Александр Грачев - Первая просека
— Что с тобой, Зоря, на тебе лица нет! — спросила Касимова.
— Коня загнал!..
— До смерти?!
— Ага.
— Да как же это, Зоря?
— А черт его знает! Может, съел чего-нибудь, когда оставлял его у березы…
— Как же теперь?
— Под суд отдадут…
У девушек округлились глаза, они приумолкли. Маруся Дробышева подумала вслух:
— Наверно, посадят тебя, Зоря?..
— Конечно, посадят, — с какой-то отрешенностью подтвердил Захар. — Лет пять обеспечено.
Он пораньше лег спать, чтобы поскорее забыться и уйти от горьких мыслей. Но сна не было. О чем только не передумал Захар в ту ночь! Вспоминал родную станицу: где-то на окраине поют девчата, доносятся переливчатые голоса гармошек, слышен смех, в теплом воздухе летучие мыши бесшумно чертят ломаные линии, и над всем этим ласковый покой и медвяные запахи полей… Потом вспомнились кавшкола, ночевки в степи на потниках, с седлом в изголовье и шинелью сверху, пыльные дороги, форсированные марши, атаки лавами…
«А не сбежать ли в родные места, пока еще не поздно? — подумал Захар. — Вот сейчас встать тихонько, взять ружье да самое необходимое и уйти по берегу на Хабаровск?.. Или столкнуть какую-нибудь лодку и спуститься в ней по течению Амура, подальше от стройки, до какого-нибудь села и там сесть на пароход. А потом? Потом добраться до станицы и больше никогда не отрываться от родного гнезда. Нет, туда нельзя, там легко разыщет милиция. Нужно в Новочеркасск, и сделать так, как советовали друзья: поступить на завод, окончить вечерний рабфак и — в институт!»
Утром Захар встал с твердым решением потребовать врачебного осмотра трупа Варяга. Но Ставорский до конца дня не вызывал его к себе в кабинет, чтобы оформлять дело. Когда Захар сам пошел к нему, Ставорский отмахнулся:
— Потом, потом, не до тебя сейчас… Вызову, когда будет нужно!
Тон, которым были сказаны эти слова, заронил в душу Захара сомнение. А может, Ставорский и его, Захара, решил только припугнуть, как пугал конюха Пригницына?
ГЛАВА ДВЕНАЦАТАЯ
Обитатели бормотовского ледника собирались обычно лишь с наступлением сумерек — никому не хотелось сидеть в сырости, когда на дворе лето. Лед осел почти на целый метр, и, возвращаясь с работы, каждый приносил охапку свежей травы, чтобы «нарастить» пол. Но это почти не помогало — пол ледника понемногу уходил вниз.
В тот вечер Захар пришел с охапкой травы пораньше и застал на порожке ледника Аниканова. Андрей что-то писал, слюнявя во рту кончик карандаша.
— К выступлению, понимаешь, готовлюсь, — сообщил он Захару. — Завтра первая комсомольская конференция. Ты придешь?
— Меня никто не приглашал.
— Почему? Ведь ты единственный комсомолец в конном парке! Хочешь, я скажу о тебе Панкратову? У меня, брат, с ним наладились отношения. Я ходил к нему поговорить насчет того, что везут на стройку всякий хлам, а инструменты не завозятся. Панкратов повел меня в партком, к Бутину, Иван Сергеевич велел, понимаешь, обязательно выступить на конференции. Ну и задам я кое-кому! — самодовольно улыбнулся Аниканов, мечтательно глядя в вечернюю синь, застывшую над спокойным простором Амура. — А о тебе скажу Панкратову, чтобы пригласили. Хочешь?
На следующее утро Захара позвал к себе в кабинет Ставорский.
— Сейчас звонили из управления, — сказал он, не глядя на Жернакова, — велели нам с тобой быть на конференции. В десять утра начнется, в столовой.
— А как с Варягом, Харитон Иванович? — спросил Захар.
— Потом, потом, — пробубнил Ставорский, занятый бумагами.
Был выходной день. К столовой стали стекаться строители. Они шли бригадными колоннами, неся впереди красные знамена. Было жарко, солнечно, безветренно, и все оделись по-летнему — в майки, обулись в начищенные, хотя изрядно побитые туфли или сандалии. Причесанные, побритые, ребята выглядели посвежевшими, по-праздничному оживленными.
Захар не сразу обратил внимание, что из-за угла столовой вышла новая колонна, над которой колыхалось небольшое красное полотнище: «Бригада сплавщиков рапортует: задание выполнено, весь лес на реке Силинке сплавлен!» Впереди этой колонны шли Алексей Самородов, Каргополов, Иванка-звеньевой, Гурилев — все сияющие, возбужденные. Пока Захар протискивался к ним, колонна уже рассыпалась.
— Каргополов! — крикнул Захар, чтобы не потерять его из виду.
— О, Захар! Здорово!
Каргополов обнял Захара своими длинными ручищами.
— Ну, как ты тут, живой? А мы, брат, видишь, на полмесяца раньше ахнули план, вот! Ни одного бревна не оставили на берегу, будем рапортовать конференции. Ну, а как у тебя дела?
— Похвастаться нечем, Иван. Все у меня идет не так, как у людей. Брожу как неприкаянный. Все с бригадами, каждый что-то сделал, а я один… А тут еще несчастье: съездил верхом на лесозавод, а когда вернулся — конь издох.
— Что, загнал?
— Да нет вроде бы… Наверное, он чего-нибудь съел.
— Это плохо. Зря ты, должно быть, оторвался от нас. Такая, брат, дружная бригада сколотилась!..
Но поговорить им не дали: послышался зычный голос, приглашающий заходить в столовую, и у дверей началась давка. Кое-как пробившись в помещение, друзья уселись у окна. Было страшно тесно. Каргополов обнял Захара за плечи и неистово зашептал в ухо:
— Слушай, я тут девушку одну видел — ох, брат! Как бы с ней познакомиться?
Захар изумленно посмотрел ему в лицо: никогда еще Иван не сиял так радостно, как сейчас.
— Был у меня единственный друг, и того, кажется, скоро потеряю… — грустно улыбнулся Захар.
— Что ты! — Каргополов прижал его к себе.
— А где она? Что за краля такая покорила тебя?
Каргополов вытянул загорелую вверху и белую под воротником шею, долго вертел головой, потом шепнул:
— Вот она, вон-вон… Видишь, у прохода две девушки, так та, что правее.
— Да это же Леля Касимова! Наша, новочеркасская. Хорошая девушка, Иван…
— Да что ты? Вот я и смотрю, где я ее видел? Значит, в одном эшелоне ехали. Слушай, Захар, познакомь меня с ней, а?
— Это дело нетрудное. Только она, знаешь… — Захар умолк на полуслове.
— Что? — нетерпеливо спросил Каргополов.
— Да либо у нее парень в Новочеркасске остался, либо нет у Лели ничего такого, знаешь, чтобы ее тянуло к ребятам… Холодная она, ничего девичьего в ней нет…
— Да? Значит, я правильно ее понял. — Каргополов сказал это самым тихим шепотом, так как за столом президиума уже появились люди. — А я, откровенно говоря, не люблю вертихвосток, будь они хоть раскрасавицы…
— Товарищи!.. — Панкратов, не по годам полный молодой человек, картинно оперся на край стола, накрытого красным. — Товарищи! — повторил он, дожидаясь, пока установится тишина. — Все, кто избран на первую комсомольскую конференцию Дальпромстроя, и все лучшие бригады, а также отдельные товарищи, которые были приглашены, уже собрались. Есть предложение открыть первую в истории Дальпромстроя комсомольскую конференцию. Возражений нет? Ну, тогда считаю конференцию открытой. Слово для предложения о составе президиума имеет товарищ Шапиро.
К столу расторопно подошел смуглый парень с большим, мясистым лицом; проглатывая концы слов, он стал быстро читать длинный список фамилий.
— Реже читай! — крикнул кто-то в зале. — Чай, не на пожар!
Список шел по алфавиту, и фамилии Каргополова и Касимовой были названы рядом.
— Вот и познакомишься! — шепнул Захар.
В зале все задвигалось, загомонило — члены президиума стали вылезать из тесных рядов. Захар следил за Иваном и Лелей, в душе желая, чтобы они сели рядом.
Каргополов, видимо, так и прицеливался, но его опередил старичок с розовым, как спелое яблоко, лицом и белой бородкой клинышком — инженер Саблин. Кончиками пальцев он поправлял усики и что-то смешное говорил Касимовой. Леля улыбалась, по-мальчишески одергивая свою юнгштурмовку.
С ревнивым вниманием Захар слушал доклад и рапорты лучших бригад. Бригада Григория Андрианова, «интернациональная», как ее называли (в ней были представители двадцати национальностей), предложила переименовать село Пермское в город Комсомольск. Это предложение вызвало бурю восторга, и потом каждая рапортующая бригада поддерживала его.
Рапортов было много, докладывали бригады все одинаково, так что постепенно интерес Захара стал притупляться. Но вот перед столом президиума выстроились братья Самородовы, Каргополов, Гурилев, щупленький веснушчатый Бонешкин — тот, что упал в воду с глыбой земли в первый день сплава, и еще человек пятнадцать. Все они загорели, как цыгане, почти у всех ноги были в разбитых сапогах с привязанными проволокой или веревкой подошвами. Рапортовал Алексей Самородов. Он сильно волновался и вместо «справились с заданием» прочитал «сплавились с заданием».
