Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена
— Трудно?
— Легко! — певуче ответила девушка и улыбнулась. Подумала чуть, подтвердила:
— Правда, легко. А вот поработаю столько же, сколько Цогзолма, еще легче будет… Она с первых дней на ферме, две весны уже встретила.
Девушка оказалась разговорчивой. Через минуту-другую я уже знала, что зовут ее Дэнсма, что рабочий стаж ее совсем невелик, она работает всего-навсего со среднего месяца весны[10], до этого была официанткой в городской чанной. «А вы не новый зоотехник? Цогзолма говорила». Дэнсма рассказала, что в чайной сильно не поглянулось, что теперь она хочет стать достойным человеком, как Цогзолма.
Я слушала простодушный рассказ девушки и приятно удивлялась. Удивлялась не тому, что Дэнсме «легко работать» и что хочет она стать достойным человеком. Это было понятно. А тому, что она, о чем бы ни говорила, непременно упоминала Цогзолму.
— Я что, вот Цогзолма…
Оказывается, Цогзолма посоветовала Дэнсме бросить чайную «раз душа к ней не лежит» и приезжать к ним в объединение работать дояркой. «Только тут все твои таланты и раскроются…» Цогзолме поверила: вместе росли, подружки были. «Но она с самого детства — умнее меня была».
Немножко наивная, простодушная и славная Дэнсма тараторила без умолку.
— Весною тут страшный шурган был… Наверно, читкуры[11] играли в прятки. Коров наших они разогнали по степи, едва мы собрали их. Одного теленка все-таки утеряли — от коровы Сказочки. Цогзолма страшно переживала за него. Но все благополучно обошлось, дней через пять нашли. Он оказался в десяти километрах отсюда. Пургу и снег под копной снега переждал, хитрюга. Привезли бодрого и здорового. «Ясным месяцем» назвала его Цогзолма.
Из глубины коровника к нам подошла еще доярка. Я стала спрашивать ее о работе. Но, видно, настроение у девушки было пасмурное: отвечала она неохотно. Но когда разговор зашел о Цогзолме, словно солнышко заглянуло в коровник и упало на загорелое до черноты лицо моей молчаливой собеседницы.
— Цогзолма, Цогзолма… Да кто же она такая? Что за необыкновенный человек?
Девушки смутились.
— Цогзолма — это дари-эхэ, — сказала Дэнсма и засмеялась. — Богиня!
— А где же она? Я хочу видеть…
— Она на пастбище уехала, будет поздно вечером, — ответила молчаливая девушка.
Я попыталась представить Цогзолму, похожую на богиню.
…Невысокая ростом, стройная и красивая как молодая талинка. Легкая на ногу. Глаза с постоянной сме-шинкой-лукаьинкой. На чуть вздернутом носу — веселые крапинки-конопушки. Любит песни. И не всякие, а мечтательные, душевные. Голос у нее как у жаворонка, звенящий, переливчатый. Работает играючи. Когда идет по коровнику, лобастые коровы длинными шершавыми языками пытаются лизнуть ее руки. Цогзолма «разговаривает» со Сказочками и Звездочками и ласкает их… Ну, а телята вроде «Ясного месяца» при встрече с ней отчаянно и весело взбрыкивают.
А может, Цогзолма совсем не такая, какой я пытаюсь представить ее, может, совсем иная. Но все равно, какой бы ни была (только бы не дурнушкой), красивый она человек, у нее большая взволнованная душа. Это я увидела, как в зеркале, в подругах Цогзолмы.
Пока я беседовала с доярками, Тулга побывала в юртах и встретилась со школьниками. Возвращались мы с нею в поселок, когда ночь своими огромными крыльями стала укрывать степь и когда на небе начали зажигаться зеленые фонарики.
В дороге, между прочим, произошло одно важное событие, во всяком случае для меня. Я почувствовала вдруг, как под самым сердцем шевельнулось что-то и словно бы за сердце задело.
— Ой! — тихонько вскрикнула я, придержала коня и руками ухватилась за его гриву, ожидая повторения. На душе стало и жутко, и радостно.
И Тулга окликнула:
— Алтан, не отставай!
— Не отстану, — засмеялась я.
Тулга в недоумении обернулась, но ничего Не поняла.
Вечер был молчаливым. Лишь цокали копыта да позвякивали кольца в удилах коней. И сильно, как перед дождем, пахли травы.
27 августа.
3
Второго сентября снова была у доярок, теперь уже одна. У Тулги начался учебный год. Знакомясь с Цогзолмой, приятно удивилась: она оказалась действительно такой, какой я хотела ее видеть. Даже про лукавые смешинки угадала.
Перед дойкой все доярки собрались на ферме, их шестеро там работает. Начался разговор. Ну, а о чем говорят девчонки, собравшись вместе, — известно: о городских модах, о прическах, о косметике, о новых песнях. Тут я оказалась на высоте.
