Феоктист Березовский - Бабьи тропы
Вначале Степану нравилось и благолепие монастырского храма, и благочестие монахов, весь распорядок монастырской жизни.
Но однажды во время заутрени, которая начиналась в пять часов утра, он обратил внимание на одну сцену, которая промелькнула в храме перед его глазами в толпе монахов и послушников.
Степан в этот день оказался неподалеку от небольшого ряда молодых послушников, стоявших на коленях у правого клироса и окруженных пожилыми монахами. Послушники почти беспрерывно крестились и клали земные поклоны. Некоторые из них усердно стукались лбами о пол. Все шло как будто в полном порядке и согласно церковному уставу и благочинию: нараспев возглашали молитвы поп и дьякон; скороговоркой вычитывал молитвы псаломщик; неплохо пел хор; усердно молились паломники и монахи, стукались лбами о пол послушники, над головами молящихся плавали облака ароматного дыма, который поддавал из своей кадильницы дьякон.
Вдруг один из монахов — толстый и русоволосый — толкнул кулаком в затылок стоявшего впереди него на коленях послушника и негромко, полушепотом сказал:
— Кланяйся и считай дальше…
Для послушника этот удар был, очевидно, неожиданным и настолько сильным, что он сунулся головой вперед и почти упал, ткнувшись носом в пол, тотчас же он оперся руками о пол и, продолжая стоять на коленях, разогнул спину и повернулся лицом к монаху, задирая кверху голову, он покорно молвил:
— Я все отсчитал, отец…
— Врешь, — сердито прошипел монах. — Господа не обманешь!.. Ты положил только сто поклонов. Кланяйся и отсчитывай еще двадцать поклонов… как назначил отец Мефодий.
Послушник вновь начал креститься, кланяться и стукаться лбом о пол.
Через некоторое время, в самой середине толпы монахов, еще один монах толкнул кулаком в затылок послушника, стоявшего впереди него, и тихо сказал:
— Худо молишься, Димитрий… Встань… Перекрестись… Пади на колени… Кланяйся в землю…
Быстро поднявшись с пола и разогнувшись во весь рост, послушник с маху пал на колени и поклонился.
А монах продолжал негромко командовать:
— Встань… Перекрестись… Пади на колени… Кланяйся…
Степан насчитал десять таких поклонов.
Сухая и тонкая шея послушника покраснела и точно бисером покрылась крупными каплями пота.
Монах нашептывал послушнику:
— Становись опять на колени и считай поклоны до положенного числа. — Монах перекрестился и со вздохом добавил: — Согрешишь с вами, окаянными…
Ранняя утренняя служба в храме была недолгой. Но монахи и послушники обычно уходили из храма, не ожидая конца этого раннего богослужения — они всегда куда-то спешили.
Вот и сегодня лишь зазвучали с амвона слова попа, читавшего «отпуск», они быстро ушли из храма и, пройдя двор, столпились близ монастырской кухни. Плотным кольцом окружили высокого и курносого монаха с большой головой, покрытой прямыми волосами табачного цвета, с такой же бородой и усами, с маленькими зеленоватыми глазами.
Подошел к кухне и Степан и, спрятавшись за угол, стал наблюдать за тем, что происходило в толпе монахов и послушников.
Они наперебой спрашивали, обращаясь к высокому монаху:
— А мне куда сегодня, отец Мефодий?
— А мне?..
— А мне?..
Упитанное лицо Мефодия, и без того суровое, еще больше посуровело. Низкий и зычный голос его звучал властно.
— Нерадивый раб Иван! — говорил он, обращаясь к тому самому послушнику, которого в храме толкнул кулаком в затылок толстый монах. — Доколе ты будешь лодырничать и лукавить перед Господом богом?
Опустив глаза, послушник тихо и смиренно молвил:
— Прости, отец Мефодий!.. Больше не будет того…
— А зачем ты сегодня в храме пробовал обмануть самого господа бога? — продолжал обличать монах послушника. — Зачем слукавил перед господом, когда выполнял наложенную мною эпитимию? Почему вместо ста двадцати поклонов положил сначала только сто? Кого хотел ты обмануть?.. Бога?!
— Прости, отец…
Помолчав, монах сказал, как бы раздумывая:
— Ну… хорошо… прощу я тебя… еще один раз… Стерплю!.. Господь терпел и нам повелел… Но ты, раб лукавый, запомни: это будет мое последнее прощение… Ежели еще раз заметят твою лень, выгоню из монастыря! Понял?
— Понял, отец Мефодий… Больше не пойду на искушение дьявола…
Степан напряженно вслушивался в грозный голос монаха и не все понимал в его витиеватой речи.
