Петр Чебалин - Дорогой героя
Обзор книги Петр Чебалин - Дорогой героя
Петр Чебалин
Дорогой героя
Дважды Герой Социалистического Труда Иван Иванович Бридько
У истоков
Спросите у горняков, и все вам скажут: человек этот самый уважаемый на шахте. Здесь он на виду у всех прожил большую часть своей нелегкой, но славной трудовой жизни.
Иногда молодые шахтеры по-сыновьи, простосердечно говорят о нем:
— Наш старик…
— Старик! Какой я вам старик? Старики на печах лежат, кости греют!
Не любит Иван Иванович Бридько, когда его, даже с любовью, называют стариком. Правда, ему под шестьдесят. Но что из того? Он не ушел на покой, по сей день трудится в шахте, хотя многие шахтеры — его ровесники уже на пенсии.
И действительно, высокий, с бодрой выправкой, сухощавый, всегда гладко выбритый, И. И. Бридько выглядит совсем молодо.
…На шахте № 5–6 имени Димитрова Иван Иванович прошел все горняцкие профессии и ни от кого не скрывает, что больше всего гордится работой забойщика. Более уважаемой, почетной профессии в то время на шахте не было. Она оказалась очень живучей. Уже были уничтожены тяжелые профессии саночника, газожега, вагонщика, гонявшего вручную груженные углем и породой вагонетки по километровым выработкам. Пришла наконец врубовая машина, а обушок и лопата все еще продолжали жить.
Бывало, каждые две недели забойщик Иван Бридько ладил к своему обушку новую ручку. Он то пробовал ее на взмах в вытянутых руках, то ложился на бок, как в угольной лаве, когда делал зарубную щель в пласте. Он берег и уважал обушок, несмотря на его простоту и древность. Им он за восемь часов работы в забое делал несчетное количество ударов по угольному пласту. Им он добывал уважение и почет передового шахтера.
Но спустя несколько лет, когда Бридько стал десятником, а затем начальником угольной лавы, он уже с чувством грусти смотрел на этот примитивный инструмент: не слишком ли загостил он на шахте? То были годы возникновения стахановского движения, годы освоения новой техники. К тому времени в шахте работали врубовые машины, транспортеры, электровозы. Почти всюду стали появляться машины, механизмы, и рядом со всем этим — обушок, лопата…
Бридько принял лаву от прежнего начальника, когда участок находился в глубоком прорыве: план угледобычи систематически не выполнялся. Он много думал, с чего начать. Иногда часами просиживал в лаве, внимательно наблюдая за работой людей. За две смены отбойщики и навальщики не успевали очистить лаву от подрубанного угля, нагрузить его на рештаки. Когда машинист, он же и партгрупорг врубовой, Степан Безрук приходил в лаву для очередной подрубки пласта, дорога для машины, как правило, была завалена. Тогда он сам брался за лопату. В один из таких дней Бридько подозвал его и спросил:
— Что ж, партгрупорг, может быть, и мне взяться за лопату, скорее дело пойдет?
Уловив в голосе Бридько иронию, Безрук промолчал. На его черном от угольной пыли лице, на широких плечах поблескивали капельки пота.
— Да, надо что-то придумывать, — сказал наконец Безрук, — третий час простаивает машина, не шутка… И так изо дня в день.
И в самом деле, неужели ничего невозможно придумать, чтобы время не пропадало зря? Мыслимо ли перелопатить такое количество угля, погрузить его на конвейер, притом в тесноте, задыхаясь от пыли!
Решили думать всем коллективом…
Производственные совещания проходили оживленно. Чувствовалась заинтересованность людей. Тем более что каждый день в газетах появлялись все новые и новые тревожные вести: заводы, электростанции задыхаются без топлива, требуют угля.
Некоторым казалось, что угледобычу можно и надо поднимать выдающимися рекордами одиночек. Рекорды действительно играли свою положительную роль. Это были искры, от которых подчас разгорался целый костер. Но партия всегда напоминала, что нам нужны не рекорды одиночек, а главным образом налаженная, четко организованная работа всех угольных участков и шахт. За это и решил бороться Бридько.
— Дорогой Иван Иванович, — успокаивали его некоторые, — не сразу Москва строилась! Давайте начнем с рекордов, а потом…
Но начальник лавы ни за что не хотел отступать. Хотел видеть весь свой участок работающим ритмично.
Первый шаг к этому вскоре был найден. Бридько с помощью товарищей, рабочих лавы придумал усовершенствование, позволившее горнякам быстро продвигаться вперед и почти вдвое увеличить угледобычу.
