Ирина Велембовская - Сладкая женщина
Аня с испугом посмотрела на часы — двадцать минут девятого. Опоздала, он уже ушел. Значит, завтра. А как этого завтра дождаться? Нескладный он, этот Тихон, дикой души человек!.. Может, и не любил всерьез, но ведь ходил же к ней, целовал, обнимал и вдруг застеснялся — опять беги куда-то к нему. Ведь знал, она не барышня, у нее взрослый сын есть.
А как бы хорошо было, если бы пришел он! Она еще вчера прибралась немного, заставила себя. И даже вино, которое он в последний раз не тронул, стоит и его дожидается. Грамоту, полученную сегодня, она бы ему, конечно, не показала, чтобы его самолюбия не задеть, а над подаренными стаканчиками пошутили бы и обновили бы их.
Но главное, что она его опять увидит, хоть здесь, хоть там.
«Как он пишет-то хорошо!.. — думала Аня, разглядывая написанные Тихоном слова и отметая их обидный для себя смысл. — Ох, Тихон, Тихон!.. Какой же мне веревкой тебя к себе прикрутить?..»
Ночью уснуть не удалось, Аня поднялась почти зеленая, поднялась совсем рано, словно боялась опоздать к своему Тихону. Услышала звонок и перепугалась: не Юра ли опять? Совсем бы некстати.
Но пришла Лида Дядькина.
— Здорово, давно не видались! — почти враждебно сказала Аня. — Чего это ты?..
— Здравствуй. Дай иголочку скорее: петлю на чулке по дороге спустила.
Лида уселась на диван, занялась чулком и стала рассказывать, как вчера вечером веселились, зря Аня так рано ушла.
— Как, с артистом-то не договорилась? — усмехнулась Аня.
— Какой артист, лапочка! Защита диплома на носу, у младшего подозрение на диабет. Луковец мой бастует, свекровь сама замуж собирается. Ну просто сумасшедший дом!..
— Раз хочешь инженером быть…
— Хочу, — честно призналась Лида. — Ведь тридцать три уже. Потом поздно будет, Аня. И сейчас так стыдно, если чего не знаешь: ведь не девчонка-студентка, а взрослая баба! У нас, Ань, преподаватель один до чего же на этот счет!.. Увидел у меня обручальное кольцо на пальце, совершенно отношение переменил.
Лида была миловидная, но, конечно, далеко ей было до Ани. Ни пококетничать не умела, ни что другое. Уж Аня бы этого преподавателя охомутала!..
— Мужа-то не бросишь, когда диплом получишь? — спросила она, немного заражаясь Лидиной живостью.
— Самою бы не бросили! К вечеру, веришь ли, руки-ноги дрожат. Слушай, Аня, я ведь вот насчет чего…
Лида управилась с чулком и вернула Ане иголку.
— Давайте на субботу и на воскресенье — в Суздаль. Оказывается, кроме меня, никто из наших не был. Я как-нибудь свекровь уломаю. Валерку — ей, Луковец с Нинкой посидит, а Генку можно с собой. Ему десять, Ань, ты представляешь! Время-то как летит!..
Аня тоже не бывала в Суздале. И не знала даже, ради чего это нужно туда нестись. Посмотрела на Лиду: вот заводная баба!.. Ведь только что про защиту какую-то говорила!
Не ясно было и ради чего она к ней-то пришла. Она, Аня, теперь лицо не выборное, там уж теперь другие девчонки копошатся. Местный КВН придумывают, вечер поэзии. Ну, девчата — это понятно: ребят с других предприятий наприглашают, знакомства заведут. А Лидке-то что, когда она от своих младенцев не просыхает?..
— Я так считаю, Аня, что тебе тоже надо русскую старину посмотреть, — сказала Лида. — Необходимо представление иметь.
Аня сидела бледная, теребила полы плохо выглаженного халата. Вчерашний голубой банлоновый костюм валялся неприбранный.
— Да ну тебя, Лидка, с твоей стариной! — вдруг, чуть не плача, шепнула она. — Ты бы лучше спросила, как я жива!..
— А я зачем пришла? — перебила Лида. — Ну-ка, давай выкладывай.
Аня глубоко вздохнула. Нет, пока ничего не скажет. Что уж дальше будет…
Этот вечер был очень холодный, мела колючая метелица. В шесть часов на улице зажглись огни, и Аня стала собираться. Руки у нее были холодные, как ледышки, страшно было коснуться собственного тела. Она забыла погасить в квартире свет, вспомнила об этом уже внизу, но махнула рукой и пошла. Капрон обжигал ей ноги, когда она стояла на остановке 11-го трамвая, снег летел под платок и набивался в светлые, давно уже не крашенные волосы.
Вышла она из дома с большим запасом времени, но на улицах было скользко и людно по случаю праздника. Люди еще, видно, не накупились, из каждого магазина что-то тащили, у метро вокруг цветочниц стояла давка. Ноги у Ани замерзли и шли плохо, под сердцем были тяжесть, тревога и холод.
Улица, куда ей нужно было свернуть, почти не освещалась. Длинный бетонный столб, на котором укреплялся фонарь, был повален и лежал вдоль изуродованного тротуара. Но окна в деревянном магазине, построенном, наверное, еще во времена нэпа, светились, внутри толпился народ, и мужчины выходили с бутылками в кармане.
«Нет ли тут его?.. — подумала Аня. — Зайти недолго».
Она поднялась по заплеванным ступенькам. Какой-то совершенно пьяный мужчина дал ей дорогу. Аня крепче придержала свою сумочку и вошла в магазин.
Как ни людно здесь было, но она сразу увидела, что Тихона нет. Уже хотела повернуться и уйти, но в голову пришла мысль: надо взять для него. И она шагнула к прилавку.
— Опоздала! — сказал ей кто-то. — Кончилась!..
— Никакой нет? — испугавшись, спросила Аня.
— Почему никакой? Дорогая есть. А дешевенькая кончилась!.. С самого утра торговали. Праздничек!..
Это говорила женщина, сильно выпившая, почти черная лицом, в грязном пальто: падала, наверное. В авоське болтались у нее три пустых бутылки на сдачу. Подрагивающими, не женскими пальцами она пересчитывала мелочь и, видно, не добирала нужной суммы.
Аня вспомнила вчерашний вечер в Доме культуры своей фабрики, цикламены, гортензии, красные и белые гвоздики, портреты женщин-работниц, висящие в фойе, грамоты с золотыми обрезами. Вспомнила красивого весельчака артиста, который танцевал с ее счастливыми товарками.
— Вы бы не давали ей, — тихо сказала Аня продавщице, кивнув на женщину, считающую мелочь. — Она же ведь до дома не дойдет.
— Вам жалко, вы и проводите, — отозвалась продавщица.
Сама-то берешь, — сказал еще кто-то у Ани за спиной.
Она поспешно спрятала в сумку бутылку «столичной» и пошла из этого магазина, как-то очень некстати оказавшегося на ее пути.
«Где же дом-то этот?..» — соображала Аня, обходя какие-то изгороди и траншеи.
Даже в праздничный день стройка не молчала. Выл самосвал, только что выплеснувший из кузова бетон. Скрипел какой-то промороженный канат, в густо-сером небе плыла подхваченная краном белая панель.
Аня была здесь пять месяцев назад, когда только начинался снос и одна сторона улицы еще хранила свой малоэтажный, щербатый облик, темнела подворотнями и заборами. Теперь поперек улицы встали два шестнадцатиэтажных белых корпуса с розовыми лоджиями, выведенные уже почти под крышу. И где-то сбоку, как забытый, заваленный мокрым песком и обломками асфальта, доживал свой срок тот двухэтажный, облупленный дом с темными окнами и неосвещенной лестницей.
— Пришла все-таки? — спросил Тихон.
Аня дрожала. Он это заметил, когда снимал с нее пальто.
— Что это ты?
— Замерзла что-то…
— Ничего, ведь в последний раз.
Она не поняла, что он хочет сказать: то ли они вообще в последний раз встречаются, то ли этого дома больше не будет. Квартира была совсем пуста. Из коридора исчезли даже вешалки, и не горело ни одной лампочки. В комнате, где Тихон ждал ее, не осталось ничего, кроме большого старого письменного стола на двух тумбах, никому, видимо, не нужного. Валялись на полу какие-то бумаги, под сорванными кое-где обоями обнажились доски перегородок. Комната освещалась только через окно: напротив на стройке горели два ярких прожектора.
Но дом еще отапливался: наверное, не все жильцы выехали. Батареи были горячие, окна над ними плакали, и подоконник, на который Аня хотела присесть, был совсем мокрый.
— Где же это ты пропадаешь, Тихон? — для начала как можно суровее спросила Аня.
Он не ответил. Прикрыл дверь в коридор, постелил прямо на пол свой ватный пиджак и позвал:
— Иди, посидим.
Аня подошла и села рядом с ним. Свет от прожекторов через окошко совсем слабо доходил в этот угол. Тихон сунул руку в карман, ища папиросы. Но не нашел.
— Вот до чего я дожил, — вдруг сказал он. — Даже покурить нечего.
Аня исполнилась жалости и обняла его за шею.
— Тишечка!..
Он ее рук не отвел, но сам не обнял.
— Уехали!.. — сказал он.
— Кто? — шепотом спросила Аня.
— Мои… Комнатой сменились, с Басманной в Черемушки. А ко мне две бабы какие-то въехали. Вчера полдня барахло перетаскивали, а сегодня, гляжу, одна уже белье стирает, другая рыбу какую-то жарит…
Аня вздохнула с огромным облегчением: уехали!.. Дрожать она перестала, ей стало тепло, почти жарко. Но она постаралась скрыть от Тихона свою радость.
— А ты бы согласия не давал на кого попало. Ишь какие, рыбу жарят!.. Что это еще такое!
