время одного из боевых вылетов…
Снова кто-то зашелестел газетой, но на этот раз ее сворачивали, чтобы отложить в сторону. Пальчиков перестал шептаться с соседом. Спицын изменил позу и сидел, подперев курчавую голову ладонями. И, весь охваченный воспоминаниями, Мочалов уже не различал лиц. Просто и плавно текла его речь, временами улыбкой освещалось лицо. Многое вспомнилось. Сергей, казалось, почувствовал запах весенних трав полевого аэродрома, увидел, как взлетели в тот день штурмовики, разбрызгивая грязь непросохших дождевых луж.
Шестеркой из-под низко нависшего над землей неба навалились они на вражеский аэродром. Сергей увидел в смотровую форточку крест бетонированных полос и длинные ряды самолетов. «Юнкерсы» и «мессершмитты» чернели на земле. На рулежных дорожках высились горы ящиков с боеприпасами. Сверху штурмовиков прикрывали истребители, готовые в любую секунду броситься на «мессеров», если те попытаются взлететь навстречу группе Мочалова. Но зеленые, тяжело нагруженные бомбами, «Ильюшины» появились столь внезапно, что ни один из гитлеровских самолетов не успел подняться. Стремительной была атака. Штурмовики ударили из пушек по самолетным стоянкам, сбросили бомбы на склад с боеприпасами.
— Еще заход! — скомандовал своим ведомым Моча-лов и первым спикировал на густо расставленные, подготовленные к дальнему полету «юнкерсы».
Навстречу блеснуло лохматое пламя зенитного орудия. Когда черная шапка разрыва возникает где-то поодаль, это значит, снаряд пролетел мимо. Но сейчас, после взблеска пламени, летчик не увидел черного клуба разрыва. Машину резко встряхнуло, Мочалов едва не ударился о приборную доску головой. Откуда-то хлынуло масло. Выводя самолет из пикирования, Сергей ощутил — штурвал стал тяжелым и машина слушается плохо. Стрелка прибора, показывающего давление масла, резко заколебалась. «Мотор!» — пронеслась тревожная мысль. Самолет может продержаться теперь считанные секунды. Первым намерением Мочалова было передать ведомым, чтобы «шли домой», но радиостанция не работала. Из передатчика торчали спутанные, оборванные провода. Впрочем, «Илы», израсходовав боекомплект, сами взяли обратный курс. Мочалов запомнил, как пронеслись они над его теряющей высоту машиной.
По счастливой случайности, самолет Сергея был подбит в то мгновение, когда шел курсом на восток и летчику не потребовалось делать разворота. Из последних сил Мочалов продолжал тянуть на себя штурвал, но машина тяжелела, кренилась вправо, и земля с каждой секундой неотвратимо надвигалась. «Только бы не на лес, только бы не на лес», — стучала в разгоряченном мозгу неотвязная мысль. Сергей боялся, что его планирующая машина, которую покидали последние признаки управляемости, пронесется над ровным и гладким полем и ткнется в маячивший впереди небольшой лесок. Все возможное сделал тогда Мочалов, чтобы укоротить полет смертельно раненного «Ила». Сквозь стекла очков видел он, как бежит под крылом теряющей скорость машины широкая степь. Промелькнул маленький хуторок, прилепившийся к шоссе. Сергей успел заметить, что от хуторка вслед за снижающимся штурмовиком, размахивая автоматами, бегут вражеские солдаты. Вероятно, фашисты решили взять советского летчика живым, потому что с земли по нему не было сделано ни одного выстрела. Не выпуская шасси, Сергей старался погасить скорость, сажая искалеченный самолет, и, когда увидел близко под собой землю, выдохнув полную грудь воздуха, выкрикнул: «Ну!» Звук резкого удара наполняет уши, звоном отдается в голове. Впереди возникает облако скрошенной в пыль земли, и сразу наступает тишина. «Жив!» Мочалов сильным толчком распахивает фонарь кабины и спрыгивает на землю… Он останавливается у разбитого, с болтающимися обрывками обшивки хвоста, выхватывает из кобуры пистолет. «Немедленно в лес! — решает Мочалов, услышав близкую автоматную очередь. — Живым не дамся!»
Вдруг небо наполняется знакомым звенящим гулом. Запрокинув голову, Сергей с болью смотрит на запад: с той стороны низко над степью идет четверка истребителей, тех, что сопровождали и охраняли «Ильюшиных» при штурмовке аэродрома. Горят красные звезды на плоскостях. Сейчас самолеты промчатся над головой и скроются за горизонтом, только гул моторов постоит еще несколько мгновений после их исчезновения. И снова будет тихо, и Мочалов останется здесь один, лицом к лицу с фашистами, чтобы принять свой первый и последний бой на земле…
Но что это? Один истребитель внезапно изменил курс и, снижаясь над степью, бьет из пушек по дороге, отрезая путь гитлеровским солдатам. Красные трассы рвут воздух. От взорвавшихся снарядов на дороге вздымаются фонтанчики пыли. Другой самолет в это время, срезав круг, идет прямо на Мочалова. Летчик уже выпустил колеса. Расстояние между ними и землей быстро сокращается. Что он хочет делать? Неужели садиться! Неужели? Но отвечать на этот вопрос поздно. Истребитель, подпрыгивая, бежит по полю. Летчик, не выключая мотора, разворачивается для обратного взлета. Он убавил обороты, и мотор почти не ревет, только винт яростно рубит воздух. Летчик высунулся из кабины и машет рукой. Нет, ему не нужно повторять этого призывного жеста. Мочалов уже рядом. Стоя у плоскости, он видит стянутый туго ремешок шлемофона на упрямом большом подбородке, загорелое лицо, огромные белки глаз.
— Какого черта разгуливаете! — сорванным голосом кричит незнакомый летчик. — Тут что — парк культуры и отдыха? В машину!
— Родной, спасибо! — взволнованно отвечает Сергей, пытаясь обхватить летчика за широкие плечи, но тот свирепо трясет головой.
