Василь Земляк - Зеленые млыны
— Лель Лелькович…
Ярема остановился посреди лужи, чего прежде никогда себе не позволял.
— Что? — спросил сверху директор.
— Оставьте ее.
— Кого? Паню?..
— Ну да…
— Что это вдруг?
— Не подходит она для нашей школы по происхождению. О другом я уж не говорю, хоть и красивая женщина.
Он вынес директора на сухое, сапоги так и сверкали, на их носках играли отблески звезд. Лель Лелькович поблагодарил, засмеялся, а Ярема побрел назад, мутя прибывшую после недавних дождей воду, на которую, едва подмерзнет, высыплет веселая гурьба школьников, чтобы полетать на подковках.
А тут на тебе — барабанщица. Та самая Мальва, которая живет в хате Парнасенок с агрономом Журбой, не то мужем, не то и вовсе чужим человеком (разные ходят пересуды); та самая Мальва, что присматривала за корытцами на плантации, наполняла их «пойлом» для бабочек, а теперь забралась на самый стол этой громадной молотилки и орудует там в очках, как ведьма. А знает ли она, кто стоит рядом, подает ей снопы и не спускает глаз с барабанщицы? Тот, кого ищут, кто на время превратил овин Парнасенок в своеобразную бойню, тот, кто забирал высохшие шкуры со стропил, а однажды повесил для Мальвы и агронома мешочек мяса. Ни Мальва, ни агроном ни за что бы не поверили, что похитителем всех этих волов, быков, коровок был Ярема Кривой — в единственном числе, то есть один одинешенек, без никого. Ярема имел привычку переговариваться со своими немыми жертвами, пока вел их к овину, и оттого создавалось впечатление, что он не один, на самом же деле только он орудовал и в овине, сам подымал бычка или вола на балку, сам свежевал, потом переносил мясо на телегу, оставленную в глини щах, и полевыми дорогами добирался до колхозной кладовой. А едва светало, снова отправлялся в глинища и уже свободно, тем же путем, каким вез мясо, доставлял нашкольный двор самую обыкновенную белую глину, которой потом белил школьное здание. Так он заметал следы на случай, если сюда пришлют собаку ищейку или следопыта; даже когда люди Македонского засели в овине и поджидали воров почти что две педели, он ухитрился несколько раз за это время побывать в глинищах и собственными глазами полюбоваться на ждущую его засаду.
Только один человек в Зеленых Млынах знал это — Сильвестр Макивка, гениальный музыкант, который когда то играл на свадьбах в соседних селах и был теперь для Яремы не то чтобы сообщником, а, скорей, наводчиком. Он называл ему тех состоятельных «индусов», чьи бычки и яловые коровки затем попадали в овин Парнасенок, чтобы спасти жизнь слабым детям.
Сильвестр Макивка приходовал мясо на вес и выписывал его школе. К чести Яремы надо сказать, что для себя он не выписал ни разу ни куска, они с Сильвестром поклялись, что не попробуют краденого, и за это любой суд оправдает их, если дело раскроется и получит огласку. Зато из этого фонда досталось несколько килограммов Мальве, которая совсем зачахла, Лелю Лельковичу и даже самому Аристарху (для девочек). Тот как то спросил Макивку: «До коих пор ты будешь делить вола, которого мы давно уже съели?» Речь шла о старом воле, который сломал ногу на ровной дороге, так что его пришлось прирезать. Сильвестр Макивка едва удержался, чтобы не выболтать Аристарху, откуда в Зеленые Млыны прибывает мясо, — зарезанного вола ведь и впрямь съели давно. Аристарх, ясное дело, и сам кое о чем догадывался, как, между прочим, и Лель Лель кович, но каждый из них делал вид, что его мало интересует, откуда берется мясо, лишь бы оно не кончалось, а то снова оскудеет школьная кухня, где подкармливали ослабевших детей.
Но вот однажды явились сами потерпевшие — «индусы» приехали из Княжичей вшестером не то всемером на одной подводе, были это все крепкие и разъяренные мужики, и явились они трясти Зеленые Млыны, искать своих бычков, волов, коровок. Аристарх принял их учтиво, как и надлежит принимать потерпевших, но, справившись, кто они такие, и узнав, какие у них хрупкие доказательства вины лемков, выпроводил их из села, а чтобы реабилитировать честь Зеленых Млынов, сам вызвал Македонского. Аристарх, конечно же, поторопился — еще несколько княжичских коровок никак не повредили бы Зеленым Млынам. Школьная кухня сразу ощутила недостачу, захирела, и Макивка постфактум признался Аристарху насчет того «вола», на чьем мясе Зеленые Млыны продержались почти всю весну. Узнал об этом и Лель Лельковнч, уже от Аристарха. Оба они были этой новостью ошеломлены, Аристарх все хватался за голову, посеребренную изморозью еще в гражданскую войну, он никак не мог свыкнуться с мыслью, что честь Зеленых Млынов запятнал человек, на котором она, как полагал Аристарх, более всего и держалась. Ведь он еще с детских лет считал школьного сторожа образцом совестливости и трудолюбия, и вдруг такое гнетущее разочарование!
Лель Лелькович в начищенных Яремой сапогах так и подскочил от ярости, узнав, до чего дошел сторож в своей благотворительности. «Ах, ворюга! Ну я тебе, я тебе!» — выкрикивал Лель Лелькович на школьном дворе, так что Аристарху приходилось то и дело сдерживать его, напоминая: «Тише, нас могут услышать», — хотя, кроме привязанного к рябине коня, на котором председатель приехал, во дворе вроде бы никого из посторонних не было. Аристарх сказал, что ближе к осени Зеленые Млыны смогут возместить потерпевшим материальные убытки, но как самим Зеленым Млынам возместить свои убытки моральные — этого он себе и представить не может.
— Сколько же это голов? — поинтересовался Лель Лелькович.
— Макивка утверждает, что одиннадцать. Но если судить по количеству мяса, то, возможно, и больше.
В это мгновение из сторожки вышел с березовым веником Ярема Кривой, учтиво поздоровался с начальством и заковылял подметать ток для молотьбы.
— Неужели так много? — ахнул Лель Лелькович.
— Представьте себе. Мы с вами тоже кое-что съели из этого стада.
— Я не ел! — Лель Лелькович отшатнулся от собеседника, — Я не ел!..
— Ели… — успокоил его Аристарх. — Вы просто не знали, откуда эта говядина… Если б вы не ели мяса, то откуда бы у вас взялись силы читать историю?
— Любопытно, а куда же он девал шкуры животных?
— Сушил на балке и возвращал хозяевам.
— В Княжье?
— Да, в то самое Княжье. Когда потерпевшие прибыли сюда, они показывали мне записки, которые находили на шкурах: «Благодарим вас за бычка!», «Спасибо вам за коровку!» или «Вол был хорош, съели с большим аппетитом». Я насчитал одиннадцать таких записок. Одиннадцать! — Аристарх схватился за голову. — Это же це лое стадо! И все молодняк. Первый сорт.
— Я не ел этого мяса! Я ел какого то старого вола. Это же был наш вол. Наш! А чужих… Краденых!..
— Ели, Лель Лелькович. Нечего открещиваться. Только он (Аристарх кивнул в сторону тока) не дотрагивался до говядины, как утверждает Сильвестр.
— Стало быть, Макивка знал об этом?!
— Знал, аспид.
— И Макивку надо судить?
— И Макивку…
— А как же скрипка?
— Поживем какое то время без скрипки… Отсидит — вернется.
. — Ну, а если все это забыть?
— Если б проклятый Макивка не сказал мне, а я — вам, а вы — еще кому нибудь, то, ясное дело, все так бы и забылось.
— Я, Аристарх Панькович, умею молчать. Но вместе с тем… представьте себе, что дело раскроют без нас, помимо нашей воли. Что тогда? Тогда и мы попадем в сообщники? Не так ли?
— Разумеется. Я же об этом и говорю. Мясо ели…
— Не ел я этого мяса!
— Я вас решительно не понимаю, Лель Лелькович. Как же вы могли не есть мяса, когда я собственноручно выписывал его вам?
— Я же и говорю: мясо старого вола, одни жилы. — А какая же говядина без жил?
— А я яй! Самое страшное — эти записки…
— На записках почерк детский. Ну, как детский. И не один, а всякий раз другой. Вот что удивительно.
— Значит, их было много. Шайка.
— Ну, вы же сами понимаете, что взгромоздить тушу вола на балку один человек не может. Будь он хоть сам Архимед.
— Но ведь и мы с вами дали маху. Почему было не поинтересоваться, откуда мясо. И не прекратить это безобразие.
— В том то и дело, Лель Лелькович. Поэтому и лучше забыть обо всем.
Так они и не пришли к общему мнению. Когда Аристарх отвязал жеребца и выехал со двора, Лель Лелькович прошел на ток, где Ярема орудовал веником, постоял там несколько минут, горестно вздохнул и приказал:
— Ярема, зайдите в канцелярию!
— Сейчас или когда?
— Сейчас зайдите. Сейчас!
— Домету и приду. Дают нам молотилку?
— Дают на одну ночь. «Ярему Кривого», — улыбнулся Лель Лелькович.
— А когда?
— Я просил на сегодня.
Когда Ярема вошел, директор сидел за столом, ждал. Сторож приковылял к своему стулу в углу, но Лель Лелькович не предложил ему сесть, и сторож стоял навытяжку, опустив громадные руки.
— Скажите, вы раньше крали?
![Сэмюэль Дилэни - Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен]](/uploads/posts/books/54853/54853.jpg)