Евгения Изюмова - Дорога неровная
- Да, но я же не мужчина, как я могла это объяснить ему, мальчишке, как мог это сделать Антон, если сам был мальчишка?
- Вот-вот… Мальчишка. Ты прощала Антону, что он медленно взрослел, что лет до тридцати в его душе таился тот двенадцатилетний мальчишка, который вдруг возненавидел отца за то, что тот бросил его. Ты помнишь его истерику и крик: «Разве мне хорошо, что у меня нет отца?» А Павел этого не прошел. Он жил-жил и вдруг понял, чего лишил его отец - своей заботы, своей дружбы, всего, что он мог ощутить рядом с отцом. Он по своему мальчишеству решил, что виновата в этом ты, что ты сделала не всё, чтобы удержать отца в семье.
- Я сделала всё! - закричала Александра.
- Я это знаю, но Павел не знает. И в нём вдруг проснулся обиженный мальчишка, и он засел в его душе, и всё время его пинает и пинает, подзуживает чем-то насолить тебе. Внешне Павел - взрослый, самостоятельный человек, но, в сущности, он еще мальчишка, которому, может быть, тоже двенадцать лет.
- И что мне делать? - потерянно спросила Александра. Она и впрямь не знала, как вести себя с младшим сыном. Она любила его так же, как и старшего, но иной раз в душе вспыхивала искра злости, потому что хотела его обнять, а он отталкивал её то взглядом, то неблаговидным поступком. Да, сын страдал, и не желал страдать в одиночку, поэтому хотел, чтобы страдала и мать. И от этого душе Александры было ещё больнее.
- Ты потерпи, милая, - сказала Павла Федоровна, - и прости его. Он сын твой. Запомни, что я сейчас тебе скажу, и повторяй почаще: «Я принимаю жизнь. Господи, дай мне силу изменить то, что можно изменить, и дай силы вытерпеть то, что невозможно изменить. Я принимаю жизнь! Хочу быть счастливой, любимой, успешной, богатой. Да будет так! Я богата богатством вселенной, я успешна, ибо достойна успеха. Я есмь сила, богатство, здоровье, успех. Я открыта космическому источнику изобилия. Я - источник любви и счастья. Мир наполнен прекрасными людьми, и я всегда встречаю их на своем пути. Я люблю весь мир, а мир любит меня. Так и будет! Я верю в это!» Помни, что Бог посылает человеку такие испытания, которые он выдержит, вернее, не посылает таких испытаний, которые человек не выдержит.
Александра изумленно слушала мать, а та двумя раскрытыми ладонями нарисовала перед её лицом восьмёрку, знак бесконечности. Александра смотрела на неё, как завороженная, а у всех, кто стоял рядом, лица были торжественные и светлые. Она почувствовала себя очень сильной, способной на многое.
Павла Фёдоровна обняла дочь, и та почувствовала слабый ток по телу: наверное, именно так заряжается аккумулятор. Или, наоборот, разряжается?
Геннадий тихо произнёс:
- Мам, осторожнее. Придет время, и она будет с нами всегда, а сейчас пусть идет в свой мир.
Александрой овладела великая печаль, словно теряла что-то очень необходимое ей. Она оглядела всех людей, которые окружали её, стараясь запомнить навсегда их лица. Впрочем, у неё несколько фотоальбомов, и все там запечатлены. Вот стоит мама, рядом, едва улыбаясь, Виктор: он всегда был неулыбчивым. Отец выгнул левую бровь, глядел на неё орлиным взглядом, а Гена смотрел слегка насмешливо, однако по-доброму. Вдруг мелькнуло знакомое лицо, на нём - странная смесь страха, неприязни, насмешки, злорадства, любопытства и Бог знает, что ещё проступало на том лице. Валерьяновна! Братья Изгомовы тотчас встали перед ней, но Александра осторожно рукой отстранила их, и Толик с Володей расступились. Лицо Валерьяновны стало виноватым. Александра тихо произнесла:
- Простите меня, Нина Валерьяновна, за то, что не сумела набраться терпения, чтобы не конфликтовать с вами. Но вы сами виноваты: зачем Витальку настраивали против меня?
- Натура такая, - усмехнулась Валерьяновна. - Но и ты прости меня. А еще прошу - не забывай за меня свечи в церкви ставить.
Александра кивнула, а Геннадий, легонько толкнул её в плечо:
- Пигалица, ты у нас загостилась, давай-ка до дому, - и пожелал: «И пусть бывает в жизни не легко, И не всегда судьба тебе послушна, Живи красиво. Вольно. Широко. Люби людей - светло и простодушно…»
Мать добавила:
- И пусть тебя потомки помянут хорошей песней или добрым словом.
Даже Виктор заговорил «высоким штилем»:
- И явно это или тайно, Но так уж водится, хоть плачь. Одним везет необычайно. Другим темно от неудач, - и осторожно пожал локоть сестры. - А ты верь только в хорошее.
- Чего это вы? - оторопела Александра. - Стихами шпарите, пожелания всякие говорите.
- Да у тебя же завтра день рождения! - засмеялся Геннадий.
- Ой, и правда! - воскликнула Александра. - Приходите ко мне.
Геннадий покачал отрицательно головой:
- Пигалица, ты же знаешь, мы не можем, это ты к нам, как снег на голову среди лета, сваливаешься. А мы здесь навечно.
- Где - здесь? И вообще, как умудрились оказаться в одном посёлке, хотя все жили в разных местах? Ладно, ты или Витя, я про вас ничего не знаю, а как мама умудрилась уехать, а я и не заметила?
- Она уехала, ты сама её провожала в тот путь, просто ты, когда появляешься здесь, забываешь об этом. А там, в своем мире, ты забываешь про наш мир.
- Да я же здесь впервые! - возразила Александра. - И мне так нравится ваш посёлок - тихо здесь, благопристойно… Я бы хотела…
Геннадий не дал ей завершить фразу:
- Знаешь, Пигалица, шуруй-ка отсюда: это не твой мир, вернёшься, когда час настанет.
Александра обиженно засопела: и так живёт вдали от всех родных, приехала к ним, а они её прогоняют…
Павла Фёдоровна кивнула, соглашаясь с Геннадием:
- Да, доченька, иди своей дорогой, конца её пока не видно. И знай, мы любим тебя и заботимся о тебе. И все невзгоды ты перенесёшь с достоинством.
- Они будут? - поинтересовалась Александра не из желания узнать свое будущее, а просто так - из любопытства.
- Будут, - Павла Федоровна грустно кивнула, - но знаешь, ты все преодолеешь, верь в это. Бог не даст тебе испытания такого, что ты не сумеешь перенести, и все, что не свершает Бог - все к лучшему. Я могу только сожалеть, что лучший период жизни к тебе приходит через страдания, но ведь выстраданное всегда дороже человеку. Я права? А главное - не пускай в душу зло.
Александра пожала плечами. Она привыкла идти по тернистому пути, который лежал перед ней, и кто знает, почему он не из асфальта или бетона, а весь в рытвинах и ухабах, и… «лишь сильный по дороге той пройдет, а слабые в дороге погибают…» Где слышала она те слова?
- Ну все, тебе пора, доченька, - ласково сказала Павла Федоровна и осторожно провела тыльной стороной правой ладони по ее щеке.
Александра хотела попрощаться со всеми сердечно: обнять, расцеловать, но неожиданно появилась незнакомая женщина с печальным ликом Богородицы, и между Александрой и её родными возникла тончайшая прозрачная преграда, а в голове зазвучал мелодичный голос: «Не надо, милая, они любят тебя, но они - другие, вам нельзя прикасаться друг к другу. Они - души. А ты - живой человек», - «Как же я вижу их, как оказываюсь здесь?» - «Твоя душа страдает от одиночества, в ней - вина перед каждым, кого ты знала и любила, но кто сейчас в мире ином. Так всегда бывает: один человек обидит другого, а потом спохватывается, да извиниться не перед кем, вот и возник этот посёлок, который ты зовёшь небесным, выдумщица ты наша, - она по-доброму улыбнулась. - Но тебе и в самом деле пора, сегодня ты загостилась».
Александра тоже улыбнулась:
- Правильно, пора и честь знать. В гостях хорошо, а дома лучше, - и махнула, прощаясь, рукой всем, кто провожал её за околицу чудесного посёлка. Потом она разбежалась и взмыла вверх. Её подхватил стремительный воздушный поток, люди в белых одеждах внизу мелькнули и сразу пропали, а она мчалась вперед по какому-то темному тоннелю к светлому пятну. Все правильно, подумалось Александре, свет в конце тоннеля обязательно должен быть. И он был - Александра вылетела на простор и ахнула: внизу, как из космоса, видна была Россия. Её Родина. Внизу замерцал огонек, и Александра поняла, что это свет из окна дома, где её всегда любят и всегда ждут, несмотря на недомолвки и разное восприятие современного мира. Она спикировала, как на маяк, вниз и приземлилась точно во дворе дома, где она сейчас жила…
Тихо звякнул будильник, и тут же возле уха Александры раздалось громкое и требовательное: «Муррр!» Это приветствовала её черная, без единого белого пятнышка, пушистая кошка, и утреннее «муррр» на кошачьем языке явно означало: «Хватит дрыхнуть, корми меня!» У Черномазки был своенравный и самостоятельный характер. Подобранный на улице котёнок, превратившись в грациозную ловкую кошку, уличные привычки не забыл: Черномазка, округлив от злости глаза так, что радужка превращалась в тонкий ободок, запросто могла вцепиться зубами и когтями в руку хозяйки. Так что, наверное, кошка именно так и говорила Александре, как ей подумалось.
Тут же она ощутила на своей руке, лежавшей поверх одеяла легкую тяжесть: это собака положила ей на руку голову и дала понять, что она - рядом. Александра потрепала собаку по голове и услышала тихий утробный короткий рык, что, наверное, можно было перевести так: «Хозяйка, пошли гулять». Александра после Ярика, который жил у Дружниковых в Тавде, никогда не имела собак. А эта тоже, как и Черномазка, приблудилась щенком к их подъезду, и сын Антон, у которого было доброе сердце, хотя уже и взрослый мужчина, принес щенка домой. Бежало время, а щенка не удалось пристроить в «добрые руки». Он вырос в красивую собаку. У неё был ярко выраженный чепрачный окрас - золотисто-чёрный, её можно было принять за крупного щенка овчарки, если бы не уши - два лопуха, торчащие по сторонам с опущенными вниз кончиками. Уши собаки, когда она носилась в ближайшей лесопосадке кругами вокруг Александры, так живописно развевались, словно два флажка, что её и назвали Лопоухая, потом - Лопоуха, что превратилось в Лопуху.
