Лев Кассиль - Том 3. Линия связи. Улица младшего сына
Отец хотел добавить еще что-то более сердитое, но вдруг схватился рукой за рот и быстро отвернулся от Володи, бессильно отмахиваясь другой рукой; а вокруг в узком коридоре, прикрываясь кто скомканной тельняшкой, кто шайкой, а кто просто так, руками, стояли намыленные люди, выковыривали пену из ушей, таращили залепленные глаза. Они слушали разговор отца с сыном, поглядывали на переконфуженного, готового зареветь Володю, и вдруг один за другим прыснули, захохотали, только брызнуло мыло во все стороны.
Через полчаса Володя молча плелся за мамой в общежитие.
– Хорошо! – приговаривала мать. – Главное – красиво! Пустили его, как человека, на морское судно и в бане с людьми помыли, а он сообразил… Как еще, спасибо, беды не наделал… А отцу-то, думаешь, за тебя не совестно? По политической части помощник капитана, а у сына сознания ни на столечко!..
Володя только покряхтывал сзади, а мать волокла его за руку по дощатым настилам да иногда оборачивалась, чтобы сказать еще:
– Ну, иди как следует! Разучился? Что тебя волоком-то тянуть приходится! Погоди, будет тебе еще баня!..
Володю в наказание оставили одного в маленькой комнате общежития, а мать вернулась в порт и пошла с отцом гулять в город. Ей было жалко Володю, и она бы охотно его простила, но знала, что Никифор Семенович в таких делах строг и, пока не отойдет, лучше с ним о Володе не заговаривать.
А Володя сидел один на железной кровати, покрытой толстым, колючим одеялом, на котором, совсем как на письме, только в десять раз больше, стоял штемпель: «Мурманск. Порт». Мать строго-настрого велела ему никуда не выходить и оставила еду на тарелке, прикрытой сверху газетой «Полярная правда».
Володе было очень скучно одному. За окном быстро темнело. Кончился короткий мурманский день. Володя сидел, прислушиваясь к гудкам пароходов. Порт был совсем рядом. И там стоял теплоход «Леонид Красин». И на нем был отец, вернувшийся уже, наверное, из города. Володя понимал, что теперь уже ему не скоро удастся поговорить с отцом по душам, спросить о каменоломнях и про градусник. Но тут ему вдруг так захотелось сейчас же оказаться рядом с отцом и сделать все так, чтобы он больше не сердился, что Володя решительно соскочил с койки, надел пальтишко, шапку, обернул шею шарфом, осторожно приоткрыл дверь в коридор общежития. Там никого не было. Он вытянул изнутри ключ из замка, вставил его со стороны коридора, запер дверь, положил ключ в карман и вышел на улицу.
Вахтер у ворот порта окликнул его.
– Я с «Красина», – поспешил ответить Володя.
– Ну ходи!
Вахтенный у трапа «Леонида Красина» давно уже заметил маленькую фигурку, бродившую в темноте по пирсу возле теплохода.
– Эй, малый! – крикнул он вниз с борта. – Чего тут выхаживаешь, кого дожидаешься?
– Дядя, – послышалось снизу, – я к помощнику товарищу Дубинину, по политической части.
– Чего? – удивился вахтенный. – Что за дело такое по политической части у тебя?
– Вы ему только скажите, что Вова его просит.
– Вова? Есть доложить, что Вова! А чей ты будешь, Вова? Вов на свете знаешь сколько?
– Нет, не знаю… А вы ему скажите, что Дубинин Вова.
– Стой! Ты кем же помполиту нашему будешь?
– Я ему буду сын.
– Го-o! Ну, силен… Это ты давеча полундру устроил, пар упустил, всех наших духов на прогулку голяком выпустил?
– Ну, я… – сказал Володя, вздохнув, и зашагал прочь от корабля. Видно, все уже знают про ту историю с паром и нечего больше соваться на корабль.
– Го-o! Стой! Куда же ты? Помполит сейчас придет. Куда пошел?..
Володя остановился, потерся щекой о плечо, подумал, опять вздохнул и тихо побрел прочь. Но в это время с борта «Леонида Красина» послышался очень знакомый раскатистый, низкий голос:
– Эй, Дубинин-второй! Владимир Никифорович, погоди! Стой ты!.. Стой, помощник по паровой части, обожди, не тушуйся!..
Володя узнал голос дяди Вилюя. Забухали его шаги по трапу. Гигантская фигура приблизилась к Володе.
– Зачем после бани по ветру гоняешь? Простынешь! – пробасил дядя Вилюй. – Что?.. Была надрайка от отца? Но про то разговор окончен. Идем на судно.
– Мне папа не велел… Он меня на берег списал.
– Э-э, плохо твое дело! Ну, погоди, он из города вернется, я тебе выхлопочу обратную приписку. Чего стал? Идем, говорю, а то простынешь. Э-э, буду я тут с тобой толковать! Сказано – пошли!