Мефодий громил уже другого послушника, получившего в храме подзатыльник:
— А тебе, Димитрий, должно быть, надоело воду возить с реки да песок целительный доставлять в монастырь для освящения! Ну, говори: надоело?
— Нет, отец Мефодий, — так же смиренно ответил послушник. — Прости, отец… Но должностью своей доволен.
— Зачем же ты чуть не полдня спал вчера в лесу и морил там коня в упряжке?
— Нечистый, — бормотал послушник, — нечистый попутал… Прости, отец Мефодий… прости…
— Ай-я-я, Димитрий… Нехорошо!.. Ты забыл, что покровитель твой святой Димитрий Солунский был великий трудолюб. И смиренный богу служитель!.. А ты — лодырь! Да еще лукавый лодырь!.. Как ты выполнял сегодня эпитимию? Как замаливал свой грех?
— Прости, отец!
— Ладно. На этот раз прощаю твой грех, — сказал Мефодий. — Посылаю тебя с сего дня на монастырскую пашню. Будешь ходить там за сохой… — И тоже пригрозил послушнику: — Но помни, Димитрий: не исправишься — выгоню из монастыря!
Изредка высовывая голову из-за угла, Степан вслушивался в грозные речи монаха.
Мефодий обратился к монаху, стоявшему рядом с ним:
— Отец Кирилл, ты пойдешь сегодня на кухню. Заменишь отца Иону. Что-то захворал отец Иона… Да смотри хорошенько за поварами… смотри, чтобы побольше берегли монастырское добро, да поменьше потчевали богомолок… Слышишь?
— Слышу, отец Мефодий, — ответил монах. — Будь спокоен!
— Не доглядишь оком, поплатишься боком, — строго предупредил Мефодий.
— Чую, отец Мефодий, — смиренно проговорил монах. — Понимаю: свой глаз алмаз, чужой — стеклышко.
— То-то!..
Мефодий повернулся к другому монаху, стоявшему слева от него:
— А ты, брат Мелентий, с сего дня сядешь на водовозку вместо послушника Димитрия. Пусть этот лодырь лукавый походит теперь за сохой. После я найду тебе замену. А пока поезди за водой и за песочком…
Степан понял, что отец Мефодий занимает в монастыре какую-то высокую должность и сейчас распределяет монахов и послушников по работам.
В это время из храма стали выходить небольшими группами богомольцы, среди которых Степан заметил свою жену и пошел навстречу ей.
Глава 4
Ходил Степан по лесу между монастырем и рекой и незаметно дошел до реки. Увидел на берегу одинокого рыбака-монаха. Поздоровался.
— Здорово живешь, отец!.. Клев на уду…
— Здравствуй, — ответил монах, не оглядываясь на Степана.
Степан огляделся и, не заметив около монаха наловленной рыбы, шутливо сказал:
— Знать, рыбка-то сегодня не ловится… А может быть, рыбак худ, потому и рыбы нет тут?
Большой, красноносый и обросший белыми волосами монах поднял голову, удивленно посмотрел из-под белых и мохнатых бровей на Степана и хмуро сказал:
— Не клюет сегодня…
Помолчав, он спросил Степана:
— Покурить нет у тебя?
— А разве ты куришь? — спросил в свою очередь Степан, смеясь и подсаживаясь к рыбаку.
Монах еще раз повернулся к Степану, обдал его перегаром водки и сердито сказал:
— А что я… не такой же человек, как ты?
— Да ведь грех, поди, монахам курить, — смеялся Степан, доставая из кармана холщовых портков кисет с табаком и трубку. — Не боишься, что бог накажет?
Монах мотнул головой и угрюмо процедил:
— Нужен я ему… богу-то…
— Неужель, в самом деле, не боишься?
— А чего его бояться? Разбойник он, что ли, бог-то? Набивая трубку и посмеиваясь, Степан говорил:
— Люди сказывают: наказывает он за грехи… смертью карает! А праведным чудеса показывает…
У монаха с похмелья голос немного хрипел.
— Паломник, значит? — сказал он, оглядывая Степана с ног до головы, и протянул: — Та-ак…
Он отвернулся к удочке, помолчал и, снова поворачиваясь к Степану, спросил:
— Из каких ты будешь?
— Крестьяне мы, — ответил Степан.
— Откуда?
— Родился далеко, почти в России, — уклончиво ответил Степан. — Вырос в деревне, близ Тюмени. Все время крестьянствовал. Живал и в городе. Только не в Тюмени…
— Та-ак, — опять протянул монах и снова оглядел Степана. — Вижу… Сам деревенскими делами занимался… крестьянствовал… Значит, будем знакомы… Давай-ка покурим!
