Петрусь Бровка - Когда сливаются реки
— Вы своего Алеся как на свадьбу собираете, — пошутил Рудак.
— А кто его знает, может, и на свадьбу. Молодые теперь не спрашивают родителей, когда и где свадьбу играть, — ответила Агата.
— Ну вот, начинаются такие шутки, что я краснею, — улыбнулся Алесь.
У Агаты хватало хлопот. Она только что вернулась с фермы, где работала с самого утра. Надо было собрать сына в дорогу, накормить да и с собой что-нибудь дать. Аккуратно обернув газетой, она положила рубашки в чемодан. Пришивая пуговицу к пиджаку, поинтересовалась, что нового на селе.
— Куда Самусевича повезли?
— В больницу.
— Я так и знала, что он допьется до этого.
— Он ногу сломал, — пояснил Алесь.
— Потому и сломал, что допился.
— Да, нет у нас порядка, — согласился Рудак. — Скажите, тетка Агата, подкармливаете ли вы коров в стойле?
— Где вы это видели, Самусевич же запретил косить вику. Я ухитряюсь своим хоть травы на ночь подкинуть, а остальные стоят как сироты. Горько смотреть на скотину, товарищ парторг.
— Особенно когда сравнишь наших коров с пергалевскими.
— Что с пергалевскими! Видать, худших, чем у нас, во всем районе нет, а может, и на всем свете, — жаловалась Агата.
— Так вот мой вам наказ, и передайте его всем, — по-военному твердо вдруг произнес Рудак, — сегодня же начинайте косить вику и подкармливать коров. — И усмехнулся. — Пока Самусевич болеет, хоть скот поправится!
— Что это вы мне, доярке, говорите? — удивилась Агата. — Это вы заведующему фермой скажите.
— И ему скажу... Только его прогнать давно пора бы.
— Пораньше до этого надо было додуматься, тогда бы наша ферма по-другому выглядела... Придется вам, товарищ Рудак, самому порядок наводить! — посоветовала Агата.
— Ох, придется, тетка Агата!..
Вспомнив разговор, который у них происходил перед этим, Рудак обратился к Алесю:
— Дай-ка мне бумажку ту самую, я ее в райком передам.
— А что это такое? — поинтересовалась Агата, когда Алесь передал ему сложенный листок.
— Будем порядок наводить, тетка Агата! — уклонился от прямого ответа Рудак.
Так, продолжая разговаривать и хлопотать, Агата собрала сына в дорогу. Оставалось взять чемодан и попрощаться.
— Смотри же, сынок, быстрей возвращайся! — наказывала Агата, целуя сына.
А Рудак все наставлял, чтобы он убедил всех там, в столице, в необходимости побыстрее закончить долговскую станцию, потому что от этого зависели дальнейшие успехи колхоза.
— Запрягать коня? — в который раз спрашивал Рудак.
— Не надо. На этом коне скорее доберусь, — отказывался Алесь, привязывая чемоданчик к багажнику велосипеда.
Агата и Рудак долго еще стояли возле дома и смотрели в поле, вслед Алесю, пока он не исчез за бугром.
К Йонасу Неруте Алесь приехал, когда начало смеркаться. Ласточки перед сном кормили птенцов и непрестанно сновали над головой, разрезая острыми крыльями воздух. Стайки стрекоз проносились над крышами, как эскадрильи истребителей.
Алесь застал Йонаса на дворе.
— Свейки, друже!
— Свейки, свейки, товарищ Алесь! — шел ему навстречу Йонас, поставив у колодца ботинок, который чинил.
— В дорогу собираешься? — показывая на ботинки, спросил Алесь.
— В Вильнюс отправляют.
— А я в Минск. И вот по дороге к тебе.
— Вот и отлично, — обрадовался Йонас. — Вместе поедем.
— Хорошо. А велосипед я пока у тебя оставлю...
— Сейчас я обуюсь, — сказал Йонас, кончая подбивать каблук. — Переночуешь у нас. Сходим на озеро, погуляем... А завтра и в дорогу.
