Петр Чебалин - Дорогой героя
— Крутехонек, но зато справедлив!
Бридько помнит один из разговоров с парторгом. Как-то Щетинин пригласил его к себе. Усадил, а сам принялся вышагивать по небольшому кабинету.
— Выкладывай-ка, Иван Иванович, что будем делать с твоим новшеством.
Спокойный, собранный, он, как всегда, говорил не спеша, взвешивая каждое слово. Взгляд у него чуть улыбающийся, добрый, располагающий. «О чем он? — подумал Бридько. — О переноске рештаков в лаве?»
— Ну какое же это новшество? — ответил он и пожал плечами.
Щетинин чему-то улыбнулся, взял с книжной полки районную газету, подал ее Бридько.
Мы с тобой не видим ничего нового в том, что сделано в вашей третьей восточной лаве, а вот район оценил это.
В газете в самом деле была помещена корреспонденция о работе участка, которым руководил Бридько. В ней говорилось о скоростном продвижении лавы, о дисциплине и высоких заработках горняков…
Иван Иванович вспомнил, что на днях у него на участке действительно был сотрудник газеты. Почти всю смену он неотступно ходил за ним, беседовал с рабочими. Исчез он так же внезапно, как и появился. И вскоре Иван Иванович забыл о нем.
У Бридько было какое-то двойственное отношение к газете. Ему казалось, что корреспондент приукрасил положение дел на участке. Ну а то, что замечено хорошее, радовало.
Парторг понял это.
— Корреспондент откопал главное, новое. Молодец! — сказал Щетинин.
Он сел напротив Бридько и, как бы готовясь к длительному и задушевному разговору, положил ему на плечо руку.
— Вот что, дорогой Иван Иванович, надо по-настоящему начинать пропаганду опыта работы третьего участка. Таково решение партбюро…
Почин коллектива третьей восточной лавы оказался той искрой, от которой постепенно разгорелось большое пламя. Опираясь на опыт участка Бридько, начальник шахты инженер Уманский вместе со своими помощниками разработал график работ по-новому для всех угольных лав. Каждый из, них, в зависимости от геологических условий и других обстоятельств, чем-то отличался от другого, но всех их роднило одно: они утверждали порядок, связывали воедино все производственные операции по добыче угля.
В те дни Иван Иванович по две-три смены сряду не выходил из шахты. Большую часть времени он проводил не на своем, а на других угольных участках. Многие его ждали у себя, к его советам прислушивались с жадным интересом, но кое-где встречали недружелюбно и даже враждебно. Некоторые пытались доказать, что такое быстрое продвижение линии забоя, какое предполагает график, противоречит самой природе горных разработок, что оно неминуемо повлечет за собой катастрофу — обвал в лаве. Однако предвзятость, сомнения этих людей постепенно разбивала сама жизнь: лава, как говорится, ускоряла шаг и умело, добротно закрепленная кровля никому не угрожала.
Теперь ничто не могло заставить Бридько отступить от задуманного. Его радовала горячая поддержка большинства шахтеров, особенно молодых. Они жадно тянулись ко всему новому, охотно изучали технику. От всего этого веяло дерзанием молодости, романтикой, жаром борьбы нового со всем отживающим, одряхлевшим.
Обрадовала и встреча с Борщевым. Бридько не сразу узнал его. Он привык видеть Федота в спецовке, а тут вдруг в новеньком добротном костюме, в свежей рубашке с отложным воротником.
— Где ты теперь? — спросил Иван Иванович.
— Зачислен на курсы механизаторов, осваиваю врубовую. Закончу и к вам на участок. Примете? — ответил, Борщев. Иван Иванович тепло, дружески пожал ему руку…
На шахте все чаще стали появляться незнакомые люди. Они целыми днями толклись в нарядной, небольшими группами и в одиночку приходили в третью восточную лаву. Гости учились работать, и это радовало, придавало людям восточной лавы уверенность и новые силы.
Признали ли его, Бридько, новую организацию труда в лаве начальники участков других шахт?
Никто из них не говорил ему об этом прямо. Некоторые приезжали на шахту предубежденными, но потом, придирчиво приглядевшись ко всему, становились горячими сторонниками цикличного метода.
Так завоевывалось признание.
Каждый день газеты и радио приносили все новые и новые сообщения о том, что в Донбассе ширится движение за цикличную работу в лавах, с новой силой разгоралась борьба за освоение горной техники «подземных заводов», как принято было в то время называть шахты.
