Владимир Кормер - Человек плюс машина
Старательно, аккуратнейшим, каллиграфическим почерком следователь — Василий Андреевич Кондратков, так его звали, — писал протокол, начав его, помнится, такими словами: «Учась в Саратовском Государственном университете, я увлекался историей науки. Окончил институт я в 1954 году. В декабре 1962 года (такой точной даты я не помню) мой знакомый, Петров Виталий Игнатьевич (проживающий ныне в городе Пскове, точного адреса я не помню), вернувшийся тогда из командировки в энский филиал Академии наук, предложил мне…»
У него была довольно смешная манера, пиша, все время рассуждать с самим собой, вслух, но по нескольку раз переповторяя то, что он пишет. «Так-как, — приговаривал он, одним глазом глядя в свой блокнот, а другим — в бланк протокола. — Пишем-пишем… Что пишем? Пишем: „учась“. Учась, учась, учась… Где учась? Учась в институте… Нет, учась в университете?..» — и так далее. Вот, пожалуй, единственная черта, немного оживившая унылую процедуру, которой мне пришлось подвергнуться. В конце концов к нам вошел какой-то начальник в форме полковника, явно не наш, из областного центра, но не представился, посмотрел только готовые листки протокола и удалился.
Одновременно со мной в соседней комнате давали свидетельские показания Нина, бабка-охранница, те самые дежурные инженер с программисткой и Петухов.
Выйдя от следователей, мы обменялись впечатлениями и информацией, причем основную коррективу в выше обрисованную картину случившегося внесла бабка-охранница, показавшая следствию, что уже поздно ночью, после моего ухода из ВЦ — во втором или в третьем часу, — на ВЦ появилась Марья Григорьевна. Бабка не хотела ее пускать, но та оттолкнула ее и сама прорвалась в зал, пробыла там недолго («Рыскала туда-сюда, ровно зверь лесной, фыр-р-рь, фыр-р-рь!» — сказала бабка) и убежала, когда бабка решительно пошла за нею следом. «И вот только эта свиристелка, прости Господи, ускакала, — продолжала бабка, — гляжу, сами идуть! Вошли, посмотрели вокруг… Будто прощались… Слезу смахнули. И ушли…»
Уже на улице я встретил приятельницу Марьи Григорьевны — не могу твердо сказать, как ее звали — Алиса, Алина? — которая сообщила мне, что Марья Григорьевна тоже «вызвана», но идти не может: она заболела, пришла ночью к ней (к Алисе или к Алине) в ужасном состоянии, до утра они ее утешали (м-да, пожалуй Алиса и Алина были все-таки две разные личности), отпаивали ее валерьянкой, сбились с ног, про пожар ничего не знали (окна у них выходят на другую сторону, да и не до этого было), а когда наутро услыхали топот и громкие разговоры возвращающихся с пожара и узнали… то… В общем, Марье Григорьевне стало еще хуже, был обморок, со всего маху упав, Марья Григорьевна разбила себе голову, они (Алина и Алиса) опасаются сотрясения мозга, опасаются также, как бы та не наложила на себя руки, сейчас одна из них побежала сюда, а другая неотлучно находится при Марье Григорьевне, которую они отвели все же домой.
Когда я посочувствовал, что вот и Иван Иванович, дескать, тоже, бедняга… Алиса (буду называть ее Алиса) внезапно разразилась потоком проклятий, сказав, что «этот негодяй, измучивший Марью Григорьевну», вчера, то есть сегодня ночью, но, к счастью, еще до Марьи Григорьевны, вдруг заявился к ней (к Алисе) в поисках Марьи Григорьевны. Алиса выставила его вон. А когда Марья Григорьевна пришла, то Алиса предпочла не говорить ей о визите, чтобы не расстраивать ее.
Едва я расстался с Алисой и присоединился к ожидавшим меня Нине и Петухову, как нас нагнал Валерий Виту-ковский. Время было уже обеденное, Валерий буквально силой заставил нас идти с ним подкрепиться в нашу столовую. Ему, конечно, хотелось поговорить, узнать «дополнительные детали». Ну, понятно, что нам и самим трудно было молчать. Валерий, судя по всему, рассчитывал, что вести следствие будет поручено ему (не знаю, имел ли он на это право по должности), и теперь, когда дело поручено другому, был здорово огорчен и обижен. Об этом другом — «моем» следователе, Василии Андреевиче Кондраткове, — он отзывался скептически, характеризовал его как «посредственного», единственным удачным делом которого была поимка ребят из Волобуева, угнавших у нас в городке автомобиль. В тот раз Кондратков предположил, что ребята решили совершить на машине путешествие куда-нибудь в южные страны, на Кавказ или в Крым, поехали не по главному шоссе, а в обход, прикинул, какой примерно дорогой они могли отправиться, и в течение одного дня нашел машину (застрявшую на проселке и брошенную), а через неделю с помощью вызванных армейских вертолетов разыскали и заблудившихся в глухой тайге ребят… (По-моему, не так уж и плохо, но Валерию я, конечно, ничего не возразил на это.)
