Николай Кузаков - Красная волчица
— Собери, мам, хлеба дня на три. Сохатить пойду.
— Может, погодишь еще?
— Нет, мама, пойду.
С каждой пройденной верстой шаг его становился все — неуверенней. Голова кружилась, тошнило. У ручья, под Светлым бором, он сбросил понягу, намочил голову и лег на траву. Злость перекипела, и теперь на душе было пусто. Василий забылся.
— Ты пошто здесь валяешься? — сквозь дремоту услышал он мелодичный голос Ятоки.
Василий сел.
— Пошто тут лежишь, в чум не ходишь, людей обижаешь? — выговаривала Ятока.
— Сохатить собрался, да голова кругом пошла.
— Совсем дурной стал. Болезнь мозги отняла. Водку пил, в лес пошел. Добрые звери убегут, худые найдут, задавят. Пропадет Васька.
— Верно говоришь. Веди в чум. Выспаться надо.
Василий напился горячего чая и уснул. Ятока поправила подушку и долго смотрела на него. Одни добрые духи знают, как Ятока тосковала по тебе, каждый день просила горы и солнце о встрече. И вот ты пришел. Смотри, как счастлива Ятока.
Василий открыл глаза. В чум сквозь дымовое отверстие проникал свет.
— Проснулся, — улыбнулась Ятока. — Три раза суп грела.
Василий сел.
— Дай что-нибудь попить, — попросил он, — в душе жжет,
Ятока подала туес клюквенного настоя.
— Зачем много водки пил?
— Тошно было, вот и глотнул. — Василий вспомнил Капитолину, и у него засосало под сердцем. Он стиснул зубы. — Я схожу к озеру, умоюсь.
Вернулся Василий. На дощечке, возле шкуры, стояла деревянная миска с кусками мяса.
— Это все мне?
— Тебе.
Ятока подсела ближе к Василию, провела ладонью по шраму на шее.
— Не больно?
— Немного.
— Я мази из разных корней сделала. Помажешь, совсем боль пройдет.
Василия тронула забота Ятоки. Он положил руку на ее хрупкое плечо.
— И откуда ты взялась на мою голову?
Ятока прижалась щекой к груди Василия.
— Ты сегодня не уйдешь?
— Сейчас пойду. Надо сохатого промышлять. Зимой без мяса худо жить будет.
— Я тоже пойду с тобой. На Глухариной речке лучить будем. Лодка там есть. Там и зверя добудем.
— Пойдем.
У охотника сборы скорые: привязал к поняге котелок, кошелек с краюхой хлеба, щепоткой соли, взял ружье, пальму — и готов.
Через несколько минут Василий с Ятокой были уже в дороге. Тропа вела их по горам. Осенний лес полыхал яркими красками. Приятно бодрила прохлада.
— Вася, пошто меня в деревне не любят? — спросила Ятока. — Кайнача придет, его за стол: садят. Много разговаривают. Ятока придет, мужики уходят, бабы пугаются.
— Брось шаманить, и тебя как человека принимать будут. Такая красивая девушка и связалась с чертями. Пусть бродят по лесу. Ты же людей обманываешь.
— Пошто так плохо думаешь? возмутилась Ятока. — Тунгусы никогда не врут. Ятока тоже не врет. Она людей лечит, злых духов прогоняет. Пошто не веришь?
— Ты говоришь, все тунгусы честные. Верно. Что скажешь против простых охотников. А Урукча? Отец твой? Как они оленей нажили, где взяли столько?
Ятока остановилась. Остановился и Василий.
— Охотников грабили, — продолжал Василий. — А почему померла твоя мать?..
— Не говори, — Ятока отшатнулась.
— Что с тобой? — растерялся Василий,
— Кто тебе сказал про мать?
— Об этом все знают.
Ятока вскинула голову. Только что перед Василием был беспомощный ребенок, а теперь стояла решительная бесстрашная таежница.
— Всех оленей отдам добрым духам. Пусть они забудут — зло моего отца.
— Не духам, а людям их отдать надо, простым охотникам и пастухам, тем, у кого с голоду ребятишки помирают.
Василий зашагал по тропе, Ятока шла следом.
— Отец узнает, где ты был, опять тебя ругать будет, — беспокоилась Ятока.
— Пусть ругает.
— Прогонит из дому.
— Не прогонит. А в случае чего, найдем место на земле.
Впереди послышался лай Малыша. Василий остановился, прислушался. Ятока вопросительно смотрела на него.
— На сохатого лает, — определил Василий. — Пошли.
Малыш лаял на седловине хребта. Здесь когда-то от грозы, а может, от брошенного окурка, полыхал огонь. Теперь повсюду лежали обгорелые колодины, а между ними куриями росли березки.
