Анатолий Афанасьев - Больно не будет
Вечером, вскоре после этого разговора, к нему, как обычно в эти дни, зашел на огонек закадычный, еще со студентов, друг Кирьян Башлыков. Он не узнал Новохатова, постаревшего, отрешенного. Новохатов смотрел на друга блуждающим взглядом, тоже, видимо, не вполне его узнавая.
— Это ты, Кирюша? Вот, знаешь ли, казус какой. Кирку умыкнули. Ей-богу! Наверное, цыгане. Увезли в город Н. и там силой удерживают... Да ты не пугайся, я здоров. Я тебе точно говорю, мне Строкова звонила. Надо ведь ехать скорее, а тут снова осечка — поезд будет только утром. Чертов наш сервис! Головы им всем поотрывать!
Башлыков обошел друга, сидящего посреди комнаты на стуле в трусах и пиджаке, и пристроился напротив на кушетке.
— Кому ты хочешь поотрывать головы?
— Железнодорожникам, кому же еще.
В их дружбе Новохатов всегда верховодил, был первым. Правда, Кирьян Башлыков успел значительно дальше продвинуться по службе: он защитил кандидатскую и собирался возглавить очень перспективную лабораторию. Башлыков был рассудительным, деликатным человеком, невысокого роста, с какими-то треугольными залысинами на массивном черепе. Женился он сразу после института на однокурснице и уже обзавелся тремя детьми, что по нашим временам считается проявлением чуть ли не некоего героизма либо дурости. Видеть падение друга Башлыкову было больно. Он понимал, что у Гриши горе, но ведь это было обыкновенное житейское горе, ординарное, как задачка для первоклассника. Разве может уважающий себя человек до такой степени распускаться, чтобы сидеть в трусах посреди комнаты и молоть несусветную чушь. Башлыкову повезло: жизнь пока не наносила ему ударов ниже пояса, и поэтому он мог обо всем рассуждать с олимпийским спокойствием. В эти дни он почувствовал, что окончательно вышел из-под власти Новохатова, не слишком обременявшей его, скорее подбадривающей, но все же иногда легонечко покалывающей самолюбие.
— Город Н. большой, — сказал Башлыков. — Ты знаешь, где именно Кира остановилась?
— Найду, — просто ответил Новохатов.
— Каким образом?
— Дам объявление в газете, — Новохатов улыбнулся нежной улыбкой безумца. — Фу, черт, и выпить нечего. Вчера допил последнюю бутылку, а сегодня забыл купить. Знаешь, Кирьян, у меня какие-то провалы в памяти. Мелочи помню, а о главном подчас забываю. Скоро стану как Галка Строкова. Слушай, у тебя есть с собой деньги?
— Рублей двенадцать.
— Давай сюда, пригодятся. Может, придется выкуп платить.
От его нелепого шутовского тона у Башлыкова заныл зуб. Он сказал наставительно:
— Не юродствуй, Гришка, тебе не к лицу. Давай спокойно взвесим, что, собственно, произошло. И надо ли тебе куда-то ехать? Ты в состоянии рассуждать нормально?
— Рассуждать — да, жить — нет.
— Что тебе рассказала Галка? Передай подробно.
Новохатов встал со стула и приблизился к другу. Он сел рядом на кушетку. От него пахло потом.
— А ведь ты ни черта не понимаешь, Кирюша! — сделал он невероятное открытие. Засмеялся, повизгивая и давясь смехом, — Вот петрушка-то! Ты умный, современный, науки превзошел, но ведь ты ни черта не понимаешь и никогда не поймешь! Ты же крот слепой. Ха-ха-ха! Думаешь, твой друг истощился? Сочувствуешь, переживаешь? Пустое, Кирюша. Побереги запасы своей доброты, они у всех ограничены. Я тоже был добреньким, ты помнишь. И вдруг стал зверем. Знаешь, что я сделал бы, встретив... того типа? Подкрался бы сзади и воткнул ему нож под лопатку. Ах, как сладко! Погоди, может, я так и сделаю. Ха-ха-ха!
Башлыков с испугом отстранился от прыгающего лица друга, от его мельтешащего взгляда. Ему остро захотелось уйти отсюда, оказаться в другом месте.
— У тебя истерика, Гриша, — сказал он холодно. — Это стыдно!
— Ничего не стыдно! — воскликнул Новохатов. — Ты опять не понимаешь. Нет ничего стыдного. Вообще это понятие ложно. Ужас, сколько ложных понятий мы чтим за истину. Что стыдно? Любить, страдать, плакать? О нет! Стыдно воровать чужую жену? Тоже нет. Ничего не стыдно. Даже быть ничтожеством вроде меня — и то не стыдно. Все это естественно. И глупость не стыдна, и мудрость тоже. Стыда нет. Нет стыда, Кирюша! Его выдумали дуракам в острастку. Ха-ха-ха! Ой, Кирюша, смеху-то!.. Стыдно — у кого видно.
