Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан
— Это — за «Королеву Елизавету». Лайнер неудачно причалил и помял нос. Работы было на неделю — я сделал за трое суток. Не спал и почти не ел: «Королеве» надо было уходить в рейс по расписанию, иначе компания терпела убытки… Это — за танкер «Георг», у него дала течь подводная кормовая часть. Варил под водой, потом полмесяца лежал в больнице — что-то с легкими… А эту штуку подарил сам директор фирмы: я со своим приятелем работал на его личной яхте. Мы знали: директор через пару дней должен был выйти на своей яхте в море, разослал приглашения, а тут какой-то балбес катером пропорол ей бок. Сорок восемь часов мы с приятелем не смыкали глаз…
— Ты любишь свою работу? — спросил я Прайта.
Он взглянул на меня с откровенным удивлением.
Даже чуть-чуть растерялся, настолько странным для него показался мой вопрос. Потом воскликнул:
— Черт меня подери, я, кажется, никогда об этом не думал! Люблю ли я свою работу? Пожалуй, да, потому что она позволяет мне надеяться на лучшее будущее. А вообще, вряд ли можно найти человека, которому нравилось бы сидеть по сорок часов кряду с электродом в руках. Деньги — вот что главное. Деньги! Через пару лет у меня будет достаточно капитала, чтобы осуществить свою давнюю мечту: тут же, рядом с доками, я открою небольшой бар. Виски, пиво, легкая закуска… Маленький бизнес! Но сейчас… Сейчас я должен выжать из себя все…
Смайдов помолчал, по привычке поглаживая искусственные пальцы протеза, потом взглянул на Езерского и спросил:
— Теперь скажи мне, Езерский: какая разница между тобой, советским человеком, и Артуром Прайтом, который мечтает стать хозяином пивного бара? Есть между вами разница? И он, и ты — оба вы работаете только ради денег… Ну, говори, Харитон, мы послушаем.
Беседин фыркнул.
— По-вашему, что ж, Харитон — капиталист? Что-то вы загинаете, товарищ парторг.
— А Прайт тоже не капиталист, — улыбнулся Петр Константинович. — И вряд ли им станет. Даже если ему удастся открыть свою пивнушку, он долго с ней не протянет. Акулы покрупнее сожрут его вместе с этой пивнушкой… Так как же, Езерский? Или ты ответишь, товарищ бригадир?
— За двоих, — усмехнулся Байкин. — Стимул у них обоих одинаковый.
Смайдов подумал, что Илья сейчас взорвется. Он видел, как вздулись его желваки, с какой нёнавистью он посмотрел на Костю. Но, к удивлению Смайдова, бригадир сумел подавить в себе вспышку ярости. Он вдруг спросил:
— Вы получаете зарплату, товарищ парторг? Или работаете на общественных началах?
Петр Константинович ответил, не задумываясь:
— Зарплату я получаю, но работаю не за деньги. Я просто не могу не работать.
— Не верю! — Беседин взмахнуд рукой, повторил: — Не верю! Если бы вы ни в чем не нуждались — сидели бы целыми днями с удочкой или грелись у печки. И Байкин сидел бы, дай ему сейчас пенсию полторы-две сотни. Может, скажете, вот этот товарищ, — Илья презрительно кивнул в сторону Марка, — прилетел бы сюда вкалывать, если бы у него миллион был?
— Прилетел бы, — спокойно сказал Марк. — А по-твоему, Илья Семеныч, и по Езерскому, выходит, что при коммунизме и работать будет некому? Всего ведь в достатке будет, по потребности. Зачем утруждать себя? Так?
— Тоже мне, агитатор! — бросил Харитон. — «По потребности!» Ты мне сперва дай это, по потребности…
— Сейчас принесу, — сказал Байкин. — Посиди минутку…
Андреич и Думин засмеялись. Димка Баклан добавил:
— Быстрей, Костя. Как выйдешь — направо за угол. Там выдают. Прихвати и на мою Долю. Чтоб не раскисло — в целлофан заверни.
— Хи-хи да ха-ха, — сказал Харитон. — Христосики собрались. Как получка — каждый карман шире расставляет, а тут… Чего хихикать? Мы что с Ильей Семенычем — не по закону? Не по закону, а? Грабим кого? Материальная заинтересованность — это не стимул! Слыхали такое? А об чем же дебаты? Языками потрепаться? Идейными себя выставлять? Ну и пошло оно тогда все к черту. Завтра работаю шесть часов — и точка! Ясно, товарищ парторг? Пускай многоклеточные задарма вкалывают…
— И пускай советский корабль на дно идет, — сказал Петр Константинович. — Какое до этого дело Езерскому?! Так, Езерский?
Харитон промолчал.
