Иван Курчавов - Шипка
— Не все понимаю, а люблю слушать, когда Панас стихи читает, — быстро отозвался Шелонин.
— Умеет, — подтвердил Суровов.
— Так це ж Тарасова вирши, хиба ж йх погано скажешь? — словно оправдался Половинка.
— Дунай… Днепр… — задумчино проговорил Егор и посмотрел на Шелонина, — А у нас с тобой, Ваня, свои речушки, у тебя Шедонь, у меня Ловать. Маленькие, тихонькие, простенькие, а ведь свои! Ни на что не променял бы свою Ловать!
— А я тоби кажу: де людииа народилася, там ий усе йкраще, — тихо ответил Половинка. — Вид ридною краю й души стае теплише.
— Верно, Панас, — подхватил Неболюбов, — Что верно, то верно: согревают они не хуже огня!
За соседними кустами казаки затянули другую песню, озорную и залихватскую:
Не хотим жить во станице,
Хотим ехать за границы,
Белый хлебец поедать
И красны вины попивать.
— Вот чаво захотели! — не одобрил песню Шелонин. — Так им все и будет дозволено!
— Прихвастнули! — живо отозвался Неболюбов. — На то они и казаки. Казака хлебом не корми, а дай ему похвастаться!
— И коня йому ще дай, — сказал Панас. — За коня казак и наречену виддаст, и жинки не пожалие. Казаки — воны таки!..
Примолк Дунай, ничем не выдает присутствие на левом берегу тысяч и тысяч людей — пеших и конных, с ружьями, пушками, понтонами, кухнями и повозками. Правда, все это приблизилось к реке только этим вечером, раньше роты и полки хоронились от Дуная за много верст. Приказ был строг: ничем не выдавать своего присутствия, пусть противник думает, что все дышит прежним миром и покоем. Обманули турок: русские перекинули мост на остров — они даже огня не открыли, посчитали, видно, за ложную демонстрацию. А может, приметили, насторожились и теперь ждут? Начнут русские переправу, а они мгновенно обрушат огонь — и не уцелеют тогда на воде ни лодки, ни понтоны, ни люди!..
Но об этом пока думать не хочется…
— Ну что притихли, ребята? — спросил, присаживаясь рядом с Неболюбовым, ротный Бородин.
— Да ведь обо всем, кажись, переговорили, ваше благородие, — за всех ответил Неболюбов.
— Так-таки и обо всем! — улыбнулся Бородин. — А я думал, что у моей неразлучной четверки разговоров на всю войну хватит.
— А мы тильки хвилиночку й отдохнули, ваше благородие., а то говоримо й говоримо, — доложил Панас.
— Вот и говорите, пойте и шутите, пока есть время для потехи, — посоветовал Бородин.
— Сдается нам, ваше благородие, что потехе нашей конец приходит, — промолвил Неболюбон таким тоном, что нельзя понять: радует это его или печалит.
— Да, ребята, пора приступать к делу и нам, — уже серьезно ответил ротный. — Теперь нет надобности скрывать секрет: сегодня ночью мы будем переправляться на тот берег.
— Слава богу! — перекрестился Шелонин.
Бородин вспомнил про последний приказ командира дивизии генерала Драгомирова и добавление к нему, что каждому солдату надо разъяснить его маневр, дабы не растерялся он в трудную минуту и всегда знал, что и как ему делать.
— Наш генерал велел передать вам, — начал Бородин, припоминая характерный стиль Драгомирова, — что поддержка нам будет и на реке и за рекой, ню смены — никогда. Кто попадет в боевую линию, останется в ней, пока дело сделано не будет, потому патроны велено беречь: хорошему солдату и Тридцати патронов достанет на самое горячее дело… Держись кучи, выручай друг дружку — и будет хорошо. Убьют начальника — головы не вешать, не теряться, а лезть на турок с еще большей злостью. И еще уведомил генерал так: у нас ни фланга, ни тылу не будет, кругом, куда ни посмотришь, будет фронт. Вот его совет, ребята: делай так, как дома учился, стреляй метко, штыком коли крепко, иди всегда вперед, и бог наградит тебя победой!
Он замолк, притихли и его подчиненные. Все поняли, что наступает тот момент, который все время ждали: в прошлом году, когда узнали о зверствах турок в Болгарии; в начале года, когда по мобилизации стали солдатами; в апреле, услышав царский манифест о войне, и особенно с тех пор, как прошли Румынию и расположились верстах в десяти от Дуная, а в секретах бывали и на самом берегу. Значит, настал и этот час!..
— Побъемо бусурмана, ваше благородие, — тихо проронил Половинка.
— Побьем, как пить дать, побьем! — подтвердил Шелонин, которому очень хотелось побить турка, освободить болгар и вернуться домой.
— Надо побить, — сказал Суровов, немного вздремнувший и теперь разбуженный громким и решительным голосом Ивана.