Он тянулся-тянулся к другу руками, точно норовя схватить с неведомой целью, а тот отодвигался уже молча и совсем вдавился в угол, когда Новохатов странно дернулся и затих. Уснул намертво. Башлыков потрогал у него пульс: сердце Новохатова слегка частило, но билось мощно и ровно.
Так и получилось, что Новохатов уехал в Н. не в командировку, а в самовольную отлучку, но об этом никто в отделе не знал, кроме заведующего Виталия Исмаиловича Трифонюка. К нему в кабинет утром пришел Башлыков (они были шапочно знакомы) и принес Гришино заявление. Он сказал, что не знает, по какому вопросу так срочно понадобилось Новохатову выезжать в Н., но, видно, по очень важному. Он убедил Трифонюка представить дело так, будто Новохатов выехал в Н. с официальным заданием. Виталий Исмаилович ценил и уважал сотрудника Новохатова. Еще больше он ценил и уважал дисциплину. Однако он сразу сообразил, что самовольный отъезд Новохатова впоследствии можно будет не раз использовать в качестве морального нажима. Это во всех отношениях, и в производственном тоже, может оказаться полезнее прямого, шумного наказания. Авторитет руководителя, он знал, часто подкрепляется тайной зависимостью подчиненных.
— Чего-то он чудит, — заметил заведующий недовольно, — так не принято делать. Это, товарищ Башлыков, вопиющее нарушение. Обратись он ко мне лично, разве я бы ему отказал? Даже обидно. И к чему, собственно, такая секретность? Я насчет того, что вроде он в командировке?
— Если у него беда, то, знаете, пойдут разговоры, и все такое... Новохатов очень вам доверяет. — Башлыков умильно улыбнулся.
— С бедой не таиться надо, с ней к людям идут, — возразил Трифонюк, на мышлении которого сказались три года освобожденной профсоюзной работы. «Ничего, Григорий Анатольевич! — подумал он про себя. — Я тебя, конечно, люблю, но и к себе могу потребовать всегда взаимности. Вот вернешься, голубчик, и мы тет-а-тет, ладком обо всем побеседуем...»
Город Н. расположился в живописных лесных местах на великом древнем пути из варяг в греки, здесь бывали туристы со всего света. Гриша приехал в середине зимы, в лютый мороз, но и то с огромным трудом, даже пойдя на обман, получил койку в единственной в городе гостинице «Русь». Обман заключался в том, что он исхитрился всучить коробку шоколадных конфет должностному лицу, милой, полной женщине в кокетливом пепельном парике.
Бессонная ночь в поезде, незнакомые места, разговоры со случайными людьми не вывели его из состояния навязчивого полубреда, и, посидев минут десять в номере гостиницы, он выбежал в город.
Был день, хмурый и солнечный вперемешку. Новохатов стоял на главном проспекте города и без любопытства оглядывался по сторонам. Сколько хватал глаз — одинаковые дома, красные, белые, голубоватые пятна стен, пересечения магазинных вывесок. Редкий поток машин, да и не поток вовсе, скользнут несколько легковушек, протарахтит грузовичок; кренясь набок, пропыхтит обшарпанный автобус — вот и все движение. Новохатов сразу и навсегда проникся нелюбовью к этому городу, безликому, как пространство, перед которым он испытывал странный трепет. Его безликость была маской. Город нарочно повернулся к нему мертвой спиной, чтобы крепче охранить свои жуткие тайны. На самом деле это было коварное ухмыляющееся чудовище, сумевшее заглотить в свое чрево его жену Киру, переварившее ее и теперь делавшее вид, что оно ни при чем.
«Хватит! — одернул себя Новохатов. — Действительно прав Башлыков, хватит распускаться!»
Он долго бродил по городу в поисках жены.
Его не покидала уверенность, что стоит пройти еще по одной улице, завернуть вон в тот переулок, спуститься к замерзшей реке — и он наткнется на Киру. Он не сомневался, что встретит Киру, и обдумывал слова, которые ей скажет. Ему важно было найти такие слова, чтобы побыстрее посадить ее в поезд и увезти домой. Часам к пяти, чертовски устав, он разыскал городское отделение милиции, где находился «паспортный стол». Он попал в большую комнату, перегороженную деревянными стойками, за которыми толпились люди. К каждой сотруднице «стола» была очередь из трех-четырех человек. Новохатов потоптался, прислушался, о чем спрашивали эти люди, какие вопросы решали, и понял, что ему следует обратиться к начальнику «паспортного стола».
Начальником оказалась женщина, Иванцова Надежда Дмитриевна, и она занимала отдельный кабинетик. К ней очереди не было. Новохатов вошел, поздоровался, представился и присел к столу на посетительское место.
— Значит, из Москвы? — приветливо сказала женщина. — Вообще-то я не веду сегодня прием, но в порядке исключения... слушаю вас?
— Я хочу получить справку.
