Ольга Гуссаковская - Ищу страну Синегорию
За последним поворотом мелькнул красноватый квадрат окна. Это «бабья республика». С крыльца навстречу мне молча покатился белый клубок. Найда.
У этой собачонки опасный характер: она всегда подбегает к человеку молча, обнюхивает. Если он почему-либо ей не нравится, так же молча кусает.
Меня Найда не трогает, как, впрочем, и вообще все собаки. Она потерлась о мою ногу, заскулила тихонько, просила подачки. Я бросила ей кусочек сахару. Так бывает всегда, когда я иду со смены.
На прогалине у речки глаза ослепил свет. Кто-то разложил костер на сухой галечниковой отмели. У меня из-под ног посыпались камешки.
— Кого черти несут? — недружелюбно спросил низкий голос Любки.
— Главную лесную нежить, — в тон ей ответила я.
— Ленка, ты, что ли? Иди к нам. Мы думали, из мужиков кто, а у нас разговор бабий, — уже другим тоном пригласила Любка.
Я подошла к костру. Сразу выступили из темноты знакомые лица: Любка, Женя, Ганнуся и вторая промывальщица Вера — незаметная выцветшая блондинка.
Я уселась поудобнее. Протянула к огню озябшие руки.
Усталые мысли были далеко. Смена выдалась не из легких — все то же проклятое болото. Чуть не опрокинулся на перетоне один из станков. В голове мелькали обрывки увиденного за день. Зыбкий кочкарник, накренившаяся мачта станка. Замерзшее от волнения лицо Толи Харина. Кажется, и до сих пор слышны гулкие удары снарядов о мерзлый грунт.
Сейчас бы спать, спать. И не все ли равно, какая сегодня ночь? Но вот я сижу у чужого костра и, наверное, никуда отсюда не уйду. Такова древняя власть огня и ночи.
— Так о чем же разговор?
— За любовь, конечно, — серьезно ответила Любка.
— Не за любовь, а про любовь, — придирчиво поправила Женя.
— Ладно тебе, указка школьная, — отмахнулась Любка, — мы ведь не на уроке. Вот сидим и толкуем, какая она, эта любовь? Все равно что тень — рядом, да не ухватишь. А может, мы просто такие невезучие?
— Люба, да ты что, всерьез? Это ты-то невезучая? — удивилась я. — Ты же такая красивая, за тобой всякий пойдет.
— Всякий-то, может, и пойдет, а вот коли один не хочет идти, тогда что?
В бегучем свете костра лицо ее казалось незнакомым, изменчивым. Глаза как темные окна. Попробуй прочти, что в них.
Вера вздохнула:
— Чего уж там — один! Сказала бы прямо, влюбилась в нового начальника — и точка. Да у него, говорят, без тебя зазноба есть. На базе. Картографом, что ли, работает.
Вера подвинулась ближе к огню. Может, хотела лучше увидеть Любку. Иной раз и собака, укусив сзади, забегает вперед посмотреть, что вышло.
— Нет, по мне такой ни к чему: уж больно заметен, — продолжала Вера. — На: такого везде бабы вешаться будут. Вот встретился бы мне парень хоть вроде Яшки того же. Не шибко видный, да работящий — я бы и счастлива была — Какой же Яша невидный? — сейчас же вмешалась Ганнуся. — У него улыбка красивая.
— Да уж знаем, знаем, лучше всех он у тебя, — успокоила ее Любка. В глазах мелькнули теплые искорки.
Женя на минуту исчезла в темноте, принесла охапку сухих веток, не очень умело подложила их в костер. Повалил густой, едкий дым. Мне казалось, что лицо ее плавает в дыму, теряет реальность.
— А я всегда думала — у меня не должно быть, как у всех, — начала Женя. — Оттого и профессию себе такую выбрала. Знаете, как в сказке о Золушке? Вдруг придет прекрасный принц. Ну, не принц, конечно, — человек. Но все равно самый лучший из всех! И будет он только для меня.
Женя замолчала. Ей никто не ответил, и к нам сразу придвинулась ночь. Особенная, единственная в году. Из леса долетел чуть слышный звук. Это падали с лиственниц первые желтые хвоинки. Потом что-то зазвенело певучей, громче, наверное, треснул ледок на прихваченной заморозком луже. И вместе с тем острее, гуще запахли травы. Лето еще боролось, не хотело уходить.
— Женя, а ты знаешь, что было с Золушкой дальше? — спросила я.
— Нет… Этого никто не знает.
— Я знаю. Слушай.
Я замолчала. Как выразить словами то, что мне, вдруг подсказала эта ночь? В ее настороженной тишине была горечь ухода и надежда на возвращение. Наверное, по-своему это почувствовали все. Четыре внимательных лица замерли. Ждали.