Потом Цогзолма попросила сказать, что я думаю о их работе, о ферме, что посоветую. Просьба меня застала врасплох. Пытаясь не показать своей растерянности, я заговорила о телятах-подсосниках, содержание которых в молочном гурте мешает поднять надои. Убрать этих подсосников — сразу надои поднимутся. А убрать— значит из телят создать отдельный гурт, и пусть за ними ухаживает специальный человек, телятница.
Мысль ясная, но высказала я ее бог знает как. Торопилась, говорила громко, без конца повторялась. Как на экзамене. И все потому, что меня страшно смущали и злили смешинки в глазах Цогзолмы. «Ну, что тут смешного?».
Доярки молчали, они, видимо, обдумывали мой совет, а мне, дуре, казалось, что они просто не понимают меня. И я начала сначала, громче прежнего, пока Цогзолма не остановила.
— Все ясно, — сказала она, поднимаясь.
— Что ясно?
— Как есть все. Пошли на дойку коров.
Я недоумевала и злилась. «Ясно, что темно». Нахмурившись, поплелась за доярками. И тут мне снова подкинули «ежика». Моя «старая» знакомая певунья Дэнсма не то в шутку, но то всерьез сказала:
— А знают ли зоотехники, что такое вымя и откуда молоко течет?
Цогзолма — я и сама не заметила, как это получилось — подсунула мне подойник. Мне ничего не оставалось другого, как доить.
— С которой начинать? — растерянно спросила я.
— А вон с той, с беленькой, «Козой» мы ее зовем… Коза оказалась совсем дикой. Билась, лягалась, брыкалась. И убегала. Я, «ученая доярка», наверное, целый час гонялась за ней, проклятой. Доярки насмешливо улыбались. А певунья Дэнсма — так та просто прыскала в кулак.
Подоила Козу, когда все другие коровы были подоены. Мне было не просто неловко — стыдно и обидно до слез.
— Не обижайся, пожалуйста, — обняла меня Цогзолма, — мы глупо пошутили. Эту самую Козу, перед тем как доить, мы путаем: веревкой связываем ноги. Она такая у нас…
— Специально для зоотехников, — сказала Дэнсма.
Рассмеялись все, рассмеялась и я.
— Ну, вот и хорошо, — не сказала, а пропела Цогзолма. — А специально дойный гурт создать было бы хорошо, но для телят нужно помещение, его же у нас нет.
— Помещение будет построено! — прытко и безответственно заявила я.
— Если так — мы согласны.
— Я постараюсь добиться, — уже нерешительно добавила я.
— Постарайся, пожалуйста, эгче[12].
Мы расстались друзьями.
3 сентября.
4
А сегодня, Максим, у нас были гости. «Нанес визит» Ванчарай-младший. Помнишь, я как-то рассказывала о нем.
С тех пор, как я приехала в «Дружбу», прошло больше двух недель, а мы, «однокашники», еще ни разу не встретились. И, кажется, не испытывали желания встретиться. Во всяком случае я. Полагаю, что и он так же. В последнее время в техникуме (после того собрания, когда его исключили из ревсомола) мне почему-то казалось, что он побаивается меня. «Если у человека дрожит сердце, — говорили мне друзья, — значит, дрожат и коленки».
Но здесь вот осмелел, даже в юрту зашел.
«Может быть, за Тулгой решил поухаживать?» — подумала я. Но у Тулги в Улан-Баторе учится жених, и она не ищет здесь Друзей сердца. Тогда к кому же и зачем он пришел?
Потоптавшись в нерешительности у порога, Ванчарай-младший сказал:
— Вот, возьмите, — и положил возле очага мешок, наполовину чем-то заполненный.
— Что взять? — удивленно спросила Тулга.
— Мясе!
— Какое мясо? — еще больше удивилась Тулга.
— Ехал сегодня с дальней чабанской стоянки и дзерена подстрелил.
— Ну и что?
— Не выбрасывать же мне его теперь?
— Это правильно, выбрасывать не надо, — засмеялась Тулга. — Есть его надо.
— Да зачем мне одному столько?
— A-а, поняла: тут две девушки — они всегда помогут. Тем более, что потерей аппетита не страдают.
Тулгу не переговоришь. Язык у нее острый. Оттого, видимо, и смутился Ванчарай.
— Я… подарок вам принес.
— О! Это другое дело. От подарка мы не откажемся. За подарок спасибо, — и Тулга жеманно поклонилась.
Ванчарай пил у нас чай. Тулга подавала и подавала пиалы гостю, готова была выпоить ему весь котел. Но после четвертой или пятой пиалы гость не выдержал: утер с лица обильный пот и поспешно поднялся.
