Лидия Вакуловская - Улица вдоль океана
Как-то недавно мне попалась на глаза небольшая заметка в одной из центральных газет:
«На Чукотке стоит полярная ночь, дуют пурги. Охотники села Медвежьи Сопки успешно ведут зимний отлов песца. Хотя до конца сезона еще два месяца, годовой план по пушнине уже выполнен. Председатель колхоза Калянто в беседе с нашим корреспондентом выразил уверенность, что план добычи будет перевыполнен вдвое. Лучше других идут дела в бригаде, возглавляемой опытным охотником Тынеску».
И снова я решаю: вот придет весна, возьму билет — и прямо туда, на берег Ледовитого, в Медвежьи Сопки.
А пока мне снятся по ночам белые снега Чукотки. И пурги поют под окнами. И несутся с холмов табуны оленей, шумит, путаясь в ветвистых рогах, растревоженный ветер. И сполохи сияния обжигают небо разноцветным огнем. И тяжелая волна отлива с гулом заглатывает во тьму холодного океана береговую гальку. А вдоль океана крутым коромыслом выгнулась улица — белые ромашковые дворы, сбегающие к воде тропинки и дома, дома, глядящие окнами на океан и на тундру…
И я даю себе в последний раз торжественную клятву: что бы ни случилось, но в этом году — непременно.
Рассказы
Свадебное путешествие
В этот день Авдею Самсоновичу Булакову предстояло столько хождений и хлопот, что, казалось, с ними не управиться за неделю. Надо было обойти кабинеты райисполкома и попрощаться с сотрудниками, получить расчет, побывать в сберкассе, сдать домоуправу ключи от комнаты, проверить загодя, не напаковала ли Анна Тимофеевна лишних вещей в дорогу. В четыре часа надлежало непременно быть дома, поскольку шофер Васюков должен был заехать за полушубком и отвезти Авдея Самсоновича на аэродром. На аэродроме предстояло еще взять билеты на самолет и успеть сдать багаж.
Однако к одиннадцати утра сверх ожиданий с половиной дел было покончено. Кабинеты Авдей Самсонович обежал, с теми, кого застал в отделах, распрощался, кассирша без задержки выдала ему деньги; отпускные за два с половиной года работы плюс компенсацию за неиспользованный предыдущий отпуск, плюс зарплату за первую половину мая. Получилось 4382 рубля 70 копеек. Сослуживцы прямо в отделе устроили ему небольшие проводы с шампанским. Авдей Самсонович нарушил многолетнюю привычку не пить и осушил полный стакан шампанского, отчего лицо его и шея покрылись бурыми пятнами, а на лоб выкатились зернистые стекляшки пота. Минут десять в отделе царило шумное оживление. Сослуживцы наперебой желали ему счастливой жизни на материке и заверяли, что будут рады, если он вдруг по какой-то причине вернется назад. Новый заведующий райфо Тимофеев, холостой парень с институтским образованием, сменивший на посту Авдея Самсоновича, так прямо и сказал: «Будет плохо — возвращайтесь. Даю слово, я вам кресло уступлю». Авдей Самсонович не любил Тимофеева за прожектерство и всякие глупые новшества, которые тот норовил ввести в строгую финансовую службу, прижимал его за это, и потому никак не ожидал от него услышать такие слова. Он расчувствовался, чуть не прослезился и даже готов был попросить кого-нибудь из сотрудников помоложе сбегать еще за шампанским, уже на его деньги. Но в это время старший налоговый инспектор Деревенщикова принялась прятать стаканы, а старший бухгалтер Сидоренкова подняла с полу плетенку для мусора и начала складывать в нее бутылки. Тут Авдей Самсонович вспомнил, что он спешит, а выпито и так достаточно, и поторопился навсегда распрощаться.
Позже он вернулся мысленно к этим проводам с шампанским и подумал, что все чувствительные слова, сказанные его бывшими подчиненными в минуту расставания, были неискренними, а произносились просто так, приличия ради, ибо он знал, что сослуживцы недолюбливали его, подсмеивались над ним и за глаза называли не иначе, как Хвост Селедки — идиотское прозвище, прицепившееся к нему, как репей, с давних пор в поселке. Впрочем, установив для себя этот неприятный в общем-то факт, Авдей Самсонович особой горечи не испытал. Душа его в то время переполнялась таким восторгом от сознания того, что самолет несет его навстречу новой, совершенно новой жизни, что он простил разом всем людям — сослуживцам и несослуживцам, знакомым и незнакомым — обиды, которые те причинили ему за многие годы.
Но подумал он об этом уже в самолете, летевшем курсом на Хабаровск.
