Анатолий Рыбин - Люди в погонах
Мельников хотел продолжить эту мысль, но тут он приметил в глубине казармы двух солдат, которые чистили автоматы не на общем столе, как все, а на табуретках, возле самых коек. Мельников подозвал старшину и спросил:
— Почему некоторые ваши подчиненные нарушают установленный порядок? Этак они скоро на постели с оружием заберутся.
Бояркин порозовел от неловкости и досады, но ответил, не дрогнув ни одной жилкой:
— Виноват, недосмотрел... ну я сейчас, товарищ подполковник, приведу их в чувство... — И он крикнул грозно, на всю казарму. — Архипов, Зозуля!.. Взять автоматы и шагом марш к столу. Живо!
— Это Зозуля там? — удивился комбат.
— Так точно, он самый, товарищ подполковник.
— Не ожидал я.
— Вы еще не знаете его. На вид он вроде тихоня, а заботы с ним всем хватает. Редкий день без происшествий проходит. Воспитываю, воспитываю, и никакого толку.
— Плохо, значит, воспитываете.
— Может, и плохо, — согласился старшина, понизив голос и опустив голову. Но в глубине души он был доволен замечанием комбата, потому что касалось оно Зозули, из-за которого ему, Бояркину, совсем недавно пришлось пережить большую неприятность.
«Ничего, — рассуждал он с некоторым даже торжеством, — сейчас подполковник поставит этого Архимеда на место»..
Но Мельников только внимательно посмотрел на прошедшего мимо Зозулю я снова повернулся к старшине.
— Вы, товарищ Бояркин, человек вроде требовательный, — сказал он вполголоса, чтобы не слышали солдаты. — Порядок держать можете. А вот собственный голос почему-то не сдерживаете. Подумайте, разве нужно было сейчас кричать так, чтобы в соседних ротах слышали?
Старшина недоуменно посмотрел на комбата, потом нехотя ответил:
— Никак нет.
— И я думаю, что нет, — сказал Мельников. — Сила приказа не в голосе, а в разумности. Учтите это.
— Слушаюсь, товарищ подполковник.
Но это «слушаюсь» прозвучало так сухо и казенно, что у Мельникова невольно возникла мысль: «Такого одной беседой, как видно, не проймешь».
После разговора с Бояркиным комбат осмотрел оружие, поговорил с солдатами, затем направился в свою комнату. Включив свет, он снял фуражку, расстегнул шинель.
Слова солдата а заколоченной в гроб славе не выходили у него из головы. Не один ведь и не два человека были так настроены, а многие. Вероятно, они тоже, как Жогин, виновником происшедшего считали именно его, Мельникова. Что ж, у него был уже такой случай во время войны, когда он выводил бойцов по трудному топкому болоту из окружения. Некоторые, барахтаясь в гнилой трясине, не выдерживали, говорили вслух со злостью: «Спасибо, товарищ командир, за услугу. Завели вы нас живых прямо в могилу». А потом, когда все-таки вырвались из кольца, сохранив и людей, и оружие, те же бойцы обнимали его со слезами радости и благодарности.
«Сейчас, правда, не война и обстоятельства совсем другие, — подумал Мельников. — Но все равно поступаться тем, что нужно для победы, нельзя ни в коем случае. И очень хорошо, что сразу на первых же стрельбах все прояснилось. Теперь я знаю, что мне делать. Поймут и другие — в этом я уверен».
Послышался стук в дверь. Мельников негромко ответил:
— Да!
Вошел секретарь партийной организации капитан Нечаев. Мельников сразу почувствовал себя виноватым. За все эти дни своего знакомства с батальоном он еще ни разу не побеседовал с секретарем о партийной работе, не поинтересовался планом бюро. «Ну вот сейчас и потолкуем», — сказал он самому себе, предлагая вошедшему садиться.
— Нет, нет.. Я только на одну минуту, — извиняющимся тоном сказал Нечаев и протянул комбату синий конверт. — Это замполит Снегирев прислал..
— Ну-ка, ну-ка, что он тут пишет?
Мельников развернул письмо, присел возле стола и стал читать вслух:
— «Уважаемый товарищ Нечаев! С моей болезнью дело осложняется. Пролежу в госпитале очень долго. Придется вам расширять поле деятельности. Прошу обратить внимание на политзанятия. Насчет литературы жмите на начальника клуба Сокольского. Сходите к нему и поищите, а то он сам иногда не знает, что у него есть и чего нет. Почаще инструктируйте агитаторов. Боевые листки лежат у меня в шкафу...»
Письмо было коротким. Прочитав его, Мельников задумчиво сложил листок, потам перевел взгляд на Нечаева.
— Да вы садитесь, пожалуйста!
— Не могу, товарищ подполковник, — заторопился тот. — У меня комната открыта и документы на столе разложены.
— Тогда пойдемте к вам, — сказал Мельников, поднимаясь из-за стола.
— Пожалуйста, — охотно ответил Нечаев.
У капитана были удивительные светло-зеленые глаза. Когда он говорил, да еще торопливо, глаза бегали быстро, быстро. И задумчивое бледное лицо его вдруг оживало, делалось веселым. Именно таким видел сейчас секретаря Мельников. И ему хотелось поговорить с ним просто и откровенно.
Комната партийного бюро находилась в конце коридора. На стене просторного помещения висел большой портрет Владимира Ильича. Ласковое, чуть прищуренное лицо вождя смотрело, как живое. По бокам портрета на высоких тумбочках стояли две молоденькие пальмы в одинаковых желтых горшочках.
— О, да у вас посланцы юга! — воскликнул комбат, осматривая растения. — Где вы их раздобыли?
— Сержант Мирзоян с Кавказа привез, — объяснил Нечаев. — Был в отпуске... и вот из родительского сада...
— Молодец!
Они подсели к столу. Капитан торопливо собрал разложенные протоколы, ведомости партийных взносов и, по-хозяйски поправив скатерть, подвинулся ближе к комбату.
— Когда вы зашли ко мне, — сказал Мельников, глядя в упор на капитана, — я сразу подумал: правильно поступили, умнее меня оказались. А потом слышу, что вы зашли-то на одну минутку, лишь письмо показать. Выходит, рано я похвально подумал о вас. Теперь давайте решим: нормально это или ненормально?
Бегающие глаза вдруг остановились, застыли. Нечаев не ожидал такого вопроса. Он приготовился слушать указания, замечания, наставления. А тут вопрос, да еще какой.
— Что молчите? — улыбаясь, спросил Мельников. — Как думаете, так и говорите. Я, например, считаю такое положение ненормальным. И виноваты мы тут оба.
Нечаев зашевелился, собираясь с мыслями, потом неуверенно оказал:
— Я думал, что помешаю, товарищ подполковник.
Комбат покачал головой.
— Всегда у вас такие мысли?
— Как сказать. — Нечаев задумчиво склонил набок голову. — Мы все время живем как-то врозь: командир сам по себе, партбюро само по себе. Пытался я наладить взаимодействие. Не получается.
— Кто же мешает?
Нечаев развел руками, но тут же сцепил их, сказал серьезно:
— Вот недавний пример. Зашел я к майору Степшину с планом, говорю: «Посмотрите, давайте обсудим, что так и что не так». А он мне: «Знаешь, Нечаев, я занят, не могу, действуй сам». Ну вот так я и действую.
— Плохо, — заметил Мельников.
— Ясное дело, плохо. Разве я сам всегда точно могу определить, на что коммунистов нацеливать? Определяю, определяю, да и промахнусь. Холостой ход получается.
Мельников слушал Нечаева и думал: «А ведь, пожалуй, правильно рассуждает. Зря я с ним раньше не побеседовал». И когда тот высказался до конца, комбат предложил сразу:
— Давайте, капитан, работать рука об руку, чтобы, знаете, в одну цель бить.
Нечаев оживился. Светло-зеленые глаза его снова забегали под темными ресницами. Он радостно кивнул:
— Хорошо, товарищ подполковник!
— А теперь, — сказал Мельников после небольшой паузы, — давайте сосредоточим огонь на главном противнике: упрощении. Вы меня поняли, надеюсь?
— Как не понять после такого горького опыта?
— К сожалению, не всех научил этот опыт, — заметил комбат, нахмурившись. — И еще вот что: солдаты сильно переживают потерю первенства. Головы повесили.
— Знаю, — ответил Нечаев.
— А что предлагаете?
Секретарь достал из стола записную книжку, полистал ее, неторопливо сказал, что первым делом следовало бы провести собрания в ротах, потом групповые беседы с полным разбором стрелковых ошибок.
— Правильно — одобрил Мельников. — Но этого мало. Нужно ежедневно, непрерывно воспитывать людей, беседовать с каждым в отдельности. И не только по вечерам в казарме, а везде. Иногда вовремя сказанные два-три слова ценнее часовой лекции...
Нечаев слушал комбата внимательно, делал новые пометки в записной книжке и в свою очередь объяснял:
— Некоторые командиры взводов у нас забывают об агитаторах.
— Это напрасно, — сказал Мельников и тоже достал блокнот, что-то записал в него. — Без актива работать нельзя, — продолжал он. — Агитаторы — большая опора командира. Может, на бюро этот вопрос поставить следует или на партийном собрании...
Неожиданно широко распахнулась дверь и в комнату вошел подполковник Григоренко.
— Ага! — воскликнул он громко. — Что я вижу? Командир батальона у секретаря парторганизации. Редкий случай в полку.
