Гавриил Кунгуров - Оранжевое солнце
— Куда торопитесь в такую жару?
У подростка довольные глаза:
— Тэргун-баяр! Вода! Колодец! Ваш начальник говорил. Смотрите на верблюдов, горбы обвисли, совсем пустые, овечки плачут, коровы всю ночь мычали...
— Живете без воды?
— Была. Речка высохла. Из колодца вода ушла...
Мастер обрадовал:
— Ушла? Догоним, вернем, а пока гоните скот к новому колодцу.
Мотор загудел, машина взвихрила столб пыли, рванулась вперед. За одним из перевалов, на небольшой поляне, где решено экспедицией ставить палатки, встретились с пожилым гобийским аратом. Ехал он на верблюде, а за его верблюдом шагали еще три, на боках которых веревками, перекинутыми через горбы, были привязаны деревянные бочки. Начальник спросил:
— Близко колодец?
— Нет. Вон за теми Красными скалами из расщелины выбился ручей. С утра еду. Есть ли вода, может, и высох ручей? Год нынче трудный...
Начальник махнул рукой, ставить палатки запретил и помчался на своем вездеходике. Скоро и караван машин двинулся в сторону Красных скал.
...Ручеек в низине, тощие струйки едва приметны. Осмотрели русло. Когда-то катились по нему немалые воды. Экспедиция разбила лагерь. У всех довольные лица. Хотя и маленький ручеек, а возле него не пустыня; зеленая трава, цветы, густые кустарники и та ласковая прохлада, встретить которую в Гоби труднее, чем воду. Чирикнула пташка и всех осчастливила — птичий голосок в Гоби...
К вечеру приехал и арат. Ему надо набрать в бочки воды и ранним утром двинуться обратно к своей юрте. Арат остановился у палатки Бямбу. Заставил переднего верблюда лечь, слез с горбов. Эрдэнэ подошел к приехавшему, но он рассердился:
— Отойди! Верблюдица злая! Плюнет, плюнет!
Не успел арат предупредить, верблюдица опередила — плюнула и попала в планшетку Эрдэнэ. Видевшие это громко смеялись. Эрдэнэ побежал к ручью мыть планшетку.
Арат высокий, сильный, лицо темно-бронзовое, с красноватым отливом, кожа блестит, будто густо смазана жиром. У него крупный лоб, массивный подбородок, суровое очертание рта, строгий взгляд иссиня-черных глаз. Несмотря на жару, был он в стеганом халате, в плотной войлочной шляпе; на ногах гутулы. Подлинный сын Гоби, настоящий ее хозяин, одни из тех коренных гобийцев, которые среди выжженных песков и камня находят воду, роют колодцы, кочуют, определяя безошибочно расстояния в сотни километров, знают, где есть корм для скота, а где его нет. Они прославленные пастухи, охотники, следопыты. Спросите гобийца: сколько, по его мнению, километров вон до тех увалов. «Совсем близко, километров семьдесят», — ответит он, и палец его стоит вровень с серой каменной грядой. «Брат кочует подальше, отсюда километров двести», — и палец его поднимается чуть над горизонтом. В палящую жару, когда она достигает 50 градусов и, кажется, все живое умирает, гобиец едет на верблюде к соседу в гости попить чаю, покрывая десятки километров гобийского бездорожья.
...Верблюды беспокойно топтались на месте, щебень жалобно скрипел под ногами. Когда верблюдица натужно простонала, арат, спокойно докурив трубку, поднялся:
— Надо напоить верблюдов... Пили они три дня назад.
Ему помогать пошли молодые сменщики и Эрдэнэ.
Когда напоили верблюдов и наполнили водой бочки, вернулись к костру. Пришел и начальник. Арата звали Хурэт. У него двести верблюдов — собственность сельскохозяйственного объединения. Как же не гордиться Хурэту — такое большое стадо ему доверили, и не ошиблись: работой его довольны. Он имеет несколько Почетных грамот; за прошлый год дали премию — десять овечек и радиоприемник. В юрте каждый день можно слушать новости. Хурэт с детства постиг трудную науку пастуха; учителя у него были строгие — отец и дед. Род Хурэта древний, коренные гобийцы; еще отец отца и дед деда кочевали в этих местах. Они все знали, все умели. Знали, когда разразится буря, будет ливень, засуха; умели угадывать по сухим былинкам; в какое время и где лучшие корма для овец, коров, лошадей. В жизни было немало черных и глухих дней. В старое, худое время душила бедность. Богачи и князья не признавали бедняка за человека: рваная юрта — не юрта, монгол без скота — не монгол. Гони его. Лама учил: все равны перед небесным владыкой, все едим из одного котла. Верно, хозяева ели жирное мясо, а бедняки обгладывали кости. Как бы ни была длинна дорога, бывает ей конец. Кончилась и эта горестная жизнь бедняка. Богачей и князей выгнали, араты стали хозяевами. Хурэт выпрямился, оглядел всех:
— Приезжайте в мою юрту, посмотрите, как живу. Мясо молодого барашка будем запивать кумысом. Крепкий кумыс в Гоби, самый крепкий... Пенками верблюжьего молока хозяйка угостит...
