Иван Щеголихин - Снега метельные
— Черты б тебя с потрохами забрали!—(Не черти, а именно черты,— так было выразительней).
В так называемом обеденном зале, низком и сумрачном, посетителей было совсем немного, и оттого виднее становилась вся неприглядность помещения. На черном полу у входа стояли белесые фляги с водой. Воду сюда привозили издалека, ближние колодцы не покрывали нужду в ней. От раздаточного окна, узкого и толстостенного, как крепостная бойница, хвостами тянулись до самого пола засаленные потеки.
– Где заведующая?— не спросила, а скорее воскликнула Женя уже привычным, тем заправским инспекторским тоном, от которого у обслуги, надо полагать, загодя дрожат поджилки.
Женя предполагала увидеть перед собой толстую, грудастую женщину в белом переднике, с голыми локтями. Но отворилась дверь, и перед Женей появился Гриша собственной персоной, вчерашний ее кавалер, в черном пиджачке с лоснящимися локтями, в пухлых ватных штанах, заправленных в серые, огромные валенки с надрезами сзади.
— А-а, привет!— сверкнул зубами Гриша и подал руку.— Как жизнь, как настроение?
— Спасибо, хорошее,— скрывая растерянность, Женя на всякий случай через силу улыбнулась.— А вы как здесь очутились?
— Ты же кричала заведующую, вот я и вышел.
Женя оторопела.
—Перестаньте сиять, как медная пуговица!— наконец проговорила она, чуть не задохнувшись от негодования.
«Ах ты, подлый мальчишка! Инжене-ер! Московский высший!..»
— Почему вы не в белой курточке?!
«Плясала с ним весь вечер, выплясывала, как дура, на глазах у всего поселка. Что теперь обо мне подумают, что скажут! Ах, наглец, он же меня еще поцеловать хотел!»
Гриша между тем оглядел себя, удивился, что па нем нет белой курточки, затем ударил себя ладонью по лбу, будто вспомнил:
— Ах да, в стирке.
Ей хотелось отхлестать его по щекам. Почему она вчера упустила такую возможность?
— Вам известно, на весь персонал должно быть сменное белье? Или вы здесь с сегодняшнего утра работаете? Должность инженера вас не устроила?
Гриша пожал плечами, без всякого смущения посмотрел Жене в лицо и, кажется, хотел сказать что-то по-вчерашнему пустое и легкое, но сдержался. Ох, если бы он только осмелился произнести хоть что-нибудь подобное, как бы она ему всыпала! Боже мой, почему она еще вчера не разглядела его, ведь он весь на виду, такой убогий, такой примитивный, такой... шалопай, ни больше, ни меньше.
— Ведите нас на кухню!—приказала она.
Гриша молча, не оглядываясь, шагнул в узкую дверь, тетка Нюра — за ним, зацепилась полой за гвоздь и без всякого инспекторского достоинства заорала на Гришу:
— За штаны бы тебя да на этот гвоздь!
Гриша только вобрал голову в плечи и ничего не сказал, понимая, будет только хуже.
Над котлом, в белесой синеве пара возвышался повар, тоже молодой парень в белом колпаке.
— Покажите, где разделываете пищу!
Повар молча кивнул на столик с раскисшей доской.
— А где кладовая?
Он кивнул на желтые косяки без двери. Женя шагнула туда. На непокрытом стуле (и где они его раздобыли, когда в поселке везде одни табуретки?!) лежал огромный кусок вареного мяса с белой костью, торчащей прямо на Женю. Гриша поднял мясо за эту кость, переложил его на столик, коротко задумался, затем приподнял стул боком, стряхнул мясные крошки и предложил Жене сесть.
Нет, это был совершенно ничтожный человек! Да как он осмелился вчера подойти к ней?!
— Так, та-ак!—Женя огляделась.
В углу мерцала темно-зеленая лужа огуречного рассола, и в ней стояли две бочки. Брюхастые, как шхуны они отражались в луже. Сбоку, на нетесаных, занозистых стеллажах, распластались мешки с мукой и крупой. Под взглядом Жени, будто нарочно, по мешкам с писком прошмыгнула серая мышка. Женя громко, со стоном вздохнула.
— Как ваша фамилия?
— Суббота Григорий Иванович,— казенно произнес Гриша.
«Боже, а фамилия-то!»—изнемогала Женя.
— У вас что, специальное образование? Или врожденный кулинарный талант?
Она принялась его отчитывать с такой изощренной находчивостью, что даже тетка Нюра оживилась. Здесь же, в кладовой, Женя составила протокол о санитарном нарушении и наложила на Субботу персональный штраф в сто рублей.
— Если через три дня вы не выполните того, что я вам тут записала по пунктам, то, я думаю, товарищ Суб-бота,— она презрительно выделила два «б»,— вам придется вернуться на прежнюю должность. В мэ-тэ-сэ!
