Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)
Не ходи к людям с пустыми руками. Спеши давать, не спеши брать. С тяжелой ношей трудно идти вперед. Чем овладеешь, скоро приестся, чем пренебрежешь теперь, окажется единственной ценностью, о которой будешь вспоминать со слезами благодарности.
Еще одно замечание. Пусть оно лучше обидит тебя, чем оставит равнодушным. Я о твоей небрежной манере излагать свои мысли, не заботясь о том, чтобы довести каждую до конца. Язык мысли должен быть по возможности ясен и прост. Не годится засорять его недолговечными словами. Если же новые мысли потребуют новой почвы, выбирай ее обдуманно, берегись пустой игры слов, нередко пытающейся скрыться под личиной оригинальности.
И еще: опасайся собственного невежества. Судить о чем-либо с такой уверенностью, с какой судишь ты, можно лишь имея на то безусловное моральное право. Твои знания о предмете должны, по крайней мере, не уступать знаниям твоих оппонентов. Смешно, и только, когда кочка критикует гору.
Должен признаться, что к некоторым оборотам твоей речи я начал уже привыкать. До чего восприимчива наша душа и гибок разум! То чуждое, непонятное и потому зачастую неприятное, на что наталкиваешься впервые, очень скоро может сделаться понятным и вполне приемлемым.
Сейчас я думаю о том, что всякий возраст имеет свои горизонты. Ты наверняка знаешь нечто такое, о чем я давно забыл или никогда не знал. Но и ты допусти, что мое понимание отдельных вещей может достигать такого уровня, о существовании которого ты даже не помышляешь. В чем-то, прошу тебя, просто доверься мне. Ведь способность верить — одна из замечательнейших способностей человека.
Любое время во всеуслышанье или тайком пытается внести исправления в смету, составленную предшественниками. То, что еще вчера ценилось на вес золота, сегодня выбрасывается на рынок истории по стоимости металлолома. Поэтому, производя оценку, сверяйся не с пожелтевшими ведомостями, которые кому-то было лень или недосуг обновить, и не со свежими счетами, подписанными сильными мира сего, а с собственными естественными запросами и потребностями. Чего не хватает тебе, то и считай ценным. Свежего воздуха? Хороших книг? Времени? Ума? Веры? Ничего не жалей для того, чтобы заполучить их.
Крепко жму руку».
2. ДАРКогда у Пал Палыча Скипетрова родился сын Сережа, Институт химии представлял собой довольно скромное учреждение, возникшее на месте небольшого населенного пункта Лунино, который, постепенно разрастаясь, стал крупным научно-исследовательским центром. Речка Белая Вода, охватывающая его обширной петлей с юга, из источника питья со временем превратилась в приемник производственных стоков и, не утратив своей живописности, оказалась совершенно непригодной даже для купания лошадей, каковые, кстати сказать, тоже постепенно исчезли. С севера к Лунину вплотную подступали леса. Одна-единственная проселочная дорога, связывавшая когда-то княжеский дворец, церковь и близлежащую деревеньку с большим миром, как бы расщепилась, распахнулась веером в разные стороны, и теперь асфальтовые шоссе соединяли Лунино с Лютамшорами и Королизой, Атлеткой и Близким — населенными пунктами, где располагались всевозможные родственные предприятия и учреждения. Дворец стал областным музеем, а в одном из его вспомогательных помещений разместился Шестой административный корпус Института химии. Вместе со строительством новых лабораторных зданий, жилых домов городского типа и коттеджей для квалифицированных специалистов строилась, достраивалась, перестраивалась, разветвлялась и научная тематика института. Люди, словно дома, росли на глазах, и ко времени, когда Скипетров-младший стал живым, сообразительным мальчиком, защитить диссертацию в Институте химии стало уже не таким простым делом, как в те незабываемые годы, когда его юная мать зачала будущего члена-корреспондента.
Жизнь на свежем привольном воздухе способствовала быстрому физическому формированию ребенка, чем-то напоминавшему стремительный научный рост его отца. Летом он пропадал с друзьями в близлежащих лесах, увлекался рыбной ловлей, а зимой, особенно в оттепель, после обильного снегопада, развлекался тем, что вместе со своим приятелем, тоже профессорским сынком, лепил большой снежный ком и вкатывал его на горку неподалеку от стеклодувной мастерской, обслуживавшей тогда весь институт. Затаившись, мальчики ждали. Но вот кто-нибудь в телогрейке, накинутой поверх белого халата, появлялся на дорожке со стеклянным прибором в руках. Ребята подталкивали ком к краю обрыва, он катился вниз и сбивал идущего с ног. Прибор, конечно, ломался, и это вызывало у подрастающих оболтусов бурный восторг, усиливаемый чувством страха перед возмездием.