— Никто твоих прав ущемлять не собирается, — проговорил парторг. — Речь идет не об этом. Речь идет о том, что надо быть настоящим человеком. Советским человеком, понимаешь?
— Понимаю. Завтра работаю шесть часов. По закону. По советскому закону. Кто хочет работать не по закону — пожалуйста. Не возражаю.
— Ты будешь работать, как все, — спокойно сказал Смайдов. — Бригада тебе не позволит здесь увиливать.
К полуночи ветер достиг ураганной силы. Казалось, еще немного — и эта маленькая избушка или будет снесена в океан, или развалится на части. Где-то недалеко обрушивались ледники, где-то с быстротой шквала с гор неслись снежные лавины. Остров вздрагивал, будто в недрах его проснулся вулкан.
Для Смайдова бураны были не в новинку. В тундре тоже, бывало, закрутит так, что ненцы начинают думать: не конец ли света? Петр Константинович помнил, как однажды пурга разметала целое стойбище. Сорвала чумы, разбросала по тундре оленьи упряжки, невесть куда угнала две сотни оленей. Искали их потом на самолетах, долго искали, половину удалось найти, а половина так и сгинула.
Нет, тундра умеет себя показать. Но в такой заварухе, как эта, Смайдову не приходилось бывать.
Он и сам не понимал, почему у него так тревожно на душе. Стараясь рассеять эту тревогу, Петр Константинович пытался думать о чем-нибудь постороннем, наглухо закрывал голову регланом, чтобы отгородиться от гула бурана, однако чувство или, скорее, предчувствие надвигающейся беды не покидало его. Несколько раз он вставал, подходил к окошку, плотно забитому снегом, стоял, мысленно представляя, что делается за стенами избы, и снова ложился на свой топчан. Ворочался, курил папиросу за папиросой, а сон все не шел.
«Надо почитать, — решил он наконец. — Устану — тогда усну».
Вытащив из-под подушки книгу, Петр Константинович включил над головой маленькую лампочку, питаемую аккумулятором, раскрыл книгу на загнутой странице. «Счастье ревущего стана…» Смайдов любил этот рассказ. Он будто видел перед собой сильных людей с их необузданными страстями, ему даже казалось, что с кемто из них он уже встречался. «Не вот с этим ли?» — улыбнулся Петр Константинович, разглядывая иллюстрацию. Один из персонажей — здоровенный детина, заросший густой щетиной, — держал над головой голого ребенка, держал неуклюже, неумело, но очень бережно; другой, обнаженный до пояса, с пистолетом за ремнем, хохотал. Хохотал, видно, так заразительно, что, глядя на него, Смайдову и самому захотелось рассмеяться. «Да, колоритные фигуры!» — подумал Петр Константинович.
В это время сквозь рев бурана до его слуха донеслись какие-то звуки, не похожие ни на стон ветра, ни на грохот снежных обвалов, ни на шум сползающих ледников.
Звуки были настолько слабыми, что едва-едва прорывались сквозь гул урагана, временами совсем затухали, как бы растворяясь в общем хаосе, потом опять возникали, тревожа и настораживая.
Смайдов сунул книгу под подушку, сбросил реглан и подошел поближе к окну. Долго стоял не дыша, весь превратившись в слух. Минуту или две он ничего, кроме завывания бури, не мог различить. И уже подумал, что напрасно встревожился, но в это время шквал ветра со стороны океана донес до него нечастые всхлипывания сирены. Разрываемые ветром гудки сирены точно захлебывались, и было похоже, что где-то далеко кричит человек, которому пытаются зажать рот.
Смайдов скомандовал:
— Подъем!
Он бросился к своей одежде, схватил реглан, но прежде чем одеваться, снова крикнул:
— Подъем!
Первыми вскочили Беседин, Марк Талалин и Костя Байкин. Еще ничего не поняв, они торопливо начали натягивать штаны, совать ноги в унты, искать кухлянки. И только через минуту Беседин оторопело спросил:
— Что случилось?
— На угольщике тревога, — ответил Смайдов, продолжая одеваться. — Подают сигналы бедствия. Надо быстро туда добираться. Быстро, как можно быстрее.
Беседин сорвал с Езерского одеяло, подскочил к Баклану, ткнул его в бок, тряхнул Думина и Андреича.
— Какого черта лежите?! — закричал срывающимся голосом. — Ждете отдельного приглашения?!
Харитон, еще не придя в себя, сказал:
— Куда? Пускай многоклеточные…
— На корабле тревога, — снова повторил Смайдов. — Что-то там у них случилось. Быстрее, товарищи!
Второпях он никак не мог приладить протез, наконец бросил его на топчан, натянул реглан.
Страшной силы шквал налетел на избу, ударил в стены, словно стараясь их протаранить. Лампочка качнулась, замигала, задребезжал на столе пустой стакан.
