Левиан Чумичев - Васина Поляна
Алька Кузин серьезным сделался:
— С начала войны мы с тобой эти звезды считали, уж ни одного немца в живых быть не должно, а из наших только у Тамарки отец целый. У Остроумовых погиб, мой без вести пропал, твой тоже не в счет — живой, а ушибленный.
— Контуженый он, — поправил приятеля Ленька и вздохнул совсем уж тяжело: — У нас хоть матери… братья-сестры… А Доходяга совсем один. Алька, он помереть может. Ноги у него опухли и живот вздулся. Сегодня я ему только чешуи от картошки дал, дед следил, целую картошку не смог я…
— Такой ты, Ленька, дуболоб здоровый. Командуешь че-то, строишь из себя… а украсть боишься. Давай чего-нибудь такое сопрем, чтоб все досыта и от души наелись!
— Не могу я, Алька! Ей-богу, не могу! Вот хоть чего со мной делай, а воровать я не способный.
— Ну-ну, — съехидничал Алька, — ты, значит, не можешь, а я ночью ползи-крадись к столу и воруй у материна ухажера горбушку?
Ленька Лосев только вздохнул тяжело.
Алька пообещал:
— Ладно, раздобуду завтра что-нибудь твоему Доходяге.
Из ночи высунулись сначала сараи, потом сделались видны бараки.
Ребята разошлись: Ленька Лосев жил в шестом, а Алька Кузин во втором бараке.
* * *Мама уже спала.
Ленька бесшумно залез на полати и улегся на свое место, у стенки. Рядом лежал дед, а у самой печки младший братишка Сашка.
Полати были широченные, а от печки шло тягучее, сонливое тепло.
Дед шевелил бородой:
Туры, туры, турара,
На горе стоит гора.
А на той горе — лужок.
На лужке стоит дубок.
А на дубке-то — черный ворон.
Он в черненьких сапожках
На коротких ножках.
Он всю ночь в трубу трубит,
А утром сказки говорит…
Ухайдакавшийся за день Ленька засыпал под дедушкину сказку, а Сашка слушал, широко раскрыв глаза.
К нему сбегаются звери.
К нему слетаются птицы.
Кому сказочек послушать,
Кому пряничков покушать,
Кому орешков пощелкать…
— Деда! А где ворон пряниками карточки отоваривал? — шепотом спросил Сашка.
Дед поскреб в бороде.
— Сказка такая. А в сказках без карточек живут. Давай-ка спи, вон Лявонтий уже спит.
Дед повернулся на бок и скоро начал попыхивать, смешно оттопыривая верхнюю губу.
Сашка тяжело, по-стариковски вздохнул и тоже закрыл глаза.
…Они проснулись от шума и криков. Барак ходил ходуном — за стеной топали, кричали, бухали в двери.
Дед еще только приподнялся, Сашка не успел проснуться, а Ленька уже спрыгнул на пол.
— Господи, пожар, что ли? — вскочила с кровати мама.
С треском отлетел крючок от косяка. Распахнулась дверь:
— Эй, Лосевы! Война кончилась!
Ленька выскочил в предрассветное утро. Все барачное население высыпало на улицу. Вечно ссорившиеся бабы теперь обнимались и дружно плакали. От других бараков тоже неслись песни и плач. Прорывался истошный крик:
— А нам от Петруньки только вчерась похоронка пришла!
Со стороны магазина бахали жиденькие берданочные выстрелы — сторож салютовал Победе.
Ленька побежал к старым сараям. Там его уже ждали друзья — крепыш Юрка Криков, худой, но верткий Алька Кузин, высокая серьезная Томка Вострикова, ее подружка Нюська Остроумова со своим младшим братом Вовкой.
Ленька подошел к ребятам, сказал:
— Пошли!
Алька Кузин привычно отвел две доски в стене крайнего сарая. Нырнул внутрь.
По набитым на широкую доску ступенькам ребята поднялись на чердак. Здесь на полках лежали какие-то камни, рогатки из противогазной резины, электрический фонарик, самодельные боксерские перчатки, молоток, ножовка…
С одной из полок Юрка Криков снял наушник. Поводил медной проволокой по серому с блестками камню, и наушник заговорил. Юрка положил его в алюминиевую миску, и всем стало слышно, как Левитан говорит про Победу.
— Что-то теперь будет? — вздохнула Нюська Остроумова.
— Мы домой поедем, в Рыбинск, — сказал Юрка.
— А за нами папка приедет, и мы к себе на Дон поедем, — задумчиво сказала Тамарка и посмотрела на Леньку.
Завистливо всхлипнул Вовка Остроумов:
— А наш папка не приедет.