— Вы помните, — тихонько начала я, — фея дала Золушке не только чудесные башмачки, но и платье… Оно тоже было волшебным, его выткали из лунного света далеко-далеко в стране фей, за Синими горами. В нем Золушка выглядела красавицей, а вообще-то она вовсе ею не была. Просто славная девушка с доброй, мечтательной душой.
Когда за Золушкой пришли посланцы принца, она забыла про все на свете! Ей так хотелось поскорее увидеть его! И она оставила дома волшебное платье. Золушка и не подозревала о его чудесной силе. Феи легкомысленны, ее никто об этом не предупредил. Злая мачеха поскорее спрятала лунное диво на самое дно пропахшего нафталином сундука. Там оно и до сих пор лежит.
А Золушку привезли во дворец. Какой же она показалась неловкой среди величественных фрейлин! Только чудесные башмачки сверкали на ее маленьких ножках. Золушка только их и видела, так как от смущения не решалась поднять головы.
Принц слегка нахмурился, увидев ее, но тут же улыбнулся. Он был человеком слова.
Может быть, принц полюбил бы Золушку и такой, какая она была. Но вокруг были люди!
Целый лес придворных зашуршал, закачал головами: «Бедный, бедный принц! Такой молодой, такой красивый и должен жениться на такой дурнушке! Смотрите, смотрите, да она горбатая! Она и стоять-то как следует не умеет. Бедный, бедный принц!»
А принц все это слышал. И уже начал жалеть о данном слове. Ведь все принцы самолюбивы и привыкли к тому, что им должно принадлежать только самое лучшее.
В это время и доложили о приезде иноземной принцессы. Она немного опоздала на смотр невест.
Она была великолепна! Высокая, юная, одета по самой последней моде. Правда, ноги у нее были большие. Золушкин башмачок не полез бы ей и на пальчик, но этого никто не заметил. Все видели только ее лицо.
А оно не стеснялось взглядов. Принцесса верила в себя и свою красоту.
Принц смотрел на нее вместе со всеми как завороженный. Никогда он не видел такой красавицы! Принц теперь хотел жениться только на принцессе. Но как же быть с данным словом?
Принцессе поднесли хрустальный Золушкин башмачок. Она повертела его в руках, пожала плечами:
— Какой забавный, старомодный фасон! У меня на родине таких и старухи не носят. Да и что хорошего иметь маленькие ноги? Это совсем не модно.
И лес придворных снова зашуршал, закачал головами: «Золотые слова! Удивительный ум! Так могла ответить только самая-самая настоящая принцесса. Именно такая жена нужна нашему принцу…»
А принц между тем говорил принцессе слова, которые должна была услышать только Золушка. Принцесса рассеянно слушала, и нельзя было понять — рада она или нет…
Наконец принц вспомнил и о Золушке. У него стало скверно на душе: что с ней делать? Выдать за кого-то из придворных? Идея показалась ему не такой уж плохой: ведь он был принцем и привык, что все неприятности относятся только к подчиненным. Он оглянулся, ища ее, но Золушки не было. Она незаметно ушла, пока все восхищались заморской принцессой.
— И принц не стал ее искать? — трепетно, как в детстве, спросила Женя.
— Не знаю, Женечка. Может быть, много лет спустя, когда принц стал старше и понял истинную цену добра, он и пытался найти Золушку. Только тогда это бывает трудно, почти невозможно.
— Нечего тебе мечтать о принцах, Женька, вот и весь сказ! — заключила Любка.
— Да нет, мечтать можно, даже нужно, — возразила я. — Только надо знать себе цену, вот и все. Между нами говоря, принцесса тоже ведь не была такой уж ослепительной красавицей, просто, она очень верила в себя.
Ганнуся улыбнулась, глаза вспыхнули:
— А я думаю, принц все-таки нашел Золушку. Понял — и нашел.
Вера зевнула, потянулась лениво:
— Ну вас! Нашли занятие — байки рассказывать. Я люблю, чтобы за жизнь было, а так — лучше спать идти.
— Ну и иди! Никто не держит! — отрезала Женя и сейчас же отвернулась.
Костер потихоньку гас. Хворост, что был поблизости, мы сожгли, а за дальним идти не хотелось. Над обрывом за речкой выкатилась поздняя луна — серебряная, холодная. От нее через речку к костру перекинулась светлая дорожка. Подул ветерок. Запахло рассветом.
Любка встала, прислонилась к углу домика.
— Споем, что ли, напоследок? Мою любимую. Начинай, Женька.
Высокий, ломкий Женин голосок удивительно напоминал лунный свет — была в нем та же зыбкая красота. Слова песни были печальными, как эта прощальная летняя ночь.
Матушка моя,
Что во поле пыльно? —
тихо, обеспокоенно спросила Женя.
Низкий, глубокий, как ночь, Любкин голос ответил с кажущимся спокойствием: