Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 2)
— Это Ризван, жених Рухсары.
— Жених!.. — Гюлейша сделала изумленные глаза. — У Рухсары есть жених?! Вы правду говорите?.. У этой девушки есть жених?! А мы думали… — Она не договорила.
Нанагыз смутилась, опустила голову, пробормотала:
— Не то чтобы жених… Но так про них говорили…
Гюлейша подошла ближе к Ризвану. Ей хотелось встретиться с ним глазами. Ризван же от стыда готов был провалиться сквозь землю.
— Здравствуйте, красавец! — Женщина развязно протянула Ризвану руку. Удивляюсь, как это вы вспомнили про свою невесту! — Она отвела лицо в сторону, буркнула: — Какое легкомыслие… — Опять взглянула на Ризвана: — Словом, вы приехали в гости к Рухсаре? Это замечательно! Однако ей немного нездоровится… — Гюлейша обернулась в сторону дома, закричала: — Эй, Рухсара!.. Слышишь, Рухсара?!. Ай, гыз!..
Никто не отозвался на ее зов.
Гюлейша задорно-игриво посмотрела на Ризвана, пояснила:
— На свое имя она не откликается. Попробуем по-другому… — Она закричала что было силы: — Сачлы!.. Эй, Сачлы!.. Эй, девушка!.. Эй, Сачлы!.. — Гюлейша, прищурившись, насмешливо уставилась в лицо Ризвана: — Правда, от кос ее осталось одно лишь воспоминание!.. Но прозвище у нее прежнее — Сачлы!.. Эй, Сачлы!..
Нанагыз показалось, что сердце ее вот-вот выскочит из груди.
Во двор вышла Рухсара, в темной трикотажной кофточке, голова ее была повязана белой косынкой. Увидев мать и Ризвана, опешила.
"Приехали! Зачем?! Зачем они здесь?! Как стыдно!"
Она стояла посреди двора, растерянная, с лицом белым как мел.
Гюлейша сказала ей:
— Иди, иди! Ай, гыз, иди же, твои приехали!.. — Женщина сделала жест в сторону Рухсары: — Вот она — Рухсара, пожалуйста!.. Наша Сачлы!..
Нанагыз, пошатываясь, сделала несколько шагов в сторону дочери. Поставила чемодан на землю. Протянула руку к затылку дочери, провела ладонью по спине, сверху вниз. И вдруг рухнула на землю, к ногам дочери. Рухсара нагнулась, подняла мать, повела в свою комнату.
Ночь опустилась на горы. В маленькой комнатушке Рухсары неярко горела керосиновая лампа. Нанагыз сидела на кровати, Ризван — у маленького столика, Рухсара — в углу. В комнате царило гробовое молчание. Незаметно промелькнула ночь. Когда за окном стало совсем светло, Ризван поднялся и вышел во двор. Прошел в конец двора, долго безучастно смотрел на цепи гор, окрашенные багрянцем. Он не заметил, когда Рухсара подошла к нему.
Девушка долго стояла перед ним молча, глядя себе под ноги, наконец подняла голову.
— Я чувствовала, что вы приедете, — промолвила она. — Вчера ждала, с самого утра…
Как ей хотелось кинуться Ризвану на грудь, прижаться. Ведь это он, ее родной Ризван!
— Мне нужно так много сказать тебе!.. Только ты сможешь понять меня… Когда я была одна…
Молодой человек оборвал ее:
— А мне тебе нечего говорить, мне все ясно!.. И каждому все ясно!.. Что тут объяснять?!
Рухсара коснулась ладонью плеча Ризвана:
— Я такая несчастная, Ризван!
— Не от веселой ли жизни?
Он насмешливо пожал плечами, закусив верхнюю губу. Он старался не смотреть в ее лицо.
— Я так несчастна, Ризван, — повторила Рухсара. — Мне так тяжело…
На глаза ее навернулись слезы.
— Кто же в этом виноват? — спросил молодой человек холодно, не оборачиваясь к ней.
— Не знаю…
— А кто же знает?..
— Мне очень плохо, Ризван.
Лицо Ризвана, бледно-желтое от бессонной ночи, искривилось злой гримасой.
— Вы — неверная! — бросил он. — Очевидно, вы из тех, кто кидается из одних объятий в другие!..
Рухсара быстро повернулась и ушла в дом. Нанагыз спала, сидя на кровати, откинувшись к стене и завернувшись в свою чадру. Рухсара снова села в угол и замерла.
Через некоторое время в комнату вошел Ризван, взял свой плащ, подошел к кровати, тронул Нанагыз за плечо:
— Я уезжаю!.. Я не желаю здесь больше оставаться!..
Нанагыз торопливо поднялась с кровати, чадра соскользнула на ее плечи, обнажив совершенно седую голову.
— Да, поедем, сын мой, — сказала она. — Не стоит здесь оставаться. — Она глубоко вздохнула, посмотрела на Рухсару: — Такова, видно, судьба…
Рухсара подняла голову, в глазах стояли слезы, показала рукой на дверь:
— Уезжайте, уезжайте! — Зарыдала, приговаривая: — Уезжайте!.. Уезжайте!.. Никто мне не нужен!..
Нанагыз тоже заплакала, обняла дочь:
— Доченька, милая… Рухсара!.. Родная моя!.. Давай уедем… Собирай свои вещи!.. Прошу тебя, уедем отсюда!.. Пожалуйста!..