— Ладно, не у вас одних, — одернул малыша Алька Кузин.
— Поразъедемся и забудем друг друга, — вдруг сказала Нюська.
Все примолкли.
— Не забудем! — поднялся Ленька. — Столько лет вместе конца войны ждали.
На чердак со стороны магазина пробилась песня про огонек, а с другого конца поселка слышалось про Катюшу.
И над всем этим висел плач-крик:
— Петрунька! Неужто денёк не мог потерпеть, не помирать? Всего-то денёк!..
* * *Не так уж давно в этих местах стояло с десяток крепеньких изб, которые назывались деревней Дежневкой.
Вдруг в начале тридцатых годов по берегам вихлястой речки как грибы стали расти землянки и домишки. К этой скороспелой застройке намертво и сразу приклеилось название Нахаловка. Говорили, что первые жители селились здесь самовольно, нахально, они довольно быстро стали обзаводиться хозяйством, коровами и лошадьми, распахивали заливные луга, ловили бревна в весеннее половодье, а летом вдосталь заготовляли сена.
Но вот в этих местах как-то сразу построили шесть бараков под жилье и два цеха для изготовления кирпича, один цех работал только летом, а другой круглый год.
На проходящей невдалеке железной дороге сделали полустаночек, который вскоре превратился в станцию Черновка.
Началось было строительство и неведомого КТЗ (котлотурбинного завода) и фанерной фабрики, но тут бабахнула война, и на Черновке все перемешалось.
Фанерную фабрику срочно доделали, а отстроенные было корпуса КТЗ отдали эвакуированному из Рыбаковска авиационному заводу. Завод этот с ходу включился в работу, начал выпускать продукцию. А продукция была — моторы для самолетов.
С завода редко кого отпускали на фронт, все приехавшие в Черновку эвакуированные имели очень высокую рабочую квалификацию. Почти все рыбаковские пацаны после седьмого класса шли в ремесленные училища, а то и сразу на производство.
Строились не только новые корпуса под цеха, на Черновке как-то сразу, будто всю жизнь здесь стоял, вырос каменный двухэтажный и трехэтажный Соцгород. Соцгород этот решительно расширялся, увеличивался.
И хотя Большой завод стоял в стороне от Нахаловки, но в полудеревенскую жизнь он вторгся решительно: оставшиеся мужики, парни и многие бабы теперь работали на Заводе, полупустовавшие кирзаводские бараки заселили эвакуированными, и появилась новая проходная — Южная.
Вот и Леньке Лосеву выдали документ об окончании седьмого класса. Считай, полжизни позади. Много ли на кирзаводе и особенно в Нахаловке найдешь людей, окончивших среднюю школу.
Ленька за семь-то лет две школы окончил: четырехлетку на кирзаводе и семилетку на КТЗ.
Семилетка занимала целый катезинский барак. В первой комнатке направо жила Прокофьевна. Она была и уборщицей, и сторожихой, и, по большому-то счету, чуть ли не директором. По крайней мере, с пайками и подарками порядок навела Прокофьевна.
Раньше-то как было. С утра в классе совсем народу немного, а перед большой переменой класс битком набит — на парте по трое сидят. Это потому, что в большую перемену ученикам паек выдавали — кусочек хлебушка.
И как бы ни надсажалась там над журналом Анастасия Павловна, вызывая учеников по спискам, все равно всем хлеба не хватало.
А потом Вовка Субботин еще хлеще штуку придумал: только Анастасия вошла в класс, он бедного Шерхана на нее толкнул. Поднос на пол упал. Такая тут куча мала получилась. Хлеба почти никому не досталось — все кусочки истоптали, исковеркали. Вовка же Субботин всё подобрал до крошечки — у них корова Зорька жила.
А Шерхана на месяц пайка лишили. Он из эвакуированных был, этот пацан. Тихий такой, забитый. А у доски начнет что-нибудь говорить, так про это и учителя даже не знают. Задачки он вообще почти без мела решал, устно, его только слушать успевай, складно всё так, но непонятно. А по учебнику ответ всегда сходился. Фамилия у него была Шер, а имя Ян, а так-то он на Шерхана откликался.
В других младших классах с пайком всё нормально было, а в седьмом — прямо беда.
Вот Прокофьевна и установила порядок — выдавать хлеб из мешка и только тому, кто последних три дня все уроки отсиживал.
Раньше в седьмом классе человек под шестьдесят к большой перемене собиралось, а тут сразу до сорока скатилось.
В это же время в школе военрук появился, он хромал очень, но умел громко и четко командовать, к тому же у него было две пары боксерских перчаток, вот его и взяли военруком. Да и мужчина в школе появился, а раньше не было.
