Александр Лозневой - Крепость Магнитная
Получив десяток саженцев, Ладейников остановился у будущих ворот парка, где уже возводилась ограда, отмерял от нее пять шагов:
— Вот здесь, — показал Порфишке и, взявшись за лопату, принялся долбить твердую, неподатливую, каменистую почву.
Отступив от Платоновой ямы на пять шагов, Порфишка начертил круг — место для следующего дерева — и пожалел, что у них всего одна лопата.
— А ты пока за водой сбегай.
— Правильно, — согласился тот.
Работа закипела по всей территории парка. Девчата и хлопцы, говорящие на разных языках и наречиях, заботливо хлопотали над крохотными саженцами, брали в руки тонкие стебельки тополя, карагача, сирени, чтобы здесь, в Магнитке, где почему-то не росли деревья, дать им вторую жизнь. Одни копали ямы, другие — чуть ли не за километр ходили с ведрами за водой.
Отложив лопату, Платон смахнул пот с лица, потянулся к саженцу, но тут как раз вернулся Порфишка:
— Погоди! — он нагреб полный ящик чернозема, поволок к яме: каждое деревце должно прижиться.
Работа продолжалась до тех пор, пока на грузовиках не осталось ни одного саженца. Вечерело. Умолкла музыка, а комсомольцы не расходились, ставили колышки, подвязывали деревца: налетит ветер, сломать может. Вылив по ведру под каждый саженец, Порфишка снова и снова уходил за водой:
— Кашу маслом не испортишь!..
— Смотря каким, — усмехнулся Платон. И почему-то заговорил о том, что Дудареву давно пора быть в комсомоле. — Ты же работяга. Один из первых ударников на стройке! И вообще парень, каких мало. Сам-то ты как думаешь, а?
— С грамотой не шибко у меня…
— Ты же учишься. Закончишь ликбез, в рабфак поступишь… хочешь, рекомендацию дам?
— А вдруг не примут.
— Примут!
— Слухай, — выпрямился Порфишка. — Может, ты позанимаешься со мной? По вечерам. Дроби десятичные изучил, а вот простые… Страшно хочется знать. На энтих дробях, говорят, все до мелочи высчитать можно. Сказывали, ученый, который математик, так он сколько верстов до Луны сосчитал. — И, помолчав, дернул друга за рукав: — А на Луне люди есть? В книжке написано, будто один мириканец туда на воздушном шару залетел. Может, врут, а? А, по-моему, если в книжке…
— Ладно, завтра поговорим, — Платон подхватился и побежал вслед за девчатами, которые уходили на шестой участок через завод.
— Что с ним? — удивился Порфишка. И, разглядев среди девчат Галину, подумал: «Не девка — картина писана. Сто верстов за такой беги — не устанешь».
Галина шла в конце группы рядом с девушкой в красной косынке. Платон вскоре поравнялся с нею, но тут его окликнул Плужников, отвел чуть в сторону, заговорил, жестикулируя руками. «Видать, что-то серьезное», — решил Порфирий. Девчата скрылись в проходной, а секретарь все еще не отпускал Платона. Наконец, пожал ему руку и вернулся назад. Платон кинулся в проходную и столкнулся с Котыгой:
— Бежишь, як на пожар! — осклабился тот.
Платон не ответил. Выскочив на территорию завода и увидев девчат, изо всех сил пустился вдогонку. Но едва ступил на деревянную лестницу, по которой предстояло спуститься с обрыва, как его догнал Порфишка:
— Стой, погоди!.. Артисты-то!..
Платон как-то странно взглянул на него, затем выхватил из кармана билеты:
— Беги, успеешь!
14
На комсомольских и профсоюзных собраниях не один раз поднимался вопрос о культурном досуге молодежи. Да что толку? Клубов на стройке раз-два и обчелся, а молодежи — вон сколько! Да и кому охота душиться летом в тесных, неуютных клубах! Девушки и парни мечтали о садах и парках. Но где они, сады, парки, где ласкающая глаз зелень! Куда ни кинь, кирпичи, камни, мусор — ни деревца, ни кустика. Да и что могло расти на этой пересохшей, потрескавшейся, не видавшей за половину лета ни одного дождя, земле!
Молодые люди группами и в одиночку почти ежедневно покидали стройку. Случалось, правда, некоторые возвращались, но это не спасало положения. Отсев не уменьшался.
Требовалось как-то остановить это нежелательное явление. А как? Что можно было противопоставить ему? Чем и как скрасить свободное время молодых людей, заполнить их досуг? Вновь и вновь всплывал этот злободневный вопрос, не давая покоя руководителям стройки и не в меньшей мере — комсомолу. Парк, который заложили, по-существу еще не парк: деревья поднимутся не ранее, чем через десять-двенадцать лет. Где же все-таки отдыхать молодежи? И не случайно разговор об этом с новой силой разгорелся на комсомольском активе.
На трибуну поднялся загорелый, ладно скроенный парень в заношенной, старой юнгштурмовке и стоптанных бутсах:
— Говорят, парк — это проблема, — начал он. — А по-моему, не такая она серьезная, как некоторые думают. Скажу больше: никакая это не проблема! И проблемой она является для тех, у кого мозги на деревянном ходу. Жди, пока они повернутся в нужном направлении.
В первом ряду кто-то хмыкнул. Раздался смешок: что, мол, за чудак такой, откуда взялся?
— Как это — и проблема и не проблема? — с ехидцей заметил юноша в белой соколке, сидящий у самой трибуны. — Темнишь, друг!
— Все просто! — хохотнул сосед. — И жив Данило, и его задавило.
— Еще раз говорю, смеются те, кто ни черта не понимает. Сперва прошу выслушать, успеете нагоготаться, — сердился оратор. — Так вот, если взяться по-настоящему, то в парке, который мы заложили, через два-три дня зашумят деревья, и мы с вами смело можем сказать: добро пожаловать, влюбленные! В общем, я предлагаю…
— Товарищи, он предлагает нарисовать парк! — подхватил чей-то голос. И сразу второй:
— Вилами на воде!
— А что, дешево и сердито, вот посидим в тенёчке!
— Буза все это! — поднялся рыжеголовый великан. — Где это видано, чтобы за два-три дня поднялись деревья? Чепуха! Бред сивой кобылы при розовой луне!.. Ты случайно с ума не спятил?
Оратор поднял голову:
— Я — нет, а вот за тебя не ручаюсь.
Раздался хохот.
— Сказать человеку не даете! — перебил конопатый юноша в новой спецовке. — Замолчите! Говори, Янка, досказывай!
Да, на трибуне был он, Янка Костюкевич. Его знали многие. Известный на горе взрывник, ударник, кроме того, пилот, парашютист, закончивший учебу в аэроклубе. Янка нередко выступал на собраниях и митингах, его с интересом всегда слушали, но вот сегодня…
— Ей-бо, как по Гоголю! — донеслось из задних рядов. — Там жеребец розовой масти, а тут — парк в три дня… Ноздревщина это!
— А может, маниловщина?
— Ой, мама, в парк хочу! — неожиданно воскликнул Богобоязный.
— Погоди поперед батька!.. Не спеши. Вот сейчас Костюкевич поворожит, и в пустыне сады зацветут. Ну, что же ты, комсомольский маг? Веди представление. Может, шпагу проглотишь, а?
Зал снова взорвался смехом. В адрес оратора то и дело сыпались колючие насмешки, остроты… Янка, однако, не уходил с трибуны, молча выжидал тишины, но едва начинал говорить, как его тут же обрывали, называли фантазером, бароном Мюнхгаузеном.
— Чаго иржете? Ну, чаго? — нервничал Янка. — Я предлагаю не садить деревья, они уже посажены, а… строить парк. Понимаете, стро-о-и-ить!
— Из бетона?
— Дайте ему завершить мысль, — послышался возглас. — Пусть выложится.
— А что выкладывать-то? Нет ее, мысли!
— Тихо! — поднялся за столом президиума секретарь горкома комсомола. — Навалились на парня всем кагалом. Смеетесь. А ему с горы, может, виднее… Давай, взрывник, продолжай!
Янка стоял, набрав воды в рот.
— Чо молчишь-то? — заухмылялся парень, сидевший на первой скамье. — Колдуй! Погулять в парке охота.
Секретарь горкома постучал карандашом по графину с водой:
— Здесь идет деловой разговор, а не вечер сатиры и юмора. Прошу, успокойтесь. Говори, товарищ Костюкевич, конкретно, о главном.
И когда Янка, наконец, изложил свой замысел, секретарь горкома даже встал. Схватив оратора за руку, усадил рядом с собой.
В зале воцарилась тишина.
Предложение Костюкевича ошарашило всех своей неожиданностью.
Суть мысли, поданной взрывником, заключалась в следующем: завезти в парк не менее сотни телеграфных столбов, выписать зеленой краски, войлока и еще — кровельного железа…
— Хлопцы, да это же здорово! — вскочил с места Ладейников. — Целиком поддерживаю.
С топорами, стругами, с пилами и лопатами пришли комсомольцы в парк на очередной общегородской субботник. Одни принялись копать ямы, другие — строгать столбы, обматывать их снизу войлоком, третьи — возились с краской.
Обыкновенные телеграфные столбы, впрочем, не совсем обыкновенные — к ним прикоснулась рука художника, — и они, как вулкан, ударивший в небо, моментально изменили пейзаж. Когда столб одним концом опускали в яму, на другом его конце уже были прикреплены искусно вырезанные из железа, выкрашенные в зеленый цвет, «пальмовые» листья. Поистине, как в сказке, поднимались эти невиданные, экзотические деревья! Тенистые аллеи вырастали буквально на глазах, и сами их создатели взволнованно ахали от восторга.