— Да как не побить, ваше благородие, если у турка, говорят, самый лучший табак, а мы скоро месяц, как травку и прочую дрянь курим, — отшутился Неболюбов.
— Дал бы я вам закурить, ребята, да не курю и табак при себе не держу, — сказал Бородин.
— Знаем, ваше благородие, не намек это, — усмехнулся Неболюбов, — Я на тот счет, что нам поскорей за Дунай перебираться надо!
— Бог даст, уже сегодня утром там будем, — ответил Бородин, — А табачок у турок есть, Неболюбов, хороший табачок!
— А нам больше ничего и не надо! — заулыбался Егор, действительно желавший затянуться «до печенок» хорошим табаком.
Он не закончил фразу: за спиной послышалось сухое покашливание. Оглянулся — увидел генерала. Быстро вскочил. Поднялись и другие.
— Ваше превосходительство! — начал Бородин.
— Садитесь, братцы, — ответил генерал и махнул рукой. Все сели, продолжая поедать глазами высокое начальство. Он тоже присел между ротным и рядовым Неболюбовым: благо там оказался небольшой бугорок. — Я — генерал Скобелев, — отрекомендовался он. — Сегодня вместе с вами перебираюсь в гости к туркам. Подарки туркам приготовили?
— Так точно, ваше превосходительство! — доложил Неболюбов, любивший быть первым в разговоре. — Винтовки нач1Ь щены, патроны есть, штыки остры, угостим, как положено!
— Молодцы! — похвалил Скобелев.
— Разрешите вопросец, ваше превосходительство? — не унимался Егор.
— Прошу, прошу, — покровительственно кивнул Скобелев.
— А это правда, что вы на тот берег на коне переплыли, порубали турок и вернулись без царапины?
— Полуправда, братец, — ответил генерал, — На ту сторону я и впрямь плыл, да не доплыл: с этого берега закричали, чтобы я вернулся. А переплыть мог, конь у меня добрый!
Скобелев уже порядочное время не у дел: отца, генерал-лейтенанта, отстранили от командования дивизией, перестал быть начальником штаба и его сын. Напросился к генералу Драгомирову в охотники, теперь ходит от одной группы к другой и проверяет солдат, особенно интересуется их боевым духом. Убедился — высок дух в драгомировской дивизии! Впрочем, а в какой он низок? Построй десятки тысяч людей, попроси выйти из строя тех, кто не желает воевать и переправляться на тот берег. Вряд ли среди тысяч отыщутся единицы! С таким народом в бой идти можно…
— Нам бы, ваше превосходительство, хотя бы по разку хорошим табачком на этой стороне затянуться! — мечтательно проговорил Неболюбов, считавший, что в такую минуту никакой самый строгий генерал не откажет в подобной пустяковой просьбе.
— Табачку нет, а папиросы ношу ни всякий случай, — сказал генерал и полез в карман. К нему тотчас потянулись солдаты. Скобелей хотел угостить и ротного, но тот поблагодарил и сказал, что он не курит. — Подпоручик, а солдаты у тебя, как я успел заметить, молодцы, не из робких!
— Так точно, ваше превосходительство, — не без гордости доложил подпоручик. — На своих солдат я могу положиться!
— Вот и хорошо, — сказал Скобелев. — Главное, братцы, не робеть. Страх появился — заглуши его сразу! Помни — пули труса убивает в первую очередь: в спину ведь бить сподручнее. Иди на врага прямо и гляди на него дерзко: пусть он тебя испугается, а не ты его! Не теряйся, локоть друга чувствуй, в беде его выручай, а он тебя выручит. Командира убьют, тоже не обращай внимания: иди вперед и коли, стреляй турок. Бог даст, и командир ваш будет цел, и вы останетесь целы и невредимы.
Он причесал щеточками бакенбарды, которые при вспышках папирос виделись огненно-рыжими, встал, осмотрел вскочивших и замерших солдат и сказал, обращаясь к ротному:
— Орлы, настоящие орлы у тебя, подпоручик! Бог даст, и Дунай перелетите, и на горы Балканские залетите, и у султана в гостях побываете, — Улыбнулся, задорно тряхнул головой, — Хочу всех вас видеть к концу похода георгиевскими кавалерами. Георгиевский крест — это хорошо, братцы!
III
Вспугнутые гуси загоготали так пронзительно, что не на шутку обеспокоили Андрея Бородина. Неужели они растревожат притихших на том берегу турок? И турки успеют подготовиться к отпору, чтобы затем сорвать переправу? А началась она хорошо! Плотные темные облака заволокли крупную желтую луну, и она не гляделась больше в спокойную гладь Дуная. Поднявшийся ветерок заглушил негромкий всплеск весел. Люди на лодках и понтонах, кажется, и дышат далеко не во всю силу своих легких.
