Тамаз Годердзишвили - Гномики в табачном дыму
Мы с Наной любили друг друга. По-настоящему. Прошло время, когда я изображал любовь.
Мы сидели в ресторане. Нана не сводила с меня восторженного взгляда своих синих-синих глаз. Для Наны я был самый умный, красивый, сильный. Она хотела, чтобы я провел самую лучшую дорогу, стал бы самым знаменитым. Она смотрела на меня зачарованно. Я любил Нану, мечтал быть с ней всю жизнь. Я знал: когда Нана и ребята проводят меня и поезд тронется, Нана заплачет. Потом каждый день, каждый божий день будет встречаться с Гигой, Важой и Мариной (у Марины она «учится материнству»). Они вместе будут ходить в кино, в театр — если Марина сможет выбраться, а если нет, пойдет с Гигой… Важа не оставляет Марину одну с двумя детьми, поэтому Нане приходится проводить время с Гигой. Обо всем этом мне сообщает Гига — пишет письмо или рассказывает, когда я возвращаюсь.
Мне приятно, что друзья внимательны к Нане…
…Поезд тронулся.
— Перестань плакать, хватит, — успокаивал Важа Нану.
— Нана — большая девочка, Нана не будет плакать, — сказал ей Гига словно маленькой и обнял за плечи.
Нана молча глотала слезы, ласковые слова Гиги еще больше растравили ее. Она припала к его плечу и разрыдалась…
Когда поезд скрылся, Нана подняла голову и глубоко вздохнула. Вздохнула и… снова уткнулась лицом в широкое плечо Гиги, захотелось, чтобы он обнял ее, утешил. Она посмотрела на убегавшие вдаль сверкающие рельсы и улыбнулась.
И так захотелось ей снова опустить голову на грудь Гиге или кому-нибудь еще, все равно кому, лишь бы излиться — какая она несчастная, самая несчастная на свете, потому что одинока. Но кто умеет слушать лучше Гиги! Его глаза так и впитывают слова Наны. С первого дня знакомства он был чутким. Почему же она только сейчас вспомнила об этом? В глубине души ей было приятно, что она и раньше замечала, как внимателен Гига. И ей снова захотелось поведать ему, как тяжело оставаться одной…
— Послушай, Гига, кто та красивая девушка, с которой ты шел вчера в обнимку?
— Какая девушка? — Гига тупо соображал с похмелья.
— Черноволосая, синеглазая, в платье с синими цветами.
— А!
Гига растерялся. Вспомнился сон…
— Не крути! — не отставал от Гиги заслуженный артист республики, который всегда говорил о нем так: на моих глазах вырос, кто бы подумал, что окажется таким талантливым.
— Приготовьтесь, третий звонок, — неестественно громко сказал Гига и спустился в зрительный зал.
Театр был полон. Из обширного репертуара театра лишь спектакль Гиги давал полный сбор, несмотря на то что шел уже в тридцатый раз. Спектакль начался. Гига вошел в ложу — там сидели Важа, Марина и Нана — и сел в кресло.
— Успеете в этом сезоне дать в тридцать пятый раз? — спросил Важа. (Каждый пятый спектакль друзья смотрели вместе и обсуждали происшедшие изменения. Если бывала хорошая погода, шли в сад на набережной; если нет — собирались у Важи.)
— Не знаю. Думаю, что нет! — ответил Гига.
— Пойдете к нам после спектакля? — спросила Марина.
— Я спешу домой, — сказала Нана.
— Гига тебя проводит.
Когда Важа и Марина сели в троллейбус, Гига взял Нану под руку и сказал:
— Знаешь, меня сегодня спросили в театре — кто была эта красивая девушка, которую ты провожал?
— Правда?
— Наверное, и завтра спросят.
— А ты что ответил?
— Мне всю ночь снился один сон!
— Что же именно?
— Ты мне снилась, Нана! Всю ночь!
— Я?!
— Нана, милая, что это за интересный молодой человек провожает тебя вот уже второй день? — полюбопытствовала пожилая соседка Наны: окна ее комнаты выходили на улицу.
— Знакомый один.
— Славный, видно.
— Да, талантливый режиссер.
— Ах, — развела руками вдова, — от артиста лучше подальше!
Нана рассмеялась.
Чудесно в городе по вечерам в начале июня. Это потом, с середины июля, начнет плавиться днем асфальт, а вечера становятся душными.
— Алло!
— Попросите, пожалуйста, Нану!
— Я слушаю.
— Не узнал. Такой печальный голос!
— Здравствуй, Гига. Как ты? Где пропадаешь?
— Придешь вечером к Марине?
— Не знаю… Наверное… Почему спрашиваешь?
«Как внезапно врывается в сердце сомнение, без спросу, бесцеремонно!»
