Илья Штемлер - Универмаг
Фиртича не особенно трогали сентиментальные воспоминания начальника управления, но льстило, что Барамзин говорит с ним подобным образом. За одним двором следовал второй, за вторым третий. В конце концов они вышли к новому зданию, облицованному светлой плиткой.
- А вы живете в старом доме? — спросил Барамзин.
- В старом. Ни на какой новый не променяю. У меня аллергия на стандартные коробки, чихать начинаю.
Барамзин улыбнулся.
- Звонят мне из Ташкента, предлагают городу фрукты. А взамен просят женские платья. Нашел им пятнадцать тысяч, заехал на базу, посмотрел. Сами по себе платья ничего. Но когда вместе одного фасона и одной расцветки...
- Надеюсь, покупатели не соберутся разом, — пошутил Фиртич.
- Все равно. Замечено: многие энергичные люди и в выборе одежды независимы. А максимум их энергии совпадает с нестандартностью наряда. И наоборот, сникают, когда становятся похожими на окружающих. Хорошо одетый человек уверен в себе...
- Хорошо одеться можно и в хороший стандарт, — вставил Фиртич.
- Стандарт не может быть хорошим, он может быть добротным. Но в повторяемости уже заложена ущербность. Неспроста у вас аллергия от стандарта.
«Какого черта он тащит меня с собой?» — шевельнулось беспокойство в груди Фиртича — интуиция его редко подводила.
- А лучшие мировые фирмы? Сотня экземпляров — это максимум, — продолжал Барамзин. — Конечно, есть у них и поток. Но не поток определяет лицо фирмы. Поэтому модельер — главный человек, на вес золота. Мы же подчас не ценим, что имеем. Возьмите дамские сапоги. Или шапку боярскую... Модель наша, а мода пришла из-за границы...
Барамзин внезапно остановился и повернулся к Фиртичу.
- Вы ничего не хотите мне сказать, Константин Петрович?
Фиртич вскинул взгляд. Он выжидательно молчал, понимая, что молчание его граничит с неприличием.
- Я получил письмо, Константин Петрович. Неприятного содержания... Поверьте, мне очень хочется, чтобы все оказалось неправдой.
- Не интригуйте. Дурные вести надо излагать сразу.
- Если хочешь сделать человеку больно, — буркнул Барамзин. — Какая-то чушь в письме. Дескать, прошлогодние успехи Универмага — сплошная липа, подтасовка... Сами понимаете, что из этого следует... Как мне отнестись к этому, Константин Петрович?
- Выкиньте в мусорный ящик. — Фиртич помолчал и добавил резко и твердо: — В мусорный ящик!
...
«Кто?! — Фиртич вышел к площади. — Кто же, кто? Лисовский? Вряд ли. Он человек самостоятельный, но дисциплинированный. Бухгалтер до мозга костей. Лисовский не станет что-то предпринимать без ведома директора. К тому же кто, как не он, больше всех в ответе. Сазонов? Или сестра Сазонова? Барамзину, видимо, не очень хочется раскручивать эту историю. Если факт подтвердится, то это прежде всего ударит по престижу управления, скандал на все министерство. Но Барамзин вернется к этому делу, вернется. Хотя бы для себя. Напустит контрольно-ревизионное управление. Там специалисты сидят крепкие, докопаются...»
Фиртич понимал, что ведет рискованную игру. Но иного пути не было. Иначе не видать ему пакета заказов на размещение нового оборудования для «Олимпа» как своих ушей.
5
- В любви надо учиться многого не замечать, — говорил Платон Иванович Сорокин негромко и чуть заикаясь. — А с годами еще больше, так как права твои уменьшаются.
Серега Блинов, подперев кулаками щеки, исподлобья глядел в дальний угол бара, где у служебного столика появилась Анна.
- С чего это вы вдруг, Платон Иванович? — Серега окинул взглядом старика.
- Тоска в глазах ваших и неутолимая страсть. Я ведь знаю, что Анна была женой вашей.
Платоша помолчал, постукивая костяным пальцем по краю хрустального бокала. Прозрачный звон набирал силу, прорываясь сквозь уютную тихую музыку. Платоша убрал палец, вслушиваясь и думая о чем-то своем, не имеющем отношения к тому, ради чего они встретились.
- Я одинокий человек, Сергей Алексеевич. Деньги избавляют от многого, но не от одиночества... Где ваши родители? Живы?
- Мать у меня одна. В Рязани, у сестры. — Блинов придвинул рюмку и взял в руки бутылку с коньяком. Откровенничать со стариком не было настроения, хотя он считал себя неплохим сыном. Да, поначалу Серега не ладил с матерью. Но в последние годы их отношения наладились...
Платоша поглядывал на хмурого Серегу красными глазами.
- Берегите мать, Сергей Алексеевич. Единственная ценность. Даже родные дети не то. Дети — это безвозвратная душевная ссуда...
Терпение Блинова лопнуло. Напрасно, что ли, он просил Светку Бельскую свести его с Платоном Ивановичем! Он верил, что старик найдет выход из тупика, в котором оказалась Вторая обувная фабрика. Не за так, конечно. Плата по соглашению. И наличными... Серега прикрыл пальцами дряблую ладошку старика Сорокина.
- Ближе к делу, эксперт.
Платоша шумно втянул воздух пергаментным носом. Выдохнул.
- Что вам сказать, Сергей Алексеевич! Три дня я знакомился с делами на фабрике. Удивляюсь, как вы до сих пор на воле.
- Платон Иванович, — надул губы Блинов, — я просил совета, надеясь на ваш богатый опыт.
Платоша закатил глаза под мятые веки.
- Так вот, Сергей Алексеевич, вам надо привести в порядок картотеку. Но не просто раскидав вашу ужасную продукцию по магазинам, где она будет лежать годами. Вам нужен солидный потребитель.
- Какая разница! — Серега прикидывался простачком, пробуя старика «на зуб». — Главное — реализовать товар.
- Формально — да. Но я повторяю: это грубая работа. — Платоша придвинул к себе чашечку с кофе. — Вам нужен солидный потребитель. Любое дело требует солидности. Суета и цыганщина — верный путь в коммунальный барак с решетками на окнах, уверяю вас, И — это факт! — я редко встречал там солидных людей. В основном шушера, мелкота, подхватчики. Солидный человек имеет способ избежать тюремной баланды. Связи. Вес. Профессиональный авторитет. А какой авторитет у поставщика сельской ярмарки?
Старик тщательно промокнул губы, сложив салфетку углом.
- В глазах торговой инспекции, КРУ и прочих воспитателей вы должны иметь товарный вид. А путь один; солидный потребитель.
- «Олимп», — усмехнулся Блинов.
- Да, — подхватил Платоша. — «Олимп»! Он может прикрыть ваше рубище блеском конногвардейских регалий.
- «Олимп» нас не жалует. Взашей гонит, — тоскливо проговорил Блинов. — Иногда прорываемся, мы ведь тоже не сплошную туфту выпускаем, есть кое-что.
Сорокин презрительно фыркнул, продолжая излагать свой план. Даже в своем преклонном возрасте он мог бы руководить серьезной отраслью. Мог бы принести несомненную пользу. Хотя бы как консультант. Так нет, отношение специалистов к его прошлым прегрешениям мешало им снизойти до делового подхода к способностям Платона Ивановича Сорокина. Чем и воспользовался Сергей Алексеевич Блинов, открыв в жизнелюбивом старичке источник смелых идей....
- «Олимп»! Только «Олимп»! — воскликнул Платоша. — «Олимп» придаст вам деловую респектабельность. И кроме того, «Олимп» — стальное чрево. Он переваривает все. Человек, попадая в «Олимп», покупает то, что отвергал в любом другом магазине... Вам надо прочно взобраться на «Олимп», в противном случае не оберетесь бед. А как взобраться? Это вопрос серьезный. Но я вам помогу. У меня есть план.
Платон Сорокин взял с соседнего пустующего пня папку, достал из нее несколько листов бумаги, протянул Блинову. Но красивые глаза начальника отдела сбыта смотрели поверх седой шевелюры Платоши. Они видели, как по винтовой лестнице в «трюм» спускался директор желанного «Олимпа» — Константин Петрович Фиртич собственной персоной.
Полумрак бара прятал лица посетителей, да Фиртич и не пытался их разглядывать. Он сел спиной к залу, выложив на стол сигареты и зажигалку... Вскоре появилась Анна в темном строгом платье. Светльге волосы падали на плечи, стекали на грудь.
«Она ждала меня», — Фиртич чувствовал томление каждой клеткой скованного тела. Хотелось выпрямиться, шагнуть ей навстречу.
«Она ждала его!» — удивленно, с неосознанной надеждой подумал Серега Блинов.
В приглушенном свете настенных канделябров глаза Анны светились бесовской яростной синью. Анна взяла с соседнего столика карточку меню. Протянула Фиртичу. На мгновенье их пальцы соприкоснулись.
- Через час мы закрываемся, — произнесла Анна. — Завтра санитарный день.
Фиртич поднял лицо навстречу Анне.
- Я буду ждать на углу.
Он видел, как вздрогнули и слегка опустились уголки ее губ, подавляя улыбку.
...
Блики случайных автомобильных фар проявляли портреты на серой спокойной стене. Фотографии оживали, пытаясь пробиться сквозь стекла рам. На одной фотографии — дородный мужчина с лихими гусарскими усами и в котелке, на другой — военный. Между ними — женщина в платке. У всех было что-то общее с Анной...