Малыш лаял напористо. Слышался треск валежника и глухое урчание. Василий осторожно шагал через валежины, за ним тенью следовала Ятока. Вот послышался приближающийся топот копыт. Василий с Ятокой притаились за колодиной. Удар копыт. Малыш смолк, но тотчас его лай раздался в стороне.
— Шибко злой: Малыша гоняет. Однако два — матка и бык.
Василий приложил палец к губам.
Они пробрались к березкам и выглянули из-за них. Впереди, саженях в ста, на поляне стояла матка. Вокруг нее ходил бык. Широченные рога с острыми отростками лежали на спине. Вся морда и шея быка были в крови. Вот он опустил голову, выставил рога и бросился в чащу, где за кустами виднелся толстый пень. Оттуда донеслись удары рогов.
— С кем-то дерется, — прошептала Ятока. — Стрелять матку надо.
Василий не ответил. Он держал наготове ружье и выжидал. Разъяренный бык вылетел на поляну и остановился возле матки. Василий вскинул бердану, хлопнул выстрел, бык вздыбился и бросился на него. Ятока юркнула под упавшее дерево. Василий передернул патрон и, когда сохатый сделал прыжок, еще выстрелил. Бык перевернулся, вонзив в землю серые штыки рогов. На него налетел Малыш и с остервенением стал рвать шерсть. Матка убежала.
— Совсем понятия у тебя нет, — выбравшись из-под колодины, заговорила Ятока. — Сначала матку стрелять, надо. Бык от нее не уйдет. Потом его добывать. Сразу два зверя будет.
— Я знаю.
— Пошто, неправильно стрелял?
— Мама у нас мясо не ест, а нам с отцом одного сохатого хватит. Матка на другую осень пригодится. Да еще теленка вырастит.
Василий с Ятокой подошли к сохатому. Вся морда его и шея были в ранах, глубоких, кровоточащих.
— Шибко дрался с другим быком.
— Нет, это медведь следы оставил, — осмотрел раны Василий. — Видишь, на шее четыре борозды от когтей.
Ятока оглянулась.
— Он его должен где-то прикончить, — на всякий случай приготовил бердану Василий. — Бык вон туда, к пню, бегал.
Василий осторожно шел с ружьем, Ятока за ним, земля вокруг была вспахана копытами сохатого, на поломанных березках пятна крови.
— Вот где они дрались, — показал Василий.
Он сделал несколько шагов и у пня увидел темную тушу медведя. Подбежал Малыш и вцепился ему в загривок. Все тело зверя было исколото рогами.
— Поработал сохатый, — в голосе Василия слышалось уважение.
— Дурной медведь. Зачем лез. Сохатый сейчас злой и смелый, покачала головой Ятока.
— Мяска хотел отведать.
— Ягоды много, орехи есть, зачем ему мясо? Совсем дурной.
Василий с Ятокой разделали туши зверей, залабазили, захватили с собой мяса и спустились к Глухариной реке. Здесь на берегу было небольшое зимовейко, возле него, у стены, перевернутая вверх дном лодка, в зимовейке — острога, смолье.
— Теперь будем отдыхать, придет ночь, лучить поплывем, — раскладывая костер, говорила Ятока.
Василий лежал на мягкой траве и смотрел в небо. Там, в голубой выси, парили орлы. Рядом сидела Ятока, гладила его кудри. Она радовалась, что Василий с ней. А в его душе не проходила боль.
Малыш от нечего делать бродил по берегу, вынюхивал в траве мышей, потом подошел к воде и стал громко лакать. Ятока посмотрела на Малыша и спохватилась.
— Совсем забыла сказать тебе, Вася. Недавно Генка Лавочник приходил на стойбище. В чуме у Урукчи сидели. Я мимо шла. Урукча Генке говорит: «Собак у охотников травить надо. Без собак что спромышляют охотники? А голодные куда пойдут? В лавку к деду».
Василий был занят своими мыслями и не вслушивался в слова Ятоки, поэтому они смутно доходили до его сознания.
— Они все давно к Степану в каталажку просятся, — лишь бы что-то сказать, ответил Василий.
Через несколько дней Василий с Захаром Даниловичем вывезли мясо из леса. Мария Семеновна рада — коли Василий зверовать может, значит, силушка возвращается.
— Вася, унеси-ка мяса Корнею Ивановичу, — попросила она. — Да выбери помягче да пожирней. И скажи, пусть вечером вместе с Домной Мироновной приходят на свеженину.
— Ладно, скажу.
— Прибаливать я, Вася, что-то стала.
— Полежи в постели, трав попей.
— Да я не про то. Пора бы тебе подумать о невесте. Я вот старею, сдала бы хозяйство невестке и — на покой. Хоть перед смертью бы внуков понянчила.
Василий насупился.
— Сам вижу. Да только не торопи меня, мама.
Вышел он из дома, а навстречу ему Сема с мешком в руках.
— Ты куда? — спросил Сема.
— К деду Корнею.
— И я к нему. Рыбы поймал на пирог.