— Видишь ли… Если ты будешь… Одним словом, скажи, если придешь, не хочу ходить к ним зря.
В кино им встретились знакомые. Они сидели молча, Гига держал руку Наны и не шевелился. Фильм был интересный, но они не могли сосредоточиться. От руки к руке переходил таинственный ток, он жег лицо, волновал кровь, туманил голову.
На улице было жарко. По дороге о чем-то говорили. Когда расстались, Нана задумалась, но Гурама она ни разу не вспомнила.
Гига не спал всю ночь. Все казалось, что держит нежную, легкую руку Наны. Рука его горела. Он не выдержал, прошел в ванную и подставил под холодную струю сначала руки, потом пылающий лоб… Эта девушка с синими глазами, иссиня-черными волосами, остро торчащими грудками влекла его неумолимо. Она ходила легкой и царственной поступью, встречные оборачивались ей вслед. В ней была уверенность красивой женщины и мягкая крадучесть коварного хищника. Она была необыкновенна. Только идиот или несмышленый малыш мог оставаться к ней равнодушным. Гига был взволнован своим открытием. Охватившее его чувство засасывало, как засасывает болотная трясина или прибрежный морской песок. Он и не пытался удержаться, он забыл обо всем на свете.
* * *«Есть ведь кое-что, от чего можно найти спасение. Верно?»
«Верно, Нана».
«Значит, есть и такое, от чего нет спасения?»
«Наверное, есть».
«Вот это как раз то, от чего нет спасения! А когда нельзя спастись от чувства, исход ясен с самого начала. Я уже не могу без его рук, без его губ, без его глаз. Он необходим мне каждый день, каждый час, каждую минуту. Понимаешь?»
«Понимаю, Нана, понимаю…»
* * *— Важа, а ты знаешь, невеста Гурама встречается с Гигой.
— Постыдись, что ты говоришь!
— Майя видела их на фуникулере! Позавчера поздно вечером.
— Ну и что?! Нельзя погулять на фуникулере?
— ?!
— Какая Майя?
— Моя Майя. К ней приехали родственники из Киева, вот она и водит их по городу…
— Думаю, не разобрала в темноте, ошиблась.
— Да, наверное.
— Арбуз принес?
— Нет, забыл.
— А хлеб?
— Нет. Пойду принесу.
— Я одна должна помнить обо всем! Я должна стирать, гладить, подметать и еще помнить обо всем, покупать хлеб?..
Марина швырнула детскую рубашку в ванну и пустила горячую воду.
— Что с тобой? Сказал же, схожу, принесу что надо.
— Ты совсем не думаешь о семье! Когда хочешь, уходишь, когда хочешь, приходишь… Где ты пропадаешь, где?
— Что случилось, моя девочка, что? — Важа ласково улыбнулся Марине. Марина поспешно вышла из ванной и стала накрывать на стол.
— Что случилось? — спокойно повторил Важа.
— Сходи за хлебом.
Когда Важа принес хлеб, стол был уже накрыт. Дети ушли играть во двор. Марина налила Важе суп.
— Что же все-таки произошло? — снова спросил Важа.
— Ты ничего не слышал о Нане и… Гиге?
Три месяца пробыл я в экспедиции и теперь на день возвращался в город.
Я отлично выспался в поезде. Проснулся в хорошем настроении. Начинался обычный день, ничем не отличающийся, как я думал, от всех других.
На вокзале меня встретил только Важа. Мы обнялись и расцеловались. Потом заняли очередь на такси. Когда и через пять минут Важа не заговорил о Нане, мне стало страшно. Я смотрел другу в глаза: как всегда, взгляд его был спокойным. Я еле поспел в институт на ученый совет.
— Слушаю.
— Попросите, пожалуйста, Нану.
— Ее нет. Позвоните через час.
— …Слушаю.
— Это опять я. Попросите Нану…
— Наны нет, дорогой. А кто ее спрашивает?
— Гурам. Передайте, что сегодня в одиннадцать часов я уезжаю, вагон десятый.
— Хорошо, передам. А кто вы?
— Гурам.
— Гурам?
— Гурам, ты дома? — послышался голос Важи.
Я выглянул из окна. Внизу стояла белая «Волга». Важа улыбался.
— Что ты скалишься?..
— Выводи свой «катафалк», а то аккумулятор сядет.
Моя «Волга» была черного цвета, и ее с первых дней окрестили «катафалком».
— Не сядет, не бойся. Ты же знаешь, я на день приехал, и не стоит ее тревожить. Куда собираешься ехать?
— Вместе с тобой в «Нарикала»! Ты столько времени не был здесь, неужели не соскучился по шашлыкам дяди Васо?
Дядя Васо был шеф-поваром ресторана «Нарикала».
— И мы не уместимся в твоей «Волге»?