Красиво озеро Долгое летним июльским вечером! Еле слышный плеск доносится с берега, шумят камыши, вставшие зеленой стеной у воды. Смотришь на них при свете месяца, и начинает казаться, что это стоит средневековое войско, густо поднявшее к небу острия пик... Алесь и Йонас идут по берегу, любуются теплым вечером, всматриваются в огоньки хат, что мигают со стороны села Долгого и в Эглайне, которое выделяется высокой белой силосной башней. Всю ночь, до зари, не знает покоя озеро Долгое. Вот и сейчас слышат приятели — с одной стороны долетает тихая песня молодежи, откуда-то доносятся переливы гармоники, совсем близко возникает всплеск рыбачьего весла.
Алесь слушает рассказы Йонаса о его суженой, и ему мучительно хочется повстречаться с Анежкой. Но Йонас этого не замечает и все продолжает расхваливать достоинства и красоту своей Зосите.
Неизвестно, сколько бы еще Йонас рассказывал о Зосите, если бы у березового перелеска на стежке не показались две девичьи фигуры.
— Это Зосите! — воскликнул Йонас. — Постой, а кто же другая? Не Анежка ли? — пробовал определить он, и сердце Алеся сладко заныло.
Йонас не ошибся — навстречу им, взявшись за руки, шли Зосите и Анежка. Была ли эта встреча случайной или условленной? Алесь не мог этого решить, тем более что девушки, увидев на тропинке две темные фигуры, повернулись в сторону. Однако Йонас, схватив за руку Алеся, потащил его к девушкам.
— Зосите! — радостно окликнул он подружку. — Добрый вечер, Зосите!
Зосите была спокойна, зато Анежка от волнения не знала, куда девать руки. Хорошо, что поблизости оказался куст крушины, и она начала усердно ощипывать ее ветви. Алесь тоже растерялся от неожиданности. Однако он довольно быстро овладел собой, тем более что влюбленная пара — Йонас и Зосите — отошла немного в сторону, оставив их с глазу на глаз.
— Может быть, помочь вам? — сказал он, усмехнувшись, и тоже потянулся к веткам крушины.
— Что вы... не надо, — испуганно заговорила она.
— Неужели вы все еще меня боитесь?
— Нет, — застенчиво взглянула на него Анежка, и Алесю показалось, что она чуть заметно улыбнулась.
— Вы, конечно, не ожидали меня встретить?
— Признаться, не ожидала...
— А я скажу вам чистую правду, — набрался храбрости Алесь, — я вас ожидал. Больше того, думал о вас каждый день. Думал, что придете к нам в Долгое в хоре петь, но вы так и не пришли.
Анежку удивило это прямое признание. «Неужели он вправду мной интересуется?» — подумала она, и радостное предчувствие всколыхнуло ее. Впрочем, к ней тут же вернулись все ее страхи и обычная застенчивость, так что она едва смогла прошептать:
— Все никак не могла выбрать времени...
Йонас и Зосите пошли вдоль озера, и Анежке ничего не оставалось, как вместе с Алесем пойти за ними.
— Это одни отговорки, Анежка! Видно, что-то другое мешает вам, — сочувственно сказал Алесь, снова посмотрев на тонкую серебряную цепочку вокруг шеи, на которой висел под кофточкой крестик. И хотя Анежка молчала, он продолжал: — А вы никого не бойтесь, Анежка, приходите к нам! Скоро мы начнем строительство; Йонас сказал, что придет туда вместе с Зосите. Почему бы и вам не пойти вместе с подругой?
Анежка опять промолчала.
— Позвольте мне задать вопрос: что вас так привлекает в костеле?
Анежка и на это не ответила.
— Вы верите в бога?
— Что вы меня допрашиваете? — вдруг посуровела она.
— Простите, пожалуйста... Я не хотел вас обидеть... Я желаю вам только добра.
Анежка посмотрела ему в лицо и, не заметив на нем насмешки, смягчилась:
— Я на вас не обижаюсь... Правду сказать, я и сама не знаю, что со мной происходит.
— Ну хорошо... Скажите только, придете вы в Долгое петь в хоре, когда я вернусь из Минска?
— Приду, — подумав, сказала Анежка.
Йонас и Зосите присели на камень у берега. Сели и Алесь с Анежкой. Зосите ни на мгновение не давала покоя своему дружку — шутила над ним, укоряла за что-то.
— Это чтобы ты в Вильнюсе на других не засматривался, только меня помнил.
Вернулись с гулянья довольно поздно. Огоньки около озера уже погасли. Вероятно, хозяева уже улеглись. Только одно окно еще горело необычно ярким светом.
— Не иначе, у Яна Лайзана в Эглайне, — пояснил Йонас. — У него карбидная лампа...
VII
Ян Лайзан долго сидел по вечерам — то за книжками, то за своим блокнотом, куда со стариковской обстоятельностью заносит все пережитое за день. Когда еще была жива жена, по вечерам они работали для себя — она пряла, а он мастерил сундуки для невест — и мечтали о лучшей жизни. Но Расма умерла, так и не дождавшись лучших дней. Без нее Ян Лайзан пристрастился к чтению и так привык к этому, что в сельской библиотеке не осталось книжки, которая не побывала бы у него в руках.
Сегодня он допоздна засиделся за романом Николая Островского «Как закалялась сталь». «Какая могучая воля была у этого человека, — думал он. — А мы еще раздумываем, сможем ли построить станцию!» — злился старик, вспоминая недавние разговоры своего помощника Петера о стройке.
Быстро стали уставать глаза от чтения. Старик погасил карбидную лампу и вынес ее в сени, а сам лег в постель. Но сон не шел. Лайзан закрывал глаза, но вместо убаюкивающей тьмы на него наплывали бесконечной чередой картины прожитого, а потом возникала в воображении будущая электростанция на озере Долгом. Он представлял ее по-своему — как огромную мельницу, поставленную в толще бетонной плотины. Бурно падает вода, крутятся большущие колеса, которые приводят в движение некую хитрую машину, наподобие одной из тех, которые он видел в Риге. И от машины по проводам бежит яркий свет, которого ему так не хватает на старости лет, особенно после того как книги открыли ему новый и бесконечно разнообразный мир... Лежит старый Ян в кровати, немного ноют натруженные ноги и руки — рады, что отдыхают, — а душа его рвется куда-то, стремится, бежит... «Скорей бы уж ее построить, — думал Ян о станции и о том, как изменится после этого жизнь вокруг. — А то вон сколько годов настукало, кто его знает, как там дальше пойдет... Да нет, — отгоняет Лайзан печальные мысли, — чего ради думать о смерти, когда такое творится вокруг? Года — это еще не старость...» И словно для того, чтобы убедить себя, что силы еще есть, закуривает трубку, зажигает свечку и подходит к зеркальцу на стене. Из глубины зеркала, слабо освещенного свечой, смотрит на него загорелое лицо в рамке седых волос. «Только что седые, а так ничего страшного, — думает он. — Ну, есть морщины, правда, и многовато... Что поделать, по одной на год — и то сколько получается!.. А вот глаза не изменились, как помню, все такие же были... Нравились они когда-то Расме!.. Это она первая постирала мне рубашку, когда был одиноким...» И не только рубашку... У богатых любовь — веселье и радость, а у бедных начинается она порой с простой человеческой жалости... Постирала ему батрачка рубашку, пожалела его, потом по его просьбе сварила в своей печи небольшой чугунок борща. Прошло некоторое время, и они порешили, что выгоднее варить один на двоих... Так и не припомнить, когда началась их совместная жизнь... «Сколько хорошего сделала мне Расма, — вздыхает Лайзан. — Одно плохо, что после себя никого не оставила. Веселей было бы теперь».