И Володя взлетел вверх, поднятый могучей рукой дяди Вилюя, который посадил мальчика к себе на плечо. Было уж совсем темно, и Володе показалось, что он плывет в воздухе. Потом он почувствовал, что подымается все выше и выше, увидел перед собой свет, его быстро опустили вниз, и под ногами у него оказалась опять твердая, размеренно подрагивающая палуба.
Когда помполит вернулся из города, вахтенный доложил ему, что его дожидается у старшего механика сынишка. Никифор Семенович спустился на жилую палубу и еще издали услышал хохот, доносившийся из каюты дяди Вилюя. Он подошел поближе, но войти в каюту не смог, хотя дверь ее была открыта. В коридоре толпились матросы, механики, машинисты. Из каюты густо валили клубы табачного дыма и слышался звонкий голос уже осмелевшего и, видно, хорошо прижившегося на судне Володи. Его заставляли в десятый раз рассказывать историю с паром, так как в коридор прибывали все новые в новые слушатели.
– Ну, ну, так, стало быть, как же это у тебя получилось? Как тебе дядя Вилюй устройство объяснил?
– Он мне показал краники и говорит: «Тут пар, и мы живем прилично, с баней даже». А потом я помылся, и мне стало жарко. Я пошел маму искать. А где машина, там никого нет. Я стал разбираться в краниках, а оно как фукнет, и тут все стали голые бегать, без всего, только с мылом. А оно с них капает…
Новый взрыв хохота.
– Вовка, ты что это там разговорился? – раздался голос помполита, и все разом смолкли, расступились. – А вы уж тут рады, аврал устроили! Гляди-ка, и председатель судкома и комсомольский секретарь!.. Так вас не соберешь, когда надо, а тут полная явка налицо.
– Да больно мальчишка забавный, Никифор Семенович, – оправдывались моряки.
– Вот орел!.. Устроил маскарад!
– Ну, хватит тебе, идем, – сказал Никифор Семенович и повел Вову к себе в каюту. – А мама где? Наверху? – спросил он по дороге.
Володя молчал.
– Чего молчишь? Мама, спрашиваю, где? Глухой, что ли? Паром уши заложило?
– Я не знаю…
– Как так – не знаешь?
– Я один, – чуть слышно признался Володя. – Я все сидел и сидел один, ну в пошел к тебе… Я думал, мама тут. Я к тебе захотел… я соскучился.
– Ф-фу! – только выдохнул отец. – Ну, погоди, будет тебе сейчас от матери! Ключ-то ты где оставил?
– Он вот.
Отец, выхватив у него из рук ключ, побежал куда-то.
До Володи донесся его голос:
– Парфенов! Будь друг, снеси этот ключ в общежитие портовое, там небось жена с ума сходит. Галчонок этот мой удрал и ключ взял.
Парфенов спросил что-то, и отец ответил:
– Да у меня он. Я бы сам сходил, да мне скоро на вахту заступать. А потом, разве его можно одного тут оставить!
– Шустрый…
– Вот я возьмусь за него сейчас, за шустрого!.. Вернувшись в каюту, Никифор Семенович плотно закрыл за собой дверь, медленно прошел к столу, сел в вертящееся кресло. Володя угрюмо перебирал на занавеске у койки помпоны, похожие на огрубевшие одуванчики.
– Ну, Владимир, – начал отец, – давай разговаривать. Брось ты там занавеску щипать! Иди сюда. Что же это, Вова?.. Долго это у нас так будет продолжаться с тобой? Мать на тебя жалуется – сладу, говорит, с тобой нет… То чуть не утонул, то в каменоломню провалился, всех перепугал. А сегодня только ногой ступил на корабль – и опять тарарам на весь белый свет! Это, по-твоему, хорошо? И опять: мать сажает тебя в комнату, велит до вечера ждать ее, а ты самовольничаешь. Кто тебя сюда звал?
– Я не хочу на берег… – Володя хныкнул. – Папа, ты меня не списывай!..
– Будешь еще так безобразничать, и спишу мигом! Если хочешь быть на корабле, так изволь подчиняться. У нас тут дисциплина, брат! Ах ты, Вовка, Вовка, отчаянная ты голова! Ну, лезь сюда. Что, самому небось совестно?
Володя забрался на колени к отцу, и, хотя ему было уже совсем хорошо, он пробормотал: «Совестно», – сам в душе ужасаясь, до чего же он бессовестный, потому что никаких угрызений он в эту минуту больше не чувствовал.
– Ну, расскажи что-нибудь, – попросил отец. – Как ты там в садике занимаешься, как Валя? Ссоришься все с ней?
Володя, чувствуя, что все утряслось и наступил самый подходящий момент для разговора, пока не пришла мать, устроился поудобнее на коленях у отца и, заглядывая ему прямо в глаза, задал вопрос, который давно уже мучил его.
– Папа… – сказал он, – папа, а правда ты за градусник воевал?