Женщина начала торопливо укладывать вещи дочери. Выглянула за дверь, увидела Ризвана, стоящего на пороге, с плащом через руку, сказала:
— Ты прав, сынок. Мы должны поскорее уехать отсюда. Все вместе! Уважь меня в последний раз, сынок… Возьми вещи Рухсары… Помоги нам, все-таки ты мужчина, а мы — женщины…
Ризван вошел в комнату, некоторое время молчал, затем угрюмо сказал, не глядя на Рухсару:
— Я тоже за то, чтобы вы уехали отсюда. Я помогу вам.
Он поднял узел с вещами.
Рухсара кинулась, вырвала узел из его рук.
— Я никуда не поеду!
Нанагыз опять взмолилась:
— Поедем, доченька! Поедем с нами!..
— Я ни с кем не поеду! Я ни с кем не поеду!.. — твердила девушка сквозь слезы.
— Одумайся, доченька, уедем!
Нанагыз долго уговаривала Рухсару, упрашивала:
— Не упрямься, доченька, послушайся свою мать. Будешь работать в другом месте…
— Нет и нет, мама! — Рухсара уже не плакала. — Говорю вам, я никуда не поеду!.. Раз так получилось, я останусь здесь… Я не хочу бежать отсюда…
— Доченька, никто не говорит тебе: беги! Мало ли других мест?! Будешь работать в другом месте.
— А почему не здесь?
Ризван, потеряв терпение, вышел из комнаты. Нанагыз крикнула вслед ему:
— Ризван, Ризван!..
Он даже не обернулся. Поднялся вверх по улице, быстро пошел к базару. Неожиданно увидел знакомое лицо: это был милиционер Хосров. Ризван подошел к нему:
— Товарищ, я должен уехать!.. Понимаете? Мне надо во что бы то ни стало уехать!.. Помогите, посоветуйте… Вы же местный, да еще работник милиции…
Хосров внимательно и серьезно посмотрел на него:
— Что ж, правильно делаете. Только, жаль, вы немного опоздали, машина только что ушла.
— Какая досада! — воскликнул Ризван. — Но я должен немедленно уехать!.. У меня срочное дело в Баку!.. Поймите!.. На чем угодно! Лишь бы уехать!..
У склада, где хранилось масло, стоял фургон, запряженный тройкой лошадей. Вот фургон тронулся, он был сильно перегружен, и колеса его неимоверно скрипели.
— Может, эта голосистая арба прихватит меня? — спросил Ризван Хосрова с надеждой. — Куда она едет? Помогите!
Когда фургон поравнялся с ними, Хосров поднял руку. Длинноусый возница, сидевший на овчинном тулупе, натянул вожжи.
— Тпр-р-р, стойте!.. — воскликнул он. — Куда разбежались?! Вот лошади!.. Не остановишь!..
Судя по унылому виду тощих кляч, они были рады-радешеньки этой остановке.
— Послушай, братишка, — сказал Хосров, — прихвати с собой этого человека! Сделай доброе дело. Возница замахал рукой:
— О чем ты говоришь?! Или не видишь, я везу государственное масло?.. Повозка перегружена, лошади не потянут. Да ты посмотри, как я нагружен!.. Ты что, хочешь, чтоб мои дети остались сиротами?! Ведь лошадь тоже живое существо или нет?! Разве не видите, что они не тянут?! Лошадям надо давать ячмень, тогда они повезут… Однако не будем говорить про ячмень… Вы знаете, почем сейчас отруби?
Однако повозку остановил. Ризван с помощью Хосрова забрался на бочки с маслом. Поблагодарил Хосрова. Для Хосрова этот неожиданный отъезд "родственника" Сачлы был весьма приятен.
Возница несколько раз стегнул кнутом лошадей. Однако вскоре он опять остановил их, покосился недружелюбно на Ризвана:
— Ведь в этих бочках масло!.. На них нельзя прыгать… — ворчал он. Неужели люди не понимают этого?..
Ризван сунул руку в карман:
— Сколько я вам должен, дорогой?
Аробщик спрыгнул на землю, достал из-под своего тулупа небольшую попону, свернутую вчетверо, опять забрался на повозку. Ризван протянул ему десять десятирублевых бумажек:
— Вот, это вам…
Аробщик небрежно взял деньги, сунул их в карман, вздохнул:
— Спасибо, племянничек, да наградит тебя аллах. Значит, на ячмень у нас деньги есть…
Он попросил Ризвана сойти с фургона, разостлал поверх бочек попону, пригласил:
— Вот теперь садись, теперь тебе будет мягко, племянничек! — И похвастался: — Куда там машина!.. Неделю тому назад вон с той горы сорвался грузовик, сейчас сам увидишь… До сих пор там валяются его обломки… Машина — вещь ненадежная. То колесо ломается, то дифер… А вот мой фургон — одно удовольствие! Захочет твоя душа ты сойдешь, увидишь родник — напьешься, увидел речку — купайся… Едешь себе и любуешься горами, холмами. А фургона не будет — не будет тебе ни счастья, ни удачи. Недавно говорили, будто там, наверху, в правительстве, есть такая мысль — раз и навсегда упразднить все эти машины, ибо от них больше убытка, чем прибыли. Да разве годятся эти машины под груз?! Особенно в наших горах. В больших городах, таких, как Баку, Шеки, Москва, там машины нужны. Вот еще про Америку рассказывают… Рассказывают, там арбами пользуются вовсю. Вначале, говорят, и там хотели упразднить арбу. Да аробщики взбунтовались, не позволим, говорят! Видят наверху, дело приняло серьезный оборот, снова разрешили арбу. Говорят: "Мы тоже сторонники арбы!" Во как!..