— Ладно, ладно, я уже пуганый,— мрачно произнес Гриша, независимо сунул руки в карманы и сквозь зубы длинно сплюнул в лужу рассола.
По дороге в здравотдел Женя продолжала наращивать негодование, – ну как могли поставить такого балбеса на столь важную работу! И как она, взрослый, девятнадцатилетний человек, медицинская сестра, ей доверены судьбы многих и многих людей, могла попасться на удочку этого вертопраха?!
Вечером к ней в больницу прибежал — нет, не Гриша с милыми безделушками, как ей вчера мечталось, а председатель правления сельпо, уже знакомый дядя в рыжем полупальто и в белых бурках.
— Вы меня без ножа режете, дорогая!— начал он, едва увидев Женю.— Что вы натворили? Суббота подал заявление. Бросает работу, говорит, ни за что на него штраф наложили.
Женя холодно объяснила, за здоровье района в целом отвечает здравотдел, а не сельпо и что именно из-за беспорядков в столовой здоровье района находится под угрозой. Неужели сам товарищ председатель не видит ничего предосудительного в деятельности, вернее, бездеятельности Субботы?
— Да я понимаю вас, дорогая, отлично вас понимаю! Но как мы можем оставить в такое время столовую без зава? Посмотрите, сколько там сейчас машин, сколько шоферов, какая там очередища! На весь район, можно сказать, единственная приличная столовая, и ту закрываете.
— «Приличная»,— передразнила Женя, едва удерживаясь, чтобы не сказать: «Там черти ноги поломают».— Мы не закрываем столовую, мы хотим, чтобы она действительно стала приличной.
— Да как же не закрываете? А Суббота уходит, это вам что?
— Ищите другого заведующего.
— Спасибо за мудрый совет. Да на такое место никого сейчас днем с огнем не сыщешь. Кого сосватаешь на пятьсот рублей? Дураков нет. Это во время войны, в голодуху, в нашу систему лезли кто надо и не надо, а сейчас-то голодных нет, по хлебу пешком ходим! Суббота ведь шофер, по болезни, а скорей по своей лени, пошел на кулинарную работу.
— Вот видите, сами все хорошо понимаете. Нельзя его на таком ответственном месте держать. Он даже санитарного минимума не знает. И знать не хочет.
— Согласен с вами, порядок обязательно наведем, но снимите штраф! Это же... политически неверно в такой ответственный момент!
И он еще пытается грозить ей!
— Штрафа мы снимать не будем,— отчеканила Женя.— Наводите порядок. Не то мы и вас оштрафуем рублей на двести.
— Кто ваш начальник?— потерял терпение председатель сельпо.
— Грачев. Можете обращаться,— сухо закончила Женя. Она и не подозревала о такой решительности в своем кротком характере.
Председатель нахлобучил пыжиковую шапку, пообещал встретиться в райкоме с бюрократами от медицины и хлопнул дверью.
Он ушел, и Женя заволновалась. Если столовая на самом деле не будет работать, то шоферы разнесут здесь всю медицину. Станет всё известно райкому, узнает Николаев. Не похвалит.
Но если в такой грязи размножится какой-нибудь идиотский микроб и вспыхнет эпидемия, тогда что?
В больнице она пошла перевязывать Малинку, пыталась отвлечься от мыслей о столовой, и вдруг вспомнила, что Суббота — это и есть тот самый шофер из совхоза «Изобильный», тот самый негодяй, который соблазнил и бросил Соню Соколову. И на молодежном вечере, возможно, была и Соня и, конечно же, видела, как блистательно вела себя Женя. Какой срам, стыд и позор!
Теперь хоть носа не высовывай из больницы. Будут пальцем показывать, скажут: Субботе, повару, весь вечер голову кружила, а потом оштрафовала ни за что...
20За два дня до ноябрьских праздников санитарка потихоньку сказала Жене:
— К вам пришли.
К Жене заходили многие, знакомые и незнакомые с самыми разными просьбами, и Женя охотно отзывалась, она любила помогать и чувствовать себя нужной, полезной людям. Но как ни привыкла она к неожиданным визитам, все же удивилась, увидев перед собой Сергея Хлынова. И, пожалуй, даже обрадовалась: сам пришел. С просьбой.
— Привет, Женечка!
Он улыбнулся, чуть вкривь, нешироко, снял кожаную рукавицу и подал жесткую ладонь. Женя тоже протянула руку. Со сложным чувством — все-таки огорчений он ей доставил больше, чем радости. И наверняка еще доставит, почему-то ей так показалось.
— Ирина здесь?— спросил Сергей. Так и есть — опять Ирина.
— Дома...
— А хирург? Ушел? Да ты не бойся, не бойся,— усмехнулся Хлынов.
