Михаил Аношкин - Мой знакомый учитель
Лидия Николаевна встала и церемонно пожала руку:
— Поздравляю, от души поздравляю.
Принялись поздравлять и другие учителя, а Анна Львовна, не помня зла, улыбнулась и сказала:
— Знаете, у меня нынче открытие. Ведь я вас принимала совсем, совсем за другого, за самого обыкновенного, а вы вон какой! Герой!
— И что же изменилось? — сказал ей в ответ Владимир Андреевич. — Сами же говорили: лесть никогда не бывает искренней.
— Но я не льщу. Я говорю правду.
— Откровенно говоря, я не понимаю, что же особенного произошло? Было дело, правильно. Но это же было давно. А каким я был вчера, таким остался и сегодня! Верно?
— Ну не скажите! — кокетливо посмотрела на него Анна Львовна. — В моих глазах вы стали другим — значительнее!
— Пустое. И вот что — давайте считать, что ничего не случилось. И мне лучше, и вам удобнее.
В разговор вмешалась Лидия Николаевна, «узурпатор».
— Вы можете так считать про себя, так оно и должно, — сказала она. — А мы… Это уж наше дело. И не надо сердиться, нехорошо.
— Разве я сержусь?
— Во всяком случае раздражены.
Неладно складывался сегодня день. Наверно, потому, что возникали какие-то новые отношения, а он хотел, чтобы было все по-прежнему.
Когда Владимир Андреевич появился в девятом, ученики по неуловимому сигналу Нюси Дорошенко дружно встали. К учителю подбежала Настенька и вручила букет цветов:
— Это вам от девятого, Владимир Андреевич!
— Спасибо! — растроганно поблагодарил он Настеньку, всех учеников. Вдруг в груди что-то отлегло, приятная свежесть разлилась по телу, а в горле запершило: такими дорогими, родными показались ему лица учеников — и Нюси, и Настеньки, и Левчука, и Волобуева, и даже Бориса Липец, который на днях вернулся в школу. И Владимир Андреевич проникновенно, от всей души повторил:
— Спасибо, други мои, большое спасибо!
Его вмиг окружили, пожимали руку, поздравляли. Про урок просто забыли, не до него было. Урок сорвался, первый раз за все месяцы работы, но это не беда — причина была уважительная. Владимир Андреевич уступил просьбе молодых друзей и до самого звонка рассказывал им про фронтовых товарищей, про тетку Марфу и Семена Демина.
К нему вернулось душевное равновесие.
АРГАЗИНСКИЕ ВСТРЕЧИ
Ивановна
В небольшом кабинете управляющего отделением совхоза, на самой середине — кухонный, выкрашенный охрой стол. За ним в черном нагольном полушубке сидел сам управляющий, плечистый, с крупной головой. Редкие светлые волосы зачесаны назад. Лицо скуластое добродушное. Направо от стола потертый диван. Его скрипучие пружины глубоко вмял своим телом Андриан, замещавший механика отделения. Одет он в телогрейку, валенки и потрепанную цигейковую шапку. При каждом движении Андриана пружины жалобно скрипели. Недалеко от двери, ближе к окну, выходящему во двор, на стуле устроился мрачный, небритый заведующий фермой. Он глядел в окно на двор. Там, на крыше амбара, бесновались воробьи — весна скоро.
— Так тебе и надо, — проговорил Андриан, уставив круглые глаза на заведующего фермой. — Много о себе понимать начал.
— Погоди, Андриан, — поморщился управляющий и обратился к заведующему фермой. — Ты, собственно, чем недоволен, Плакун?
— Я ее на пушечный выстрел до фермы не допущу, — сказал Плакун. — Экое диво — зоотехник! Молоко на губах еще не обсохло, а туда же — себя норовит показать.
— Язычок теперь на замок, — хохотнул Андриан, — Ивановна, она, брат ты мой, це-епкая!
В дверь как-то бочком протиснулась женщина, закутанная до самых глаз шалью. Она остановилась у порога, опираясь на косяк.
— Иван Сергеич, я шибко заболела. Больницу надо. Вези больницу, Иван Сергеич.
Управляющий нахмурился, спросил сочувственно:
— Что с тобой, Абадида?
— Голова болит, грудь болит. Ноги не слушаются.
— Грипп у нее, — объяснил Андриан.
— Грипп у меня был. Нету гриппа. Голова болит. Грудь болит, — упрямо твердила женщина.
— Черти носят тебя! Лежала бы дома, — не выдержал Плакун и недовольно мотнул головой, встретившись с суровым взглядом управляющего. — Мне что? Может и босиком бегать.
— Иди, Абадида, — успокоил ее управляющий. — Сегодня придется тебе полежать дома. Завтра отвезем. Прямо с утра. Согласна?
— Ладно, Иван Сергеич. Все равно больницу нада.
— Ну, вот и договорились.