Тогда же стало все чаще упоминаться имя начальника участка шахты № 18 Шашацкого: он обогнал Бридько, цикловал 300-метровую лаву. Иван Иванович решил съездить к нему — посмотреть, поучиться. Эта поездка многое ему подсказала. Волевой, технически грамотный руководитель сумел добиться образцовой организации труда, крепкой трудовой дисциплины. Он приучил людей уважать рабочее время, дорожить каждой минутой.
Иван Иванович запомнил один любопытный эпизод. В то время по распоряжению наркома на шахту № 18 была послана бригада ученых горных и научно-исследовательских угольных институтов для изучения и обобщения опыта работы товарища Шашацкого. Как-то подойдя к лаве, академик Терпигорев посмотрел на часы и многозначительно свел брови: часы показывали ровно восемь, но лава еще не начала выдачу угля.
— Вы опаздываете, мой друг, — сказал с сожалением ученый, видя, как с самого начала нарушается график.
— Ваши часы не совсем точны, — возразил Шашацкий, — сейчас без трех минут восемь.
И действительно, ровно через три минуты загремел конвейер.
Поднявшись на поверхность, академик проверил свои часы и убедился, что Шашадкий прав.
— По работе вашей лавы можно сверять время, — улыбаясь, сказал он начальнику участка и пожал ему руку.
Бридько часто вспоминал этот случай, рассказал о нем своим шахтерам. Такой четкости и точности он стремился добиться и в работе на своем участке.
Но для этого нужно было учиться и учиться. А ему, Бридько, далеко до инженера…
За усердный новаторский труд И. И. Бридько наградили орденом Трудового Красного Знамени. Это была большая радость. Но она тоже звала вперед. Надо было учиться. Этого все настойчивее требовала жизнь…
Когда Иван Бридько уезжал в Москву, перед его глазами долго еще стояли высокие, залитые светом надшахтные здания, стройный, гордый копер, новые белокаменные дома поселка, утопающие в золотисто-зеленых деревьях и ярких осенних цветах. Здесь ему был дорог каждый уголок. Здесь оставалась любимая шахта, люди, к которым он прирос душой. И они, видно, полюбили его, иначе бы не избрали в верховный орган власти республики…
Учеба… Сколько раз мечтал о ней Бридько! Иван Иванович снова и снова вспоминал, как на одном из совещаний горняков Донбасса, на котором он рассказал о работе по цикличному графику на своем угольном участке, к нему подошел нарком, седеющий, спокойный с виду человек, задушевно сказал:
— Хорошо работаете, главное — с головой. — И, чуть посуровев, добавил: — Вам надо учиться…
Учиться? Не так это просто! С тремя классами образования небось ни в техникум, ни в институт не поступишь.
После этой встречи прошло несколько месяцев. Бридько постепенно стал забывать о ней, как вдруг пришла телеграмма из наркомата: «Срочно выезжайте Москву учебы промакадемии». Бридько вначале не поверил: ему ли адресован вызов? Пошел в партком. Оказалось, секретарь только что разговаривал с Москвой, и оттуда потребовали, чтобы Бридько, не медля ни одного дня, собирался в дорогу.
Промышленная академия! Он даже мечтать об этом не смел.
После трех лет учебы Бридько успешно защитил диплом горного техника и получил назначение на работу в Караганду. Но отъезду помешала война.
Несколько месяцев прослужил он в боевых рядах грозного ополчения. Здесь он принял первое боевое крещение, почувствовал себя настоящим солдатом…
А в боях на Волге Иван Бридько был ранен. После двух месяцев лечения Бридько был направлен снова на фронт. Здесь и встретил победу.
Домой вернулся осенью 1945 года.
Только в шахту!
Вода шла сплошь по всей лаве, слизывая и унося с собой угольное крошево. Отполированный ею глинистый сланец скользил под ногами, как мыло. Вода просачивалась и сверху, бесшумно струясь по сосновым стойкам.
Когда в лаве на какое-то время стихала работа, все здесь напоминало ненастную, дождливую осень в лесу, с ее низко нависшим тяжелым небом, мутными потоками и винным запахом промокшей сосны.
Бридько медленно пробирался вверх по лаве, хватаясь за стойки, подтягиваясь на руках и скользя резиновыми сапогами. Аккумуляторная лампа с длинной закругленной медной ручкой раскачивалась у него на груди. Желтую полоску света стремительно пересекали летящие сверху крупные капли.
Бридько часто останавливался. И не потому, что устал: он привык к тесной лаве, а потому, что он здесь хозяин и ему надо знать, что происходит вокруг.