А сейчас Авдей Самсонович вышел на улицу и зажмурился — до того было солнечно. Морозный воздух жег искрами глаза и было странно, что под напором такой солнечной лавины вокруг покойно лежит белый, чистый и по-зимнему крепкий снег. Неделю назад снег начал таять, потемнел и осел, во вдруг резвая майская пурга снова наворочала сугробов, мороз подскочил до двадцати пяти градусов и заставил умолкнуть тренькающую капель. В оттепель снег не успел оплыть даже с сопок, и они могучим частоколом высились вокруг поселка, целясь в солнце ослепительно-белыми пиками вершин. Словом, в поселке Оленьем в мае месяце лежала колючая морозная зима. И ничего в том не было удивительного по той простой причине, что Олений стоял на берегу Ледовитого океана.
Удивительным было то, что, шагая по заснеженной улице, Авдей Самсонович вдруг ясно ощутил, что никогда более не увидит ни этой улицы, застроенной как попало домами-коробками, ни торчащей над поселком черной трубы котельной, ни этого хлебного магазина, где торгует глухая Шура, которая знает всех до одного в поселке и всех до одного понимает по губам, так что кричать никому не приходится, — он ощутил все это, и ему стало как-то не по себе. Но щемящее чувство тоскливости продержалось в нем какие-то секунды, и он тут же с веселым злорадством подумал: и слава богу, что больше не увидит, и слава богу, что наконец-то уезжает!
Авдей Самсонович вошел в сберкассу и, постукав у порога ногой об ногу, сбил с валенок снег, хотя сделать это надлежало в сенях, где специально для того был положен вышарканный веник. Веник Авдей Самсонович видел и, будучи человеком аккуратным, всякий раз, приходя в сберкассу, пользовался им, но нынче из-за спешки не стал задерживаться.
Как он и предполагал, в сберкассе в этот час посетителей не было. За низким барьерчиком в скучном одиночестве сидела молоденькая девчонка и заполняла какую-то простыню-ведомость. Девчонке было лет восемнадцать, и все вкладчики (в Оленьем каждый взрослый был вкладчиком) звали ее Варей. Но только не Авдей Самсонович. Он терпеть не мог фамильярности и никогда никого не называл по имени, полагая, что отчество для того и существует, чтоб его произносили. Свою точку зрения он не раз втолковывал некоторым ветреным людям, вроде Тимофеева. И хотя тот иронически хмыкал и возражал, Авдей Самсонович своего добился: Тимофеев отучился называть старшего налогового инспектора Деревенщикову Светочкой, а называл, как и подобает, Светланой Николаевной.
Сегодня же выпитое шампанское внесло коррективы в нравственные устои Авдея Самсоновича. Он подошел к барьерчику и, широко улыбаясь верхним рядом крепких металлических зубов, сказал:
— Здравствуйте, милая Варюша.
Варя немало удивилась игривому тону обычно степенного, по-деловому сосредоточенного заведующего райфо, его улыбке, а еще больше его «милой Варюше»:
— Здравствуйте, Авдей Самсонович, — ответила она, не сумев скрыть в округлившихся каштановых глазах изумления, — Будете вносить?
— И вносить, и другие операции произведем, — молодцевато сообщил Авдей Самсонович. — Прежде всего заполним на тысячу рублей аккредитив.
Авдей Самсонович стянул прохудившиеся меховые рукавицы, снял с полысевшей головы потертую кожаную шапку, расстегнул полушубок и извлек из кармана очки в старинном замшевом футляре с цепочкой, когда-то, видимо, красивом, а теперь захватанном до дыр и утратившем от долгого пользования всякий цвет. Все движения Авдея Самсоновича были размеренны, неторопливы, как у человека, который никогда никуда не спешит.
— В отпуск едете? — догадалась Варя, разглаживая ладошкой на столе розово лоснящийся гербовый лист аккредитива.
— Нет, Варвара Викторовна, уезжаю совсем, — сказал Авдей Самсонович. Он зацепил за уши толстые пластмассовые дужки очков и добавил: — Завтра на материке буду.
— Неужели совсем? — с тревогой подняла на него веснушчатое личико Варя, и тревога ее была вызвана исключительно тем, что сберкасса нежданно-негаданно теряла своего лучшего вкладчика.
— И совсем, и навсегда, — шутливо ответил Авдей Самсонович, выкладывая на барьерчик пачки денежных купюр. — И — забудем навеки эти милые места!
— Ой, не забудете, вернетесь еще! Вот увидите, затоскуете и вернетесь. Сколько уже так уезжало, а потом назад. А потом жалеют, что всё деньги с книжки забрали, — горячо принялась убеждать Варя и, исчерпав все свое красноречие, посоветовала: — А вы бы не снимали, мало ли что.