Абадида ушла. Управляющий потрогал ладонью волосы на левом виске. Славная женщина, хорошо ее знает: лет пять назад, когда сам был трактористом, она работала с ним на прицепе.
Плакун, собираясь уходить, неторопливо натягивал на продолговатую лохматую голову шапку.
— Злой ты, Плакун, — вздохнул управляющий. — Доброго слова от тебя не услышишь. А тоже, наверное, в коммунизм собираешься. Правильно за тебя Ивановна взялась.
— Ивановна, она це-епкая! — подмигнул Андриан Плакуну.
— Неряха ты, глядеть тошно. Будто ползимы в берлоге проспал. Куражиться будешь — уберем с фермы.
— Убирай! — рассердился Плакун. — Убирай, в душу тебе сверло! Она баб на меня натравила, житья не стало. А я тебе кто? Я же заведующий!
Опять скрипнула дверь. В комнату вошла девушка с густым румянцем во всю щеку, в пуховом платке, сбившемся на затылок, в таком же черном нагольном полушубке, как и у управляющего, сшитом по росту, ловко подогнанном под статную фигурку.
— Здравствуйте!
Плакун как-то сразу сник, ссутулился. Андриан улыбнулся пришедшей с нескрываемой симпатией, а управляющий приветливо показал ей на табуретку.
— Садись давай, Зина.
Девушка села и обратилась к управляющему:
— Встретила я Абадиду. Будто бы отказались отвезти ее в больницу?
— Я? — удивился управляющий. — Ничего подобного. Вот свидетели.
— Не знаю. Плохо она себя чувствует. А Иван Сергеич, говорит, только завтра повезет в больницу.
— Ох, черт! — прохрипел Плакун.
— Вы, Иван Сергеевич, машину все же дайте, — не обратив внимания на реплику Плакуна, настаивала девушка. — Дорога еще хорошая.
— Шутка сказать, грузовую в такую даль гнать! И порожняком. Игнатий вернется вечером от соседей и отвезет утром Абадиду. Серко прыткий на ногу, мигом домчит. Лучше машины.
— Нет, Иван Сергеевич, Абадиде сегодня необходимо в больницу, у нее, похоже, осложнение после гриппа. Кто знает, может, завтра поздно будет?
Управляющий раздул ноздри: начал сердиться. В мрачных глазах Плакуна мелькнула торжествующая улыбка: ага, и ты скоро запоешь! Она и тебя доведет до белой горячки! Управляющий между тем подумал: «Права ведь Ивановна! Машину пятнадцать километров порожняком прогнать жалко, а человека, выходит, не жалко!»
— Андриан, — выдохнул он облегченно. — Сбегай к Семену, вели, чтоб заправлялся и ехал с Абадидой.
Андриан легко поднялся, цокнул языком:
— Це-епкая! — и на прощанье так хлопнул дверью, даже Плакун вздрогнул.
— Плакун вот на тебя жалуется, Зина, — начал было управляющий.
Девушка проворно повернулась к Плакуну, карие быстрые глаза ее насмешливо засветились:
— В самом деле жалуетесь? — не ожидая ответа, засмеялась: — Я тут ни при чем. Доярки его в оборот взяли.
— Не натравила — не взяли бы. Без тебя жили, не ссорились. Как пришла, все кубарем полетело. Порядок это?
Зина беспощадно прищурилась. Плакун метнул взгляд в сторону.
— Зачем вы прячете глаза, товарищ Плакун, если ваша правда? — тихо, но твердо спросила девушка. Плакун оторвал было взгляд от пола, тяжело оторвал, словно гвоздь из доски вытащил.
— Зря ты хорохоришься, Плакун, зря. Если тебе авторитет нужен, исправляйся.
— Дело ведете плохо. А может, плохо знаете его? — прищурилась Зина.
— Я? Я не знаю?!. — задохнулся Плакун от гнева, но ему не удалось его выразить. Вошел Андриан и доложил:
— Готово, Иван Сергеич. Кхе-кхе, — он показал девушке через плечо большим пальцем на дверь. — Зовет.
— Кто? — не поняла она.
— Кхе. Он…
— Я сейчас, Иван Сергеевич! — смутилась Зина и выбежала из комнаты.
Управляющий понимающе переглянулся с Андрианом, а Плакун стал еще мрачнее.
Шофер Семен стоял возле машины и с веселой улыбкой следил за овцой, на спине которой удобно устроился коричневый петух. Овца брела по улице, петух дремотно покачивался на ее спине. Шофер обрадовался Ивановне и кивнул на петуха:
— Ишь, дьявол, пешком ходить не хочет. — Потом безо всякого перехода будто невзначай добавил: — Сегодня новая картина, Зина.
— Приду.
Парень обрадованно схватил ее за руки, притянул к себе. Девушка высвободилась.
— Ох, Сема, Сема…
— Ничего я не боюсь! — лихо сбил он на затылок шапку. — Чего стесняться? Пусть, смотрят. Ну, чего?