Дело о «пожаре», сказал далее Валерий, с самого начала пошло по неверному руслу. Установка взята доказать, что имело место «самовозгорание в результате короткого замыкания» (тут Валерий намекнул, что ему известно о состоявшемся рано утром совещании его начальства с Кириллом Павловичем и председателем нашего филиальского президиума). А между тем у него (Валерия) есть кое-какие соображения на сей счет, которых он пока что раскрывать не хочет, но все то, что мы ему рассказали, лишь укрепляет его во мнении, что… нет, сейчас он об этом говорить не будет, ему надо еще кое-что выяснить…
В целом же со слов Валерия получалось так, что в определенном смысле он даже рад, что его не запрягли в это дело сразу — погряз бы в бумагомарании, недостало бы времени на размышления, тогда как теперь времени у него сколько угодно (начальство-то поглощено другим); остается только и всего, что подождать, пока им станет ясна абсолютная бесперспективность линии Кондраткова, и тутонинеизбежно должны будут обратиться к нему, к Валерию.
Здесь я, честно говоря, пожалел, что опрометчиво передал Валерию некоторые сцены у Ивана Ивановича (у следователя-то я их, признаться, опустил, а вот Валерию-то просто как хорошему знакомому передал!), потому что, как мне показалось…
Ну, об этом в свое время.
Мы распрощались с Валерием. Нина тоже мною была вроде как недовольна…
Как я уже сказал, к вечеру из Москвы спецрейсом прилетела государственная комиссия, многих членов которой мы уже хорошо знали, а также представители следственных органов, в том числе генерал из КГБ (не знаю, точно ли, но у нас говорили, что это генерал из КГБ, эксперты-криминалисты, в частности зачем-то даже эксперт по судебной медицине, вот это достоверно — у нас в городе оказался один его знакомый), и, наконец, два фотографа.
«Ну, теперь начнется!» — сказали наши.
Но ничего чрезвычайного, внешне по крайней мере, заметно не было. Разве что заставили нас являться на работу к девяти утра и отсиживать весь день. Библиотечные дни и домашние занятия были отменены. Пепелище с трех сторон обнесли глухим забором, сверху из окон главного корпуса нам видно было, как члены комиссии и те, что из органов, закатав почти до колен штанины, перескакивают там с камешка на досточку и опять на камешек, будто экскурсанты в развалинах древнего поселения, ведомые Михайлой Петровичем, мужественно взявшим на себя бремя представи-тельствования за весь филиал в столь трудной ситуации (с чем Кирилл Павлович и остальные члены президиума охотно согласились). Ритуально побродивши с полчаса, высшие чины удалялись на закрытое совещание в кабинет к Кириллу Павловичу. На пепелище оставались эксперты, которые, поскольку чертежи и планы пристройки сгорели во время пожара, занимались теперь главным образом обмерами, для чего таскали за собой геодезический инструмент, двухметровую машину, так и сяк прикладывали рулетку, натягивали разные веревочки, что, конечно, вызывало у нас отчасти иронические улыбки. Но надо сказать, что и у самих экспертов бывал порой такой вид, словно они сами заранее были убеждены в беспомощности своей работы, и мешало им откровенно сказать нам об этом лишь сознание принадлежности к их таинственной и могущественной корпорации. Впрочем, один из них (у нас считалось, что это майор из МУРа) имел привычку, встречаясь с кем-нибудь из нас (лица-то за три дня уже примелькались), по-особому как-то подмигивать (но не здоровался, а именно как-то ухарски подмигивал), будто бы говоря: «Вы все понимаете, и я все понимаю. Все всё понимают. Вот и хорошо! Молчок!..» Вечерами, с наступлением темноты, на развалины приходили фотографы — настоящие профессионалы больше всего любят снимать ночью, с искусственным освещением.
Ежедневно, однако, кого-нибудь из нас вызывали к следователю. Вызывали и меня вторично. Опять же те же стандартные вопросы, мои стереотипные ответы. То же разочаровывающее ощущение рутинности. (Хотя чего, собственно, хотелось? Непонятно! Романтики, что ли?!) А вот когда вызывали Эль-К, произошел такой случай. С Эль-К беседовал Кондратков, который ему сразу же представился. Но присутствовал также и тот самый гипотетический «майор из МУРа», Эль-К не представившийся. В какой-то момент «майор» позволил себе сказать что-то такое вроде: «Интересно, интересно…» Эль-К выпятил грудь: «Простите, а с кем имею честь?!» В ответ «майор» засмеялся, подмигнул и вышел из комнаты. У нас все были этим немало смущены…