Достигалось это следующим путем. После того как машина подрубит пласт, к груди забоя вплотную переносится конвейерная линия. После выпала бурок по углю большая часть его сама сваливается на рештаки. Теперь не надо было перекидывать уголь на большое расстояние. Это позволило упразднить профессию забойщика. Ее совместил навальщик и стал именоваться навалоотбойщиком. В 90-метровой угольной лаве врубовая машина стала делать один, а иногда и полтора оборота, или, как позже было принято называть, один — полтора цикла. Участок увеличил добычу с 800 до 1300 тонн угля в сутки.
Однако новое не всем пришлось по душе. В бригаде работал Федот Борщев, молчаливый, коренастый человек. Он пришел с другой шахты, коротко объяснив, что не поладил там с начальством. Работал хорошо. И не просто хорошо, а с каким-то веселым задором. Поначалу он даже сумел заразить этим других забойщиков. Но потом заметили, что Борщев всякий раз вымогает для себя пай, где уголь помягче, податливее, и все стали относиться к нему недоверчиво.
Когда на долю Борщева выпадал «трудный кусок», он едва выполнял свою норму: приберегал силы.
Бридько заметил это.
— Лодыря гоняешь? — спросил он однажды сердито.
— А может, мне просто работа не по душе.
— Значит, душа у тебя неважная. А тут люди с советской душой требуются, — к лодырям начальник лавы был беспощаден. — По-моему, ты просто не умеешь работать и боишься работы.
— Это я-то не умею работать? — вскипел Борщев. — Да я у лучших мастеров учился, у самого Никиты Изотова…
— Выходит, учили, да недоучили. Ошибочка вышла, — невозмутимо ответил ему Иван Иванович.
Скуластое, почти квадратное лицо забойщика скривилось, точно от физической боли.
— Может, научишь, как надо рубать, научи меня, грешного, — взмолился он насмешливо.
Работавшие неподалеку навальщики и забойщики с интересом прислушивались к спору. Бридько заметил это и без колебания ответил:
— Добре! Давай-ка сюда обушок!
Голос у него уверенный, но на сердце все же было неспокойно: а вдруг не осилит крепкий уголь, сорвется? Ведь сколько уже прошло лет, как не держал в руках обушок!
От злости, от того, что надо было доказать этому рвачу, что и трудный пай по плечу настоящему, честному забойщику, он взялся за дело. Рубал пять, десять минут, сильными меткими ударами откалывая глыбы угля, не чувствуя усталости. Так до конца смены и не отдал Борщеву обушок. А когда вырубил весь отведенный тому пай дочиста, сказал спокойно:
— Вот как надо!
Борщев молчал. С той поры он уже не требовал у бригадира пай получше, на любом работал до хруста в костях. Никто из забойщиков не мог за ним угнаться. Вскоре имя его появилось в районной газете.
Бридько радовался и за Борщева и за себя. Он, пожалуй, впервые понял, как велика сила личного примера. Потом уж это стало для него жизненным законом…
После того как в лаве была ликвидирована профессия забойщика, Федот Борщев решительно заявил Бридько:
— Как хочешь, Иван Иванович, обушок на лопату я не сменяю, в навалоотбойщики не пойду. Работы для меня, забойщика, кругом хватит.
С тем и ушел.
Бридько даже не успел спросить, куда же он уходит, не успел сказать, что недалеко то время, когда обушок, так же как и лопату, придется сдавать в музей…
В тот день он все думал об этом упрямом человеке: уйдет в самом деле или не уйдет? Может, завтра койка Федота Борщева в общежитии окажется пустой и парторг Николай Семенович Щетинин спросит его, Бридько: «Как вы могли прославлять дезертира в газете?»
Безусловно спросит!
Но Борщев не ушел, а стал работать на другом участке, где в забойщиках все еще была нужда. Иван Иванович успокоился: не придется краснеть перед парторгом.
Парторг Щетинин почти ежедневно бывал на третьем участке и радовался переменам. Участок становился все более подтянутым, опрятным. Подземные пути в штреках не были захламлены, как у других. Вдоль стен, по расчищенной канавке, тускло отсвечивая, спокойно текла вода, нигде не задерживаясь, не образуя луж. Ни одной сломанной стойки, ни одного вывалившегося верхняка. За всем этим стояли люди, их усердный труд, их любовь к своему горняцкому делу.
Когда бы парторг ни появился в лаве, там не умолкал радостный грохот, всегда горел яркий свет и навалоотбойщики размеренными движениями перекидывали уголь в рештаки. Во всем этом Щетинин видел не только организаторский талант молодого руководителя, но и его волевой характер, умение работать с людьми. Недаром о Бридько говорили на участке:
