Георгий Суфтин - След голубого песца
— Кто бы помог таскать такие тяжелые корзины...
— У мужчин силы больше, мужчине такая корзина нипочем...
— Наши-то мужчины на промысле устали, им отдохнуть надо...
— Кто и не был на промысле...
Ясовей рассмеялся.
— Про меня, видно, слово. Я не устал. Давайте помогу.
Взвалив двуручную корзину на плечо, он легко вынес её на берег. Взял другую, третью. Женщины ахали, удивляясь такой силище в этом гибком юноше, у которого только-только обозначился первый пушок на верхней губе. А он, разгорячившись, совсем увлекся работой, женщины еле успевали наполнять корзины рыбой. И когда была вынесена последняя корзина, он в растерянности остановился. В серебристых чешуйках была вся его малица, лицо, и даже взлохматившиеся волосы были пересыпаны перламутровыми блестками. Женщины окружили его.
— Спасибо, Ясовей, за помощь.
— Приезжай к нам каждый день после промысла. Ждать будем.
— Такого парня отчего не ждать...
Ясовей смущенно потупился, что-то отвечал женщинам, счищая чешуйки с одежды. Поднял голову и встретился глазами с Нюдей. Сразу нахмурился. Посмотрел, где Лагей. Лагея не было.
Безмолвно Ясовей направился к своей упряжке. Женщины с недоумением глядели ему вслед.
5
В тундре, на берегу безымянной речушки, произошел серьезный разговор. Его слышали только низкорослые, не выше колен, березки, слабо шелестевшие листочками. Двое стояли один против другого, говорили негромко, сдерживая голос, словно боясь, что услышит дальняя сопка.
— Ты, Лагей, часто сюда ездишь?
— Дорога не заказана. Езжу. А часто ли ты ездишь, Ясовей?
— Когда вздумаю. Надо мной хозяина нет.
— Вот плохо, что нет хозяина. Ты бы лучше не ездил сюда.
— Я думаю, тебе бы следовало забыть эту дорогу...
Лагей стоял, засунув руки за ремень, в гордой позе человека, чувствующего свое превосходство над противником. Чего, дескать, этот облезлый неблюй попусту бьет копытами. Разве ему тягаться с Лагеем, безоленщику, живущему в чужом чуме!
Взмахнув, как пикой, длинным хореем, Лагей кинулся на нарты.
— Садись, подвезу! — крикнул он, и уж издалека долетело до Ясовея: — А то твои сустуйные задохнутся на ходу...
Ясовей долго стоял, глядя на взрытый полозьями снег. Он мучительно силился понять, что произошло. Что такое сделал Лагей? Он не причинил Ясовею никакого зла, не оскорбил, не ударил. Только посидел, поболтал с девушкой, рассказал ей что-то смешное. Фу, какой глупый Ясовей, по всякому пустяку готов кидаться на человека, как пёс Нултанко!
Ясовей повернул свою упряжку обратно. Он всячески старался успокоить себя. Но всё равно на сердце лежал ком. Какое у человека странное и непонятное сердце! А почему непонятное? Очень даже понятное. Вот у Нюди — да, трудно разобраться в сердце. Сегодня она тебе улыбается и смотрит так, что хоть в самую лютую метель, хоть в самую ледяную воду кинуться нестрашно, лишь бы она сказала. А завтра она так же глядит на другого и для другого звенит её смех, будто ломаются тонкие льдинки...
Уже солнце опустилось низко к горизонту и висело над дальними сопками, огромное, бурое, негреющее. Из болотных трав поднялись тучи комаров, кидающихся на человека с большим остервенением, нежели голодный волк кидается на отставшего теленка. В становище рыбаков утихла жизнь. Все забрались в землянки и, натрудившись за день, крепко заснули. Даже собаки спрятались между бугорками у входа в землянки и сладко дремали, засунув головы в густую траву.
Над становищем стояла тишина. Только издали доносилось утиное кряканье.
Ясовей остановил упряжку и спросил себя: «Зачем же я приехал сюда? Верно, зачем? Все спят. Спит, конечно, и Нюдя. Не бродить же ей вокруг становища невесть для чего...» Только кто знает, как и почему это случается: юноша уезжает от девушки, не приняв её взгляда, а потом возвращается; девушка не может уснуть, теряясь в догадках, почему он уехал, и бродит вокруг вешал и неожиданно видит сквозь сеть его, грустного и одинокого... Не чудо ли это!
— Ясовей...
Негромкий, осторожный её голос звучит для него сильнее призывного лебединого крика весенней порой.
— Нюдя, ты?..
Нужны ли слова там, где и без них все понятно. Серебряная белая ночь мерцает над тундрой. Неясные, смутные тени танцуют меж сопок. Сонное озеро что-то нашептывает мирное и убаюкивающее. И даже комары исчезли куда-то. Поняли, знать, и они, что влюбленным не до комаров.
6
Лагей во время интервенции не раз бывал в Широкой Виске. Вместе с другими оленеводами его заставили перевозить военные грузы. Лагей боялся сердитых и надменных белогвардейских офицеров. Но ему нравилось их обмундирование: блестящие погоны, кокарды и нашивки, ордена и медали, ясные пуговицы с двуглавым орлом. Втайне он мечтал одеваться так же пестро и шикарно. Увы, мундира у него не было. Но ясные пуговицы он достал и нацепил на свою малицу. Ходил грудь колесом, поглядывал, кося глазами, на их великолепное сияние. Лагей торжествовал. Ему казалось, что нет теперь человека в тундре наряднее его. Сравнивая себя со своим соперником Ясовеем, Лагей думал: «Ха, Ясовей! Что в нём, одна гордость. Где ему тягаться со мной, Лагеем...» И правду сказать, Лагеевы пуговицы пользовались у некоторых тундровых красавиц успехом. Встречаясь с Лагеем, девушки потупляли глаза и вздыхали. А тот ещё сильнее выпячивал грудь и с безразличным видом проходил мимо. Только при встрече с одной он всегда останавливался, а если удавалось с ней заговорить, то чувствовал себя на седьмом небе. Это была Нюдя. Её он считал достойной себя по всем статьям. И хороша лицом, и крепка телом, и приходится дочерью такому оленщику, с кем породниться Лагей рад всей душой. Лишь в том беда, что как ни пыжится Лагей, а вниманием девушки овладеть не может. Она не избегает поговорить с парнем, посмеяться его шуткам и больше ничего. Строга. Ну, это так и надо. Сядеева дочь, не шути... Он в конце концов перестал рассчитывать на внимание Нюди, да и не находил его нужным. Придет время, пошлет свата к Сядей-Игу, — и дело с концом. Жаль только, что время ещё не пришло. Лагей решил жениться тогда, когда у него будет три стада оленей и когда все лари будут заполнены добром. По этому поводу у него был разговор с Халтуем. Они сидели во время оленьей передышки на нартах и беседовали.
— Тебе бы уж пора жениться, Лагей. Парень ты стал видный и богатый. За тебя любая пойдет. Посылай — какую хочешь я тебе сосватаю. Куда ехать — говори...
— Жениться успеем ещё, — солидно попыхивая цигаркой, отвечал Лагей. — Не спеши, Халтуй. Твое сватовство не пропадет. Когда настанет пора, скажу...
— Так ведь настала она, пора-то, парень. Ишь какой стал, дай бог всякому, — льстил Халтуй. — Нечего оттягивать, сказывай, в какой чум метишь...
Лагей помялся, попыхтел, но не выдержал, напыжился изо всех сил, а сказал небрежным тоном, будто для него это совершенные пустяки:
— К Сядею мой сват пойдет...
— К Сядей-Игу?! — воскликнул Халтуй, изумляясь и восхищаясь в одно и то же время.
— К нему, — с безразличным видом подтвердил Лагей и, с ехидцей посмотрев на собеседника, спросил: — Поедешь ли?
Халтуй даже вскочил и длинный, как чумовой шест, изогнулся над Лагеем, зачастил такой скороговоркой, что, казалось, не слова у него изо рта вылетали, а мелкая дробь.
— Я поеду ли? А кто другой может поехать? Неужто найдешь свата лучше меня? И кому к Сядею свататься, как не мне? Я ведь свой у него человек, ты знаешь...
Лагей знал, что этот свой человек не смел в Сядеевом чуме пройти дальше собачьего места, но смолчал. Всё-таки Халтуй и впрямь около Сядея постоянно увивается...
— Тебе, Халтуй, ехать сватом. А когда — скажу. Третье стадо будет полным — и скажу... Понял?
7
И вот Ясовей получил долгожданную весть. Получил и разволновался. С каким рвением он стремился поехать учиться, с такой же горечью думал о том, что завтра придется покинуть родную тундру, проститься с Салм-озером, на берегу которого колышутся от ветра и тихо позванивают поплавками рыбачьи сети...
Луна большая, круглая, выглядывала из-за сопки. Она ухмылялась, глядя, как двое прощались в овражке между кустарниками. Бесстыдница, разве можно подглядывать и подслушивать то, что должно остаться тайной только двоих!
Ясовей сжимал Нюдины пальцы в своих горячих ладонях и не хотел отпускать их.
Он говорил:
— Посмотри мне в глаза и скажи, будешь ли ты ждать меня. Девять раз луна взойдет над тундрой, и я снова приеду к тебе. Но будут ли твои руки столь долго хранить теплоту моих ладоней?
— Будут...
— А если другой встретится тебе?
— Я пройду мимо. Не надо мне никого другого, кроме моего Ясовея.
— А если сват приедет к отцу?
Девушка встрепенулась, гордо подняла голову.
— Ты, видно, плохо еще знаешь меня.
Луна расплылась и исчезла в сизом мареве, а двое все никак не могли расстаться.
— Ясовей, скоро люди проснутся. Мать меня хватится. Что я ей скажу?
