Владимир Зима - В пургу и после (сборник)
— Нина!
— Что? — спокойным голосом спросила она.
— А я все равно буду ждать здесь.
Дверь со скрипом отворилась, а затем, увлекаемая тяжелым противовесом, с оглушительным грохотом захлопнулась.
Потоптавшись с минуту на месте, Кузьмин побрел по дороге. Огни поселка казались близкими, но Кузьмин знал, как обманчивы бывают расстояния в темноте полярной ночи. Кажется, вот они, рядом, теплые огни разноцветных окон, а оказывается, что идти до них — ох-хо-хо… Да еще если знаешь, что тебя никто не ждет ни за одним из этих окон, и вовсе невмоготу брести одному по пустынной обледеневшей дороге…
Кузьмин остановился примерно на середине пути между аэропортом и поселком. Подумал, что в гостиницу его уже наверняка не пустят, повернулся v быстро зашагал назад.
В зале ожидания уборщица мыла пол. Кузьмин взял со столика зачитанный до дыр «Огонек» и пошел в коридор. Из-за закрытых дверей доносился писк морзянки, селекторные однообразные голоса. По второму этажу кто-то ходил, гулко топая подкованными сапогами.
Отогревшись у батареи парового отопления, Кузьмин вышел на улицу. Было без пяти одиннадцать. Послышался далекий гул моторов, и на горизонте показались бортовые огни самолета. По звуку Кузьмин определил, что на посадку заходит «ИЛ-18». «Еще кому-то не повезло…» Самолет включил прожекторы, свет был ослепительно голубым и казался плотным, материальным, упругим, он будто бы соединял самолет с посадочной полосой, и тяжелая машина садилась, опираясь на белые конуса.
Нина вышла из аэропорта вместе с женщиной-синоптиком. Кузьмина она не могла не заметить, но никак на его присутствие не отреагировала. Женщины пошли по дороге к поселку, а в некотором отдалении за ними поплелся Кузьмин, пряча нос в поднятый воротник полушубка и на чем свет стоит проклиная Нину и себя, дурака, — мерз, мерз, понимаешь, как собака, на тридцатиградусном морозе, а она…
Потом женщина-синоптик свернула на боковую тропинку, ведущую к двухэтажным аэропортовским домам, а Нина пошла дальше, и Кузьмин, прибавив шагу, догнал ее и пошел рядом, не зная, что делать дальше.
В морозном чистом небе медленно начинал разворачиваться лилово-красный шлейф северного сияния…
— Красотища-то какая, — с фальшивым восхищением произнес Кузьмин, задирая голову вверх. — Пока в отпуску был, все мечтал, как снова увижу… Самые лучшие сияния, конечно, у нас, в Тикси. Знаете, Нина, приезжайте ко мне в гости!..
— Сиянием любоваться? — усмехнулась она. Кузьмин смущенно засопел и вдруг сказал: — А у меня ландыши есть.
Нина повернулась к нему, и Кузьмин увидел, как ее брови удивленно поднялись вверх и тут же опустились, а губы изогнулись в недоверчивой полуулыбке.
— Не может быть…
— Все может быть, — сказал Кузьмин и стал на ходу расстегивать полушубок.
Нина поверила. Она рукой остановила Кузьмина и тихо сказала:
— Тогда не доставайте их сейчас. Они могут замерзнуть…
— Хорошо, — покорно сказал Кузьмин и застегнул полушубок.
Нина посмотрела на него снизу вверх. Рядом с Кузьминым она казалась маленькой и хрупкой. А взгляд ее был доверчивым и жалким. Кузьмин вздохнул и достал сигареты.
— Не кури на морозе, легкие застудишь, — заботливо сказала Нина, поправляя выбившийся шарф на шее Кузьмина.
— Ладно, не буду, — согласился Кузьмин.
И они молча пошли рядом по обледеневшему шоссе.
Вошли в поселок. На улицах не было ни души. Одно за другим гасли окна в домах. И жалобно поскрипывали над головами ржавые жестянки уличных фонарей.
Потом они на цыпочках, чтобы не разбудить дежурную, пробирались по расхлябанным половицам общежитского коридора, и у Кузьмина в предчувствии радости сладко сжалось сердце.
Нина своим ключом открыла дверь и пропустила Кузьмина в комнату, лишь затем включила свет.
Две кровати, стол, тумбочка с настольной лампой, шкаф.
Знакомая обстановка. Наверное, во всех общежитиях одно и то же.
— И что мы будем делать? — озабоченно глядя на Кузьмина, спросила Нина.
— Может, чаю попьем?.. — неуверенно предложил Кузьмин.
— Хорошо. Давай будем пить чай.
Нина повесила свой полушубок на единственный гвоздь у двери и ушла за шкаф, где, наверное, был кухонный уголок. Кузьмин снял шапку и полушубок, поискал глазами вешалку или гвоздь, не нашел и свалил одежду в угол.
— Ты не стесняйся, присаживайся прямо на кровать, — донесся из-за шкафа голос Нины. — Стульев, как видишь, у нас нет. Зато рядом с тумбочкой на полу есть приемник. Если хочешь, включи, только не громко… Соседей не разбуди…
Кузьмин нажал на клавишу. «Маяк» передавал эстрадный концерт.
— Помочь не надо ли чего? — спросил Кузьмин.
— Пока не надо.
— А курить здесь можно?
— Кури. Где-то под кроватью есть пепельница. Наклонившись, Кузьмин пошарил рукой и вытащил на свет огромную пепельницу, наполненную разнокалиберными окурками. Папиросы «Дюшес» с толстыми мундштуками, испачканными помадой, сигареты с фильтром и без фильтра, «Беломорканал», докуренный «до фабрики», с крепким мужским прикусом на смятом мундштуке.
— А кто в этой комнате курил?
— Подруга… Позавчера на материк ее проводили, в отпуск. Пришли три девчонки, выпили бутылку вина…
— Я смотрю, здесь девчонки «Беломор» курят.
— Ребята, из соседней комнаты. Приходили с гитарой…
Кузьмин наклонился к беспорядочно сваленной одежде, извлек из кармана бутылку вина. Нина вышла из-за шкафа, держа в руках чайник и две чашки.
— Убери эту гадость, — брезгливо скривилась она. — Мы чуть не отравились… Это прошлогоднее вино, на складе замерзло…
— У меня еще есть, — сказал Кузьмин. — Не портящийся продукт.
При виде бутылки коньяка Нина заметно погрустнела. Она ушла за шкаф и долго не появлялась. За стеной кто-то неожиданно громко рассмеялся, послышался визгливый женский голос: «Да ну тебя, Колька!..» Потом все снова стихло.
— Я подумала, что ты, наверно, проголодался, и приготовила ужин, — сказала Нина и начала расставлять на столе тарелки с сыром, шпротами, тушенкой и консервированным салатом.
— Да я, в общем-то, не так чтобы очень…
— Не оправдывайся. Бери вилку и ешь. С хлебом.
— Рюмки дай какие-нибудь, — попросил Кузьмин.
Нина принесла из-за шкафа две маленькие, с наперсток, рюмки. Мимоходом она выключила верхний свет, от которого уже начинали болеть глаза, и включила зеленую лампу, пристроенную на стене вроде бра.
— Полный интим, — невесело усмехнувшись, сказал Кузьмин.
— Уж какой есть, — в тон ему ответила Нина.
— А-а… Ладно! Проще жить надо! Давай выпьем!..
— Мне чуть-чуть, — сказала Нина, прикрывая рукой рюмку.
— Ну, за земляков! Чтобы зимовка у них была теплая, дорога легкая и чтобы хоть кто-нибудь вспоминал их добрым словом на материке, — сказал Кузьмин, задумчиво глядя на рюмку. — А еще, чтобы они почаще ходили друг к другу в гости — земляки!..
И, подмигнув Нине, Кузьмин выплеснул содержимое рюмки в рот.
— Ко мне еще никто не приходил в гости, — сказала Нина.
— А соседи с «Беломором» и с гитарами?
— Это все к Веронике… — будто оправдываясь, сказала Нина.
— Ничего, наши ноги в наших руках! У меня по плану, кажется, через месяц должен быть облет трассы. Выберу пред штормовую обстановку и заявлюсь к тебе недели на две… Плохая идея?
— Хорошая идея. Да только ты не прилетишь.
— Почему?
— Не знаю. Ладно, не будем об этом. Чаю хочешь?
— Хочу, — растерянно произнес Кузьмин.
— Чайник остыл уже, пойду подогрею.
Нина ушла за шкаф, а Кузьмин налил себе полную рюмку коньяку и одним махом выпил.
— Ты не злись на меня. Во-первых, у меня характер такой — все говорят: «Колючка»… Во-вторых, я просто устала сегодня. Да и зря мы все это затеяли…
— Если хочешь, я могу уйти, — независимо пожал плечами Кузьмин, но уходить ему не хотелось, и Нина тоже знала это.
— Куда ты сейчас пойдешь? — вздохнула она. — В гостиницу не пустят…
— В аэропорт. На креслах переночую.
— Там после твоего рейса еще три борта ожидалось. Забито все, наверно… Я постелю тебе на Веркиной постели. Пей чай пока…
Она села к столу, задумчиво подперев подбородок.
— Черт знает что такое! — неожиданно жалобно сказала она.
— Ты… о чем?
— Ничего, так… Дай сигарету. Кузьмин прикурил две сигареты, одну протянул Нине.
— Где ты научился так прикуривать?
— А что?
— Красиво! — издевательским тоном произнесла Нина. — Как в кино!..
— А ведь верно, где-то в кинофильме подсмотрел, — признался Кузьмин.
— Не люблю я кинофильмы, — сказала Нина, и Кузьмину на миг показалось, что в ее глазах мелькнули злые огоньки.
