Евгений Белянкин - Генерал коммуны
— Неужто выследил?
— Да нет, Ваня. Он, наверно, перемет поставил…
— Ну, мне пора… Приходи вечером в поле, — Иван озорно подмигнул Катеньке. — Бате приветик от меня!
25
Иван оглянулся и увидел сбоку от комбайна на стерне широкую и грозную фигуру Кузьмы. Старик внимательно из-под лохматых бровей следил за его работой.
Иван остановил комбайн, не ожидая в поле столкнуться с Кузьмой. «Неприятная встреча», — подумал он. Но Кузьма, шевеля усами, видимо, меньше всего думал о переживаниях Ивана.
— Хорошо работаешь, — неожиданно сказал Кузьма, хмуря брови. — Потерь почти нет…
— Дожди замыли, дядя Кузьма, — отозвался Иван.
— Иди сюда, — позвал Кузьма.
Иван слез с комбайна, подошел. Старик помолчал, потом ковырнул сапогом стерню.
— Надо на прямую косить, — сказал он.
— Установки нет, дядя Кузьма, — шутливо заметил Иван.
— Установки? — вскипел Кузьма. — До каких же пор вам будут нады установки? Установки дает сама погода — вот наша установка. А говорят, ты еще на агронома учишься… Мозговать надо. — Он разжал ладонь, и на землю посыпались зерна.
— У раздельной уборки есть тоже преимущества, — подал голос Иван.
— Сам знаю. Не первый год на свете живу. Да погода-то какая? Все спреет в валках. Здесь надо сразу брать, как на фронте, приступом, пока пшеничка в руки дается… Ты об этом скажи Сергею.
— Хорошо, дядя Кузьма, скажу. Я и сам так думаю.
— Вот и ладно! — похвалил Кузьма.
Сергею нужно уже было идти в поле, но он никак не мог найти свой новый плащ, привезенный из Пензы… «Опять небось Иван форсит», — огорчился Сергей и накинул старенький, в пятнах и дырах, видавший виды плащ.
— Не беспокойся, я скоро, — сказал он, целуя жену. — И глупости выкинь из головы…
«Глупости» — это был страх Нади перед родами, которые вот-вот должны были подойти.
Дождь вроде стал поменьше, когда Сергей вышел. Только чуть моросил. В просвет между тучами даже выглядывало солнце. «Глядишь, денек-другой и разветреет, — прикидывал Сергей. — Ведь надо же так: зарядил обложной! Вся душа изныла…»
Сергей свернул к маячившему вдалеке комбайну Беднякова. Николай Степанович со штурвальным сидел возле комбайна, курил.
— Как дела? — спросил Русаков.
Бедняков посмотрел на небо, послюнявил палец и затем кончиком пальца затушил самокрутку. С неба падали редкие крупные капли. Ветер весело гнал рваные, лохматые остатки облаков. Влажный воздух рассеивался. Понемногу разветривало.
— Ждем у моря погоды, — Бедняков встал, цыкнул на штурвального. — Покурил, и будя. Я тебе что сказал? Проверить…
Штурвальный нехотя поднялся с вязанки соломы.
Бедняков повел Сергея вдоль валков, лежащих прямыми рядками. Он подцеплял сапогом пшеницу, перевертывал мокрые охапки.
— Видите, полежало и уже проросло… А потом гнить будет. Сергей Павлович, — комбайнер внимательно посмотрел на агронома. — А не лучше ли сразу под комбайн?.. На току можно довести и до кондиции… Ни к чему сейчас, Сергей Павлович, раздельная уборка: не по погоде она. Урожай пропадет.
Пшеница в валках не имела вида. Да и та, что не скошена — стояла понурая, низко свесив колосья к земле. Русаков, слушая Беднякова, понимал, что дело говорил комбайнер… Еще недавно перед глазами морем качалась пшеница почти в рост человека. Не эта, мокрая и перепутанная, а та, перед которой он, затаив дыхание, с восторгом стоял на меже… Было жалко людского труда.
— Ты, пожалуй, прав, Николай Степанович. Я вот с утра хожу и все думаю об этом же… Вон и Кузьма предлагает.
— На прямую косить сподручнее. — Бедняков обрадовался: сдается агроном.
— Двум смертям не бывать, одной не миновать, — улыбнулся Русаков.
Показались слабые отсветы солнца. Они желтым веером пробивали облака. Небо очищалось и становилось светло-голубым.
— Району-то что, району нас хлебом не кормить! — начал Бедняков.
— Как у Шелеста? — перебил его Русаков.
— Привез Остроухов шестерню, поставили. Какая тут молотьба, все забивается — долго не продержится и эта шестерня.
— Я о другом. Как у него настроение?
— Настроение, как у всех. Тут уж не до настроения!
— А как Тихон Демкин?
— Его баба всего взяла — с потрохами. Хочешь знать, что баба его думает, — не ходи к ней, спроси его: он теперь ее мыслями и мыслит.
— Да ну? Вроде с характером.
— Все мы с характером, пока над нами баба власть не взяла… — весело сказал Бедняков и настороженно стал всматриваться вдаль. Через поле вналет кто-то гнал лошадь. Человек на лошади широко, кругами размахивал веревкой, которая ему, похоже, служила не только плеткой, — но и сигналом, оповещающем о беде.
— Загонит, — сокрушался Бедняков. — Небось не своя, колхозная — не жалко. Спустить бы штаны, да его так прогнать бы.
Лицо Сергея медленно покрывалось бледностью. Неужели с Надей что?
На лошади подскакал средний сын Матрены Румянцевой Пашка. Кубарем свалился на землю.
— Жене вашей, товарищ Русаков, плохо…
— А где машина?
Пашка, моргая глазами, промямлил:
— Легковичка загрязла.
Русаков подбежал к лошади. Вскочив в седло, с силой дернул поводья. Лошадь сразу взяла в галоп.
— Плохо? — спросил Пашку Бедняков.
— Плохо, Николай Степанович. Рожает. Глядишь, где-нибудь в поле родит, дорога никудышняя…
— А ты чересчур шустрый, я скажу, в чем только не разбираешься, — заметил Бедняков. — Зеленоват еще.
Пашка смутился и покраснел.
У дома Русаковых толпился народ. Сергей вбежал на крыльцо и столкнулся с матерью.
— Полегчало, — сказала Марья. — Схватки… Надо в больницу отправить.
— Я машину пригнал, мама, — виновато ответил Сергей, — и я ей вчера говорил же, а она все «нет» да «нет».
Надя лежала в спальне, высоко положив голову на подушку. Увидев мужа, стала виновато-счастливой, лишь бледность да блеск в глазах выдавали ее состояние.
— Ты не бойся, Сережа, — пытаясь улыбнуться, сказала она. Сморщилась от боли. Напрягаясь, старалась скрыть боль от мужа. Пока Марья отдавала все необходимые приказания, Сергей выбежал на кухню, постоял немного, схватившись руками за голову, прижался к печке. Там и нашла его соседка, тетя Катя. Обозвала глупым.
— Ничего худого не случится, Серега. На этом свет стоял и стоять будет.
26
Василий Иванович находился в своем кабинете и никого не принимал. Клавдия Мартьянова без устали туда и обратно бегала с бумагами.
— Не в духе начальство?
— Перцу задаст! — отвечали в бухгалтерии. — Сейчас и разговаривать не станет. Деньгами занят.
Чернышев, обложившись бухгалтерскими бумагами, занимался действительно деньгами.
— Деньги, они работать должны. Поняла, Клава? Без этого жить никак нельзя. Колхозник работает в полную отдачу? В полную. А деньги должны работать вдвойне.
И толстыми неуклюжими пальцами бойко стучал на счетах.
— Знаешь, когда у нас будет мешок денег, мы с тобою станем коммерсантами. — Чернышев загибал пальцы, перечисляя, что мог бы сделать и продать колхоз, если бы обладал хорошим капиталом.
— Коммерсантами — не коммерсантами, — согласилась Клавдия, — но денег на оплату шабашников нет. Ни сейчас, ни потом.
— Каких шабашников? — нахмурился Чернышев. — А-а… это ты о строителях без нарядов?
— У нас есть свои силы строить и склады и коровники, твердо заявила Клавдия, потупившись, ожидая, что сейчас председатель взорвется.
— И ты туда, — спокойно сказал Василий Иванович, — значит, свои силы. Так думаешь! Я документ подписал, аль нет?
— Подписали, но я его к делу не приму. Если будете настаивать, я его передам в ревизионную комиссию.
— Вот те на, — развел руками председатель, — на кой черт мне такой главный бухгалтер!
— Вот так, Василий Иванович!
Чернышев недоуменно и чего-то не понимая смотрел на Клавдию, будто не узнавал.
— Деньги колхозные… — начала было говорить Клавдия.
— Это я знаю.
— А знаете, о чем тогда разговор!
В другой раз, по мелочам, как часто бывало, Чернышев и действительно накричал бы, и долго потом ходил бы по кабинету, потеряв покой. Но теперь, уловив твердость в словах и вообще в поведении Клавдии, не то что растерялся, а… призадумался. Он понял, что бухгалтер так и сделает, как сказала.
«Вот оно, начинается! А ты нишкни, Василий Иванович: кругом народный контроль».
Чернышев отвернулся от Клавдии, и та вышла из комнаты. Долго он постукивал карандашом по обивке стола, переваривая то, что случилось.
«Ну, что ж, возьмем и это на учет», — наконец со вздохом произнес он и через какое-то время, видимо забывшись, снова защелкал костяшками и снова вызвал Клавдию.
— Мельницу свою надо, мельницу нам позарез…