Уже поздно, ушел начальник, многие легли спать. Только Эрдэнэ сидел, положив локти на колени, опустив голову, думал: разная на земле жизнь, разные на земле люди... Поднял голову, спросил Хурэта:
— Зачем живете в этих диких песках, разве мало в Монголии степей?
Хурэт покачал головой, усмехнулся:
— Гоби лучше, самые хорошие места... В степях худо...
Увидел недоверчивый взгляд Эрдэнэ, стал говорить не торопясь, опасаясь упустить что-либо:
— Гоби любят все монголы, она же выбирает сильных, смелых, а слабых гонит в степь. Когда сердится, из юрты не выходи. Нарядная, как женщина. Халат меняет: утром — розовый, в полдень — золотой, вечером — голубой, ночью — черный с россыпями серебристых мигающих звезд. Корма для скота в Гоби много, жирный корм, такого нигде нет: ни в хангае, ни в степях...
— Мы ехали, везде кормов мало...
— А бутурган, баглур, монгол-трава, дерес, хумыль, тан?
Хурэт мог бы долго называть гобийские корма, но, увидев те же недоверчивые глаза Эрдэнэ, продолжал с большим достоинством:
— Бутурган не видел? Нет? Плохо... Куда глядел? Его жадно едят верблюды, козы, коровы, лошади. В знойные дни, когда горит небо, даль светится, бойся кустов бутургана, они обманывают: вытягиваются вверх, кажутся то стоящим во весь рост человеком в белом халате, то молочным дымком, а бывает и страшнее, манят к себе, пойдешь, никогда не дойдешь — убегают...
Глаза Эрдэнэ стали еще недоверчивей: что говорит гобиец?
Хурэт заметил, заговорил о скоте:
— В Гоби верблюды высокие, буро-красные, сильные, ноги крепкие, хорошо ходят. Без воды наши верблюды могут долго жить. Отец мой говорил: «Гобийский верблюд — мечта монгола»...
Эрдэнэ рассмеялся, он слышал и другое:
— Ты ходишь, как гобийский верблюд, разинув рот...
Хурэт тоже стал смеяться:
— Верно. Весной верблюды любят есть гобийскую крапиву, она жгучая, как раскаленные угли. Страшная трава. Наедятся ее верблюды и, рот раскрыв, стоят на ветру — ожоги охлаждают. Умные животные... Лошади в Гоби быстрые, как ветер, шерсть гладкая, ноги легкие, копыта круглые, ровные, живот подтянут. Степные лошади тяжелые, живот как мешок, набитый травой; таких лошадей гобийцы не любят. Мясо гобийского скота вкусное, молоко жирное, сладкое.
Хурэт мрачнел: ничему не верит этот юноша. Скосив щелки глаз, арат молчал, тянул из трубки; не успело рассеяться облако дыма, Эрдэнэ услышал:
— А на Красные скалы ты хорошо смотрел? Нет? Жаль, ночь, темно. Показал бы тебе горных баранов, коз, антилоп. Стоят на острых выступах скал, любуются Гоби. Кто плохо смотрит — только камни и видит, а зверя нет. Спугни его, он через кручи, пропасти, расщелины прыгает-летит, будто на крыльях...
— Хорошо рассказываете, хочется слушать, но едем, едем — песок, камни, серый дерес щелкает на ветру, как сухой камыш; дальше едем — песок, камни, дерес. С машины спрыгнешь — нигде ничего, чисто, хотя бы ягодку в рот сунуть.
В глазах гобийца упрек, сожаление: «Есть еще люди, они ничего не знают о Гоби», — и он, не торопясь, с достоинством вновь запел хвалу родным местам, лучше которых, казалось ему, нет на земле:
— В Гоби гое, тошлоя много. Дети находят. Лакомятся. Увидят, торчит былинка, выкапывают гое — золотисто-коричневый корень, сочный, сладкий, вкусный, как сушеный виноград. Растут густые кустики, на них тошлой — синие кисло-сладкие ягоды; в жару ешь, утоляет жажду. Хорошая еда, нет такой нигде. Дикий чеснок — тан и хумыль, это здоровье человека. У нас любимое кушанье — сухое верблюжье молоко, смешанное с таном. Такое кушанье ел?
— Нет.
— Приезжай, угощу, хвалить будешь...
Взглянули на ручные часы. Поздно, пора всем укладываться спать.
Арат спал в палатке, рядом с Эрдэнэ. Лагерь поднялся рано. Эрдэнэ проснулся, но арата уже не было: он уехал еще до восхода солнца.
Лагерь пробыл у Красных скал недолго — два дня. Углубили расщелину ручья, и по руслу, выбитому потоками в лучшие дождливые годы, вновь покатилась вода, она блестела на солнце, шумела звонко, переплескиваясь через мелкие валуны и камни.
...Впереди у экспедиции дальний путь. Она направлялась в Дзун-Баин — город нефтяников. Вчера начальник в разговоре с мастером Бямбу назвал Дзун-Баин Гобийской розой. «Жадная, поглощает она столько воды, что экспедиции придется работать на нее до глубокой осени».