С годами, по известной уже причине, рыба в Белой Воде окончательно перевелась, да и свободного времени для рыбной ловли оставалось все меньше: приближался день окончания средней школы. Тем же летом Сережу отправили в университет, где у Пал Палыча было много учеников, друзей и знакомых. Единственным доводом против химии как будущей специальности служило пристрастие молодого Скипетрова ко всякого рода рискованным экспериментам, мистификациям и розыгрышам. Он хотел стать иллюзионистом, мечтал об актерской карьере, но Пал Палыч не счел возможность признать доводы сына убедительными.
При поступлении в благословенный родителем университет Скипетров-младший вполне отдавал себе отчет в том, что его подготовка и знания оставляют желать много лучшего. Рассчитывать можно было только на чудо, и чудо произошло: его приняли. Уже тогда Сергей Павлович мог обратить внимание на одно удивительное обстоятельство, вряд ли обусловленное только счастливой случайностью. Так, преподаватель, принимавший экзамен по математике, прекратил вдруг задавать вопросы именно в тот момент, когда экзаменуемый оказался в затруднительном положении, а по химии его и вовсе не стали спрашивать. Листок, списанный со шпаргалки, послужил достаточным основанием для получения отличной оценки.
Было бы преувеличением сказать, что юноша почувствовал себя на седьмом небе, став студентом химического факультета, но успех, несомненно, окрылил его. Имя отца или собственный дар, им тогда еще не оцененный, точно божеское благословение и впредь служили незримой защитой от превратностей судьбы. По окончании университета Сергея оставили в аспирантуре, и в Институт химии он вернулся кандидатом наук.
Уже в период подготовки к защите Сергей Павлович мог заметить, что все вокруг, точно сговорившись, видят в его работе лишь то, что сам бы он желал в ней видеть, и не замечают тех сомнительных в научном отношении мест, недочетов и недостатков, каковые присущи едва ли не любой диссертации. Неведомая сила заставляла людей, гораздо более знающих, опытных и искушенных, почтительно внимать любым его речам, потакать капризам, разделять заблуждения.
«Будешь слушаться, и я сделаю из тебя человека», — часто повторял в письмах и при каждой встрече отец. И чем увереннее Скипетров-младший шел к намеченной цели, тем более послушными его воле и доброжелательными становились те, от кого зависел дальнейший успех младшего из династии Скипетровых. Послушание вознаграждалось послушанием. Уже не он шел за кем-то — другие следовали за ним, будто слепые за поводырем. Стоило возникнуть препятствию на пути, стоило пожаловаться отцу: «Иван Иванович несправедлив ко мне», — стоило даже мысленно представить злонамеренного Ивана Ивановича поверженным, как какая-нибудь нелепая случайность, непредвиденное стечение обстоятельств то ли камнем падали несчастному Ивану Ивановичу на голову, то ли скользкой арбузной коркой подсовывались прямо под ногу. Вот уже и на заслуженную премию не выдвигали бедного Ивана Ивановича. И куда-то там не выбирали. Словно одной магической силы взгляда Сергея Павловича было достаточно, чтобы управлять неведомым ходом событий, хотя сам Сергей Павлович все еще не имел тогда ясного представления о том, к чему приведут в конце концов эти его необыкновенные способности.
Горная тропа, по которой взбиралось новое поколение питомцев Института химии, становилась все уже, подъем — круче, а количество желающих достичь вершин продолжало расти. Шли гуськом, и уже одних лишь физических данных, а также прилежания, умения, долготерпения оказывалось мало, чтобы выйти победителем из этого соревнования, носящего уже массовый характер. В дело вступал интеллект, способность быстро ориентироваться на местности, решительно обходить зазевавшихся, попридерживать слишком ретивых.
Во время защиты сыном докторской диссертации академик Пал Палыч Скипетров свое место председателя большого ученого совета, которое он бессменно занимал энное количество лет, как и полагалось по процедуре, уступил заместителю, сам же смешался с публикой, примостился на неприметном боковом сиденье, ссутулился и затих. Он ни с кем не шептался, никому не бросал многозначительных взглядов, никого ни о чем не просил, но чем незаметнее казалась его фигура выступавшим с кафедры, тем громче звучало похвальное слово в адрес соискателя, тем натуральнее отдельные голоса сливались в сладчайший хор. Порой складывалось даже обратное впечатление: будто присутствие Пал Палыча сдерживает восторги ораторов, опасающихся прослыть льстецами. Вот ведь и отдельные замечания по работе возникли, и даже завязалась небольшая дискуссия, и естественно было предположить, что кто-нибудь, как это обычно бывает, возьмет да и проголосует против или опустит в урну как бы по рассеянности недействительный бюллетень. Но стоило только Сергею Павловичу вдруг подумать про себя: «Должно быть, единогласно», — как председатель счетной комиссии тотчас произнес это слово вслух, после чего переполненный зал разразился бурей аплодисментов.
